Гл. 9,10
Глава 9. Возвращение на Мангышлак.
Моему папе, преподававшему в Нальчикском государственном университете, очень хотелось, чтобы я, как и моя старшая сестра, получила высшее образование и поэтому он уговорил меня поступать на заочное отделение на факультет промышленного и гражданского строительства ещё, когда я работала в Вологде. Но учёба у меня, что называется, опять не пошла. Это было очень странно, так как в техникуме я училась без особого труда. Сначала решили, что трудность состоит в том, что сессии коротки, а учиться студенту-заочнику нужно самостоятельно и меня перевели на вечернее отделение, но и вечером учиться было трудно, хотя я ещё не работала.
Тогда решили попробовать перевести меня на математический факультет дневного отделения, но и это не помогло. У меня было такое чувство, словно передо мной образовалась невидимая внутренняя непреодолимая преграда.
И личная жизнь не задавалась.
К тому времени у старшей сестры родилась дочурка Настенька. Света со своей семьёй жили на Мангышлаке, в том самом городке из которого мы уехали в Нальчик. Работала инженером в строительном управлении и опять занималась, но теперь уже не в драматической студии, а в Народном театре, звание это студией было получено благодаря самоотверженному труду режиссёