второе продолжение продолжения 2016
А тут вдруг приходит в рассылке письмо от университета города Вальядолид: приглашаем всех докторантов-испанистов поучаствовать в конференции про периферийных и новооткрытых авторов, а также про новые методы в исследовании старых авторов. И у меня аж сердце защемило. У меня, у меня новые методы в исследовании старого испанского! Я вам такооое могу рассказать! Но только я вообще ни разу не испанист.
Целый день ходил и мучался. Если не сказать профессорессе Фраттале и в обход ее подать заявку, она потом все равно может узнать, получится в конец некрасиво. А если ей сказать - если язык вообще повернется, - то она напомнит мне, что я, конечно, хороший мальчик, но по-испански даже не говорю, куда мне к исследователям соваться.
Вечером приходит письмо от нее.
Миша, тут такая конференция замечательная, вдруг, хоть ты и не испанист, она тебя все-таки заинтересует? У тебя как раз методы лексикографического исследования интересные.
Я прыгаю вместе со стулом в сторону потолка и отвечаю: а она меня уже заинтересовала!
И мы договорились встретиться и решить, что именно я буду подавать этим испанистам.
*
Приезжаю я в Хогвартс в пятницу, как обычно. Дети почти все в театре, вернутся позже.
Захожу в ночную дежурку с намерением влезть в тапочки и завернуться в плед, а также съесть положенную мне эндокринологом таблетку. И вижу, что мой металлический шкафчик, который я в простоте душевной никогда не закрываю, потому что вдруг моим коллегам что-нибудь там понадобится: иголка с ниткой, фен, теплый плед, - закрыт, и никаких следов ключа вокруг не наблюдается.
Я позвонил коллегам: Джузеппине и Алессандре. Они последний раз дежурили, должны что-нибудь знать. Ни одна не отвечает.
Через час упорных поисков я был всерьез готов высадить дверцу тяжелым деревянным стулом - когда Джузи мне все-таки перевознила. И сказала: для начала сходи в комнату Джулии и Марии-Джованны, а потом, если все будет в порядке, я тебе расскажу, что знаю.
Иду в пятую комнату, вооружившись ключами (у воспитателей, к счастью, есть ключи от всех комнат): и точно, лежит на полочке мой ключик, на самом видном месте.
Получив, наконец, доступ к носкам, трусам, таблеткам и фену, влезаю в тапочки и говорю в телефон: окей, Джузи, я дышу ровно, ко всему готов - рассказывай.
- Я, - говорит, - отношения к этому не имею. Просто я вспомнила, как в пятницу утром наша безумная Алессандра спросила у меня, который шкафчик - твой, объясняя какую-то чушь про поиск сокровищ, про Марию-Джованну и про твой ключ. А ей сказала: ну ты хоть голову включи, перед тобой четыре шкафчика, в одном торчит ключ, угадай, который из них мишин.
Про поиск сокровищ я не понял, но поверх моего барахла лежала неизвестная мне коробочка с бантиком. Открываю - там флэшка и надпись: «Посмотри меня!». Втыкаю в компьютер. Там видео, в котором Мария-Джованна на фоне полок ночной дежурки (во всех комнатах одинаковые полки, но только в дежурке воспитателей стоит три упаковки туалетной бумаги) поздравляет кого-то с днем рождения. Поскольку в субботу собирался быть день рождения у Элизы, картина прояснилась: Мария-Джованна, уехавшая на выходные к родственникам во Флоренцию, оставила для Элизы подарок, а к нему - сложную игру в то, как этот подарок найти. Финальным этапом был выбран мой шкафчик в ночной дежурке; жалко, меня забыли предупредить. Причем, не только непутевые Мария-Джованна и Джулия, но и взрослая Алессандра. Которая еще и не отвечает на мой звонок и не перезванивает. Так, чтобы мне уже совсем стало ясно, в какой печенке я у нее сижу.
Ближе к одиннадцати из театра вернулась Джулия и сказала, глядя мне в глаза без всякого сожаления:
- Ой, да я просто не подумала!
*
Когда все уже собирались ко сну, Джулия зашла ко мне.
- Миша, ты должен кое-что сделать.
Ага, я подозревал, что у меня репутация «папа мягкий, он простит». Но не настолько, чтобы оставив меня без шкафчика, потом еще приходить и сообщать мне, что я должен и чего не должен.
- Ты должен, во-первых, разбудить меня завтра раньше, чем Элизу. Я хочу оставить ей подарок в столовой перед завтраком. А во-вторых, ты должен будешь положить ключ в воздушный шарик и дать его Элизе, когда она разгадает загадку.
