Н.Вирта. Люди двух миров
Н.Вирта || « Литература и искусство» №12, 21 марта 1942 года
Героический труд рабочих, колхозников, интеллигенции в тылу, обеспечивающий победы Красной Армии на фронте, - благодарная тема искусства. Пусть перо и кисть художников занесут в летопись великой отечественной войны и безграничное мужество доблестных воинов Красной Армии и самоотверженный труд советских людей, в цехах, на полях и в лабораториях кующих победу над кровавым гитлеризмом.
# Все статьи за 21 марта 1942 года.
Из блок-нота
Человек, обросший бородой, одетый в лохмотья, стоял на дороге в расположении одной дивизии Северного фронта и махал платком, пытаясь остановить проезжающие машины. Один грузовик остановился, и шофер подошел к странному человеку. Он оказался немецким летчиком, унтер-офицером Гансом Гебауэром... Он летал под командой лейтенанта Вильнера.
Его привезли в лагерь военнопленных как-раз тогда, когда я разговаривал с пленным немецким лейтенантом Вильнером. Самолет Вильнера был подбит русской зениткой на обратном пути из морской разведки на аэродром в Норвегии. «Храбрый» лейтенант выбросился на парашюте из самолета раньше своих товарищей и был взят в плен. Этот трус клялся мне, что покинул самолет последним. Не мог же он знать, что унтер-офицер Ганс Гебауэр встретится с ним в этом же самом лагере и уличит во лжи. Но так случилось.
Увидев Ганса Гебауэра, Вильнер покраснел, но быстро оправился и сказал:
- Чорт возьми, вот и Ганс Гебауэр с нами! А я так волновался за тебя, дружище, что даже спутал, кто из нас выпрыгнул первым! Да, да, теперь я вспоминаю, последним выпрыгнул ты, Ганс Гебауэр! Ты, Ганс, храбрый немецкий солдат!
Вывернувшись из неудобного положения, господин Вильнер, улыбаясь, обратился ко мне.
- Так о чем вы хотели меня спросить, господин писатель?
- Я просил лейтенанта назвать какого-нибудь самого известного писателя в фашистской Германии, или композитора или скульптора, или художника. Знаете ли вы вообще кого-нибудь из немецких крупных представителей интеллектуальной жизни?
Вильнер не мог мне назвать ни одной фамилии.
- Не помните, или их нет? - допытываюсь я.
- Вернее будет сказать, что их нет, - признается лейтенант, - они у нас очень быстро выдыхаются.
- Тогда назовите мне последние две-три книжки, которые вы прочитали. Лейтенант Вильнер книг никогда не читал.
Разговариваю с Гансом Гебауэром. Он родом из Берлина, берлинский житель, столичный человек. Как-раз перед войной Гебауэр окончил инженерный техникум. Значит, должен быть, по нашим понятиям, человек с познаниями.
- Гебауэр, скажите мне, что вы читали до войны, когда учились в техникуме?
- Я читал специальную литературу, - отвечает Гебауэр, - иногда я брал приключенческие романы.
- Разве вас не интересовали современные германские писатели? Назовите несколько имен, известных вам.
Гебауэр жмется, смущается и молчит.
- Не знаете?
- Нет.
- Может быть, забыли?
- Нет, я не знаю! Я не могу назвать никого.
- Знаете ли вы немецкого писателя Фридриха Вольфа?
- Я читал его листовку, которую нашел в лесу. Я четырнадцать дней бродил по тундре и все не решался сдаться. Когда я прочел эту листовку, я вышел на дорогу и поднял руку.
- Теперь вы отдохнули?
- Да, вполне, если я могу разговаривать о писателях и поэтах.
- Кстати, о поэтах. Вы читали стихи Генриха Гейне?
- Нет. Такого имени я не знаю.
- А что вам говорили в техникуме о России?
- Нам говорили, что в России есть Кремль, казаки, русская водка, и что вы очень некультурный народ. Я слышал, что за все время у вас было только два писателя - Толстой и Достоевский.
Окружающие нас бойцы хохочут, слушая перевод этой фразы.
Этот случай я рассказываю совсем не для того, чтобы читатели еще раз убедились в полнейшей душевной пустоте чистокровных арийцев, которые хотят завоевать Россию, Англию, весь мир и установить в нем «новый порядок». Совсем не потому я описал разговор с двумя пленными. Я вспомнил одну ночь на фронте и мою беседу с тремя русскими ребятами, не лейтенантами, не политруками, а рядовыми бойцами.
Ночь была очень скверная, с ветром и снегом. Бойцы сидели у костра, разведенного в землянке, и сушили одежду. Час назад они вернулись из разведки. Двое из них только что кончили свой ужин, третий еще ел кашу из котелка.
- К нам в полк прибыли? - осведомился один из бойцов.
- Да, на несколько дней.
- Командовать, или инспектируете?
- Ни то, ни другое. Я писатель.
- Вот как? - совсем не скрывая любопытства, сказал тот, что ел кашу. - А как же ваша фамилия?
Я назвал. Тот, что ел кашу, оставил свой котелок, двое его товарищей перестали заниматься своими делами у костра. Один из бойцов оказался любителем и знатоком музыки, он был пожарником и играл в оркестре пожарной команды. Мы долго с ним говорили о новых операх. После того они набросились на меня с таким количеством вопросов, касающихся меня и моих товарищей по перу, что я едва успевал отвечать. Они спрашивали о том, что после «Тихого Дона» напишет Шолохов, что после «Петра I» будет писать Толстой, видел ли я последнюю пьесу Погодина, Афиногенова, читал ли я последние рассказы Зощенко? Один из них читал роман Райта «Сын Америки» и вступил со мной в горячий спор по поводу этого сочинения. Музыкант расспрашивал о том, что пишет Шостакович.
Потом мы легли спать, но еще долго они расспрашивали меня о Москве, о художниках, о том, не повредили ли немцы Третьяковскую галлерею, не испортили ли они Кремль...
Мне легко было говорить с этими ребятами, с пожарником, крестьянином и сапожником, - они так много знали, так хорошо все понимали и глубоко чувствовали, что не только они от меня, но и я от них узнал много такого, чего раньше не знал.
Я проснулся поздно. Моих ночных собеседников уже не было. Около меня, закрытый плащом, стоял котелок с завтраком, лежала пара папирос и в фляжке болталась водка, которую я выпил за здоровье моих заботливых хозяев, людей нашего мира, где человеку легко и разумно жить, в котором наивысшим порядком признается только свобода - свобода всех людей, без различия цвета кожи и происхождения крови. // Н.Вирта.
______________________________________________
Е.Петров: В феврале* ("Правда", СССР)
П.Шухмин: Враги* ("Литература и искусство", СССР)
П.Майский: "Голосующие" гансы* ("Известия", СССР)
П.Павленко: Весенний перелет* ("Красная звезда", СССР)
Л.Копелев: Немецкие офицеры в плену* ("Красная звезда", СССР)
Д.Заславский: Фашистский зверь боится человека ("Правда", СССР)
«Литература и искусство» №12, 21 марта 1942 года
Героический труд рабочих, колхозников, интеллигенции в тылу, обеспечивающий победы Красной Армии на фронте, - благодарная тема искусства. Пусть перо и кисть художников занесут в летопись великой отечественной войны и безграничное мужество доблестных воинов Красной Армии и самоотверженный труд советских людей, в цехах, на полях и в лабораториях кующих победу над кровавым гитлеризмом.
# Все статьи за 21 марта 1942 года.
Из блок-нота
Человек, обросший бородой, одетый в лохмотья, стоял на дороге в расположении одной дивизии Северного фронта и махал платком, пытаясь остановить проезжающие машины. Один грузовик остановился, и шофер подошел к странному человеку. Он оказался немецким летчиком, унтер-офицером Гансом Гебауэром... Он летал под командой лейтенанта Вильнера.
Его привезли в лагерь военнопленных как-раз тогда, когда я разговаривал с пленным немецким лейтенантом Вильнером. Самолет Вильнера был подбит русской зениткой на обратном пути из морской разведки на аэродром в Норвегии. «Храбрый» лейтенант выбросился на парашюте из самолета раньше своих товарищей и был взят в плен. Этот трус клялся мне, что покинул самолет последним. Не мог же он знать, что унтер-офицер Ганс Гебауэр встретится с ним в этом же самом лагере и уличит во лжи. Но так случилось.
Увидев Ганса Гебауэра, Вильнер покраснел, но быстро оправился и сказал:
- Чорт возьми, вот и Ганс Гебауэр с нами! А я так волновался за тебя, дружище, что даже спутал, кто из нас выпрыгнул первым! Да, да, теперь я вспоминаю, последним выпрыгнул ты, Ганс Гебауэр! Ты, Ганс, храбрый немецкий солдат!
Вывернувшись из неудобного положения, господин Вильнер, улыбаясь, обратился ко мне.
- Так о чем вы хотели меня спросить, господин писатель?
- Я просил лейтенанта назвать какого-нибудь самого известного писателя в фашистской Германии, или композитора или скульптора, или художника. Знаете ли вы вообще кого-нибудь из немецких крупных представителей интеллектуальной жизни?
Вильнер не мог мне назвать ни одной фамилии.
- Не помните, или их нет? - допытываюсь я.