- Какую загадку? - я был готов на все. Тормозите в меня, тормозите.
- А я не помню!
- Джулия, заяц, но как же я загадаю Элизе загадку, если даже ты не знаешь, какую!
- Да, действительно! - задумалась Джулия. - Пойду спрошу у Сильвии!
Вот если можно было найти на свете человека, еще менее организованного, чем Джулия - так это сонная и заторможенная Сильвия из Базиликаты.
Однако загадку Сильвия знала. Загадка была настолько идиотской, что я едва не поседел. Элиза решит, что я окончательно головой двинулся.
*
Отдельный цимес этой истории в том, что на шарике было написано «Аллаху Акбар».
- Так Элиза догадается, что шарик надо взорвать!
*
Элиза догадалась и без всякой надписи: взяв шарик в руки, она сказала:
- Там внутри что-то явно есть. Я должна его лопнуть. А, нет, стоп. Тут написано «Аллаху Акбар». Значит, его нельзя лопать!
*
Загадка произвела на нее столь же глубинное впечатление, что и на меня. Она смотрела на меня, как на круглого и заслуженного идиота.
Я молча забил на свою репутацию и даже предоставил ей свой компьютер для просмотра флэшки.
- А то мне мой включать лень, а я так до сих пор и не поняла, какой придурок все это затеял.
Впрочем, увидев лицо Марии-Джованны, она просветлела и воскликнула: Amoooreeeee!
Последнее время это восклицание у нас очень в ходу. Выражает любую степень приятного удивления.
*
Марии-Джованне я тоже по голове легонько настучал за всю эту историю. Правда, особого чувства вины не заметил. Как все южане, она с легкостью находит какого-нибудь другого виноватого.
*
Зато Алессандра, не будучи южанкой, вину прочувствовала как следует.
С гордостью замечу, что, ожидая ее прихода мне на смену в воскресенье, я даже не причесался. Раньше я себя приводил в состояние полной боевой готовности к парижскому дефиле, если было хоть малейшее подозрение на встречу с ней. Сегодня - кое-как натянутая красная матроска, едва-едва приглаженные волосы, запыленные кроссовки.
Вот она, надо заметить, наоборот, была отчаянно элегантна. Во-первых, у нее сумка от Миу-миу: мне, в принципе, пофиг, что народ носит и покупает, но для воспитательницы в подростковом общежитии Миу-миу - это, канэчна, очень изысканно. И дорого. Обычно она одевается подчеркнуто скромно - как все богатые аретинцы. Во-вторых, необычные белые кеды. В белых кедах обычно щеголяет молодежь, или простонародье в трениках; пятидесятилетняя скромная женщина в белых кедах сложной и своеобразной модели - это что-то новое на моем социологическом горизонте. Между этим всем - демократичные, но элегантные джинсы, темно-зеленый свитер модной нынче вязки из трикотажных веревочек, изысканный и простой шейный платок. Издалека посмотреть - робкая тетка из несостоявшейся интеллигенции, поближе подойдешь - начинаешь над каждой деталью задумываться.
Вот такая фиговая жизнь: только убедишься в том, что Алессандра тебе на фиг не нужна и что в мире много более интересных людей, как опять на нее наталкиваешься - и опять ходишь, как только что из-под наркоза.
Еще она забрала в хвост свои скромные, но тщательно проработанные парикмахерские кудри. И стала выглядеть беззащитнее, чем обычно.
Не знаю, как так получается, что ее темные глаза практически без ресниц под светлыми неопределенной формы бровями, массивный нос и выпяченная нижняя губа, сложенная обычно в растянутую, слишком широкую неуверенную улыбку, дрожащий фальцет и крашенные во все каштановое сразу жесткие кудри - кажутся мне идеалом изящества и достойным поводом для мученической смерти.
*
Встретил я ее более-менее в штыки. Тем более, что она бросилась ко мне с преувеличенной симпатией. А я же знаю, что она никакой симпатии ко мне не испытывает, и должен защищаться. Я стоял в ночной дежурке и упаковывал ботинки для возвращения в Рим.
- Как прошла неделя? Расскажи, что у тебя было в эти дни? - она заглянула в дежурку и лучилась дружелюбием.
- Кроме попытки вскрыть шкафчик стулом в пятницу вечером - ничего особенного, - медленно отозвался я.
Впечатлительная Алессандра аж села на кровать.
- Я знала, что вся эта история про поиск сокровищ закончится плохо. Но они заверили меня, что ты обо всем осведомлен!