- Вернее будет сказать, что их нет, - признается лейтенант, - они у нас очень быстро выдыхаются.
- Тогда назовите мне последние две-три книжки, которые вы прочитали. Лейтенант Вильнер книг никогда не читал.
Разговариваю с Гансом Гебауэром. Он родом из Берлина, берлинский житель, столичный человек. Как-раз перед войной Гебауэр окончил инженерный техникум. Значит, должен быть, по нашим понятиям, человек с познаниями.
- Гебауэр, скажите мне, что вы читали до войны, когда учились в техникуме?
- Я читал специальную литературу, - отвечает Гебауэр, - иногда я брал приключенческие романы.
- Разве вас не интересовали современные германские писатели? Назовите несколько имен, известных вам.
Гебауэр жмется, смущается и молчит.
- Не знаете?
- Нет.
- Может быть, забыли?
- Нет, я не знаю! Я не могу назвать никого.
- Знаете ли вы немецкого писателя Фридриха Вольфа?
- Я читал его листовку, которую нашел в лесу. Я четырнадцать дней бродил по тундре и все не решался сдаться. Когда я прочел эту листовку, я вышел на дорогу и поднял руку.
- Теперь вы отдохнули?
- Да, вполне, если я могу разговаривать о писателях и поэтах.
- Кстати, о поэтах. Вы читали стихи Генриха Гейне?
- Нет. Такого имени я не знаю.
- А что вам говорили в техникуме о России?
- Нам говорили, что в России есть Кремль, казаки, русская водка, и что вы очень некультурный народ. Я слышал, что за все время у вас было только два писателя - Толстой и Достоевский.
Окружающие нас бойцы хохочут, слушая перевод этой фразы.
Этот случай я рассказываю совсем не для того, чтобы читатели еще раз убедились в полнейшей душевной пустоте чистокровных арийцев, которые хотят завоевать Россию, Англию, весь мир и установить в нем «новый порядок». Совсем не потому я описал разговор с двумя пленными. Я вспомнил одну ночь на фронте и мою беседу с тремя русскими ребятами, не лейтенантами, не политруками, а рядовыми бойцами.
Ночь была очень скверная, с ветром и снегом. Бойцы сидели у костра, разведенного в землянке, и сушили одежду. Час назад они вернулись из разведки. Двое из них только что кончили свой ужин, третий еще ел кашу из котелка.
- К нам в полк прибыли? - осведомился один из бойцов.
- Да, на несколько дней.
- Командовать, или инспектируете?
- Ни то, ни другое. Я писатель.
- Вот как? - совсем не скрывая любопытства, сказал тот, что ел кашу. - А как же ваша фамилия?
Я назвал. Тот, что ел кашу, оставил свой котелок, двое его товарищей перестали заниматься своими делами у костра. Один из бойцов оказался любителем и знатоком музыки, он был пожарником и играл в оркестре пожарной команды. Мы долго с ним говорили о новых операх. После того они набросились на меня с таким количеством вопросов, касающихся меня и моих товарищей по перу, что я едва успевал отвечать. Они спрашивали о том, что после «Тихого Дона» напишет Шолохов, что после «Петра I» будет писать Толстой, видел ли я последнюю пьесу Погодина, Афиногенова, читал ли я последние рассказы Зощенко? Один из них читал роман Райта «Сын Америки» и вступил со мной в горячий спор по поводу этого сочинения. Музыкант расспрашивал о том, что пишет Шостакович.
Потом мы легли спать, но еще долго они расспрашивали меня о Москве, о художниках, о том, не повредили ли немцы Третьяковскую галлерею, не испортили ли они Кремль...
Мне легко было говорить с этими ребятами, с пожарником, крестьянином и сапожником, - они так много знали, так хорошо все понимали и глубоко чувствовали, что не только они от меня, но и я от них узнал много такого, чего раньше не знал.
Я проснулся поздно. Моих ночных собеседников уже не было. Около меня, закрытый плащом, стоял котелок с завтраком, лежала пара папирос и в фляжке болталась водка, которую я выпил за здоровье моих заботливых хозяев, людей нашего мира, где человеку легко и разумно жить, в котором наивысшим порядком признается только свобода - свобода всех людей, без различия цвета кожи и происхождения крови. // Н.Вирта.
______________________________________________
Е.Петров: В феврале* ("Правда", СССР)
П.Шухмин: Враги* ("Литература и искусство", СССР)
П.Майский: "Голосующие" гансы* ("Известия", СССР)
П.Павленко: Весенний перелет* ("Красная звезда", СССР)
Л.Копелев: Немецкие офицеры в плену* ("Красная звезда", СССР)
Д.Заславский: Фашистский зверь боится человека ("Правда", СССР)
«Литература и искусство» №12, 21 марта 1942 года