- Вообще, когда кто-то запирает мой шкаф и уносит ключ на Северный Полюс, в следующий раз я хотел бы не только быть осведомлен, но и, по возможности, спрошен заранее. Конечно, я дам разрешение, но все-таки мне бы было приятно, если бы у меня его спросили. Все-таки там мои трусы, носки, шампуни и таблетки для щитовидной железы.
Она смотрела на меня в параличе и безмолвии.
Как же так - она ведь всем известный ангел доброты, согласия, разрешения на все, что можно, морально безупречная, ни в чем не замаранная и «выше всего этого». И тут - я со стулом и таблетками. Вернее, без таблеток.
- Но неужели тебе никто не сказал?
- Девочек не было. А ты не отвечала на звонок.
Тут у нее плечи совсем упали.
- Я так и знала, что с этим телефоном что-нибудь будет не так. У меня сломался мой смартфон, и я снова достала свой старый телефон. Сейчас я тебе его покажу. Ты будешь надо мной смеяться.
Она достает из своей гипер-изысканной сумки от Миу, понимаешь, миу - доисторический артефакт, для которого явно удар стулом был наименьшим из приключившихся несчастий.
Я с трудом фокусировал взгляд на этом жалком безобразии, которое так странно видеть в ее ухоженных и изысканных руках.
- Вот если бы он принадлежал Элвису Пресли и я купила его на аукционе, ты бы другими глазами на него смотрел!
Эту фразу она явно сказала уже человекам пятидесяти, но все равно звучало очень сильно. Мне не стоит ценить в ней неожиданные проявления творческой безответственности. Но они всегда меня впечатляют.
*
С телефоном я ей помог разобраться. Она из тех печальных жертв технического прогресса, кого даже простые устройства повергают в неоправданную панику. Оказалось, что мой номер у нее сохранен как домашний номер неизвестной мне Анджелы. Я пересохранил все как следует - и вернул ей ее полезное ископаемое. Она за это время успела сходить к Марии-Джованне и вставить ей по пятое число.
Я бы даже обрадовался, что нашлась такая ситуация, в которой отношения со мной для нее важнее отношений с девочками, к которым я ее вынужден ревновать; но на самом деле понятно, что в этой ситуации ее беспокоил только собственный образ в чужих глазах. Из-за них она оказалась не на высоте! В итоге она, конечно, сделала хуже только самой себе: девочки обиделись за наезд, а меня куда больше убедило бы, если бы она взяла ответственность на себя и снесла позор молча и спокойно. Или - еще лучше, - если бы она проявила ко мне внимание. Например, пришла бы сегодня пораньше.
*
Чуть-чуть внимания она, впрочем, таки проявила.
Усевшись за свой обычный патологический подсчет присутствующих на ужине по таблице присутствий-отсутствий, она его оборвала на середине, посмотрела на меня и сказала:
- Расскажи мне все-таки немножко о тебе. Мне никогда не удается с тобой пообщаться, но я каждый раз очень этого хочу. Что происходит в университете?
Ну, что ж, то, что она вообще способна произнести слово «университет», оторвавшись от подсчета девочек, - это даже в некотором роде прогресс в наших отношениях. Я оценил.
*
За ужином мы сели рядом, и к нам подъехали с подносами Джулия, Элиза и Мария-Джованна. Хоть мы с ней все время их за что-нибудь отчитываем, но они нас воспринимают как членов семьи. Занудных, но надежных.
Есть я опять толком не мог, но тарелку пасты все-таки в себя затолкал.
*
Хотя время до поезда еще оставалось, но я решил смотать удочки побыстрее (по модели «с глаз долой - здоровее щитовидка»). Але разговаривала с коллегой Луизой - тоже что-то важное про девочек.
Я нагло вперся в их беседу и сказал:
- Все, я с вами прощаюсь, хорошего вечера!
Але оторвалась от Луизы и вообще ото всего мира и пошла к выходу вместе со мной, гладя меня ладонью по спине.
- Ну вот, пообщаться вообще не удалось в который раз. Мне очень жаль - но более всего жаль из-за всей этой истории. Я очень виновата.
Она сложила руки на груди и остановилась.
Я положил ей руку на плечо:
- Не переживай!
Она не дала мне сразу снять руку с ее плеча, попыталась удержать своей тонкой рукой. Это было красиво, как в балете. Как если бы мы на сцене расставались навсегда. Две скользящих руки, замирающих на несколько секунд в финальном пожатии.
И дети, с изумлением на нас смотрящие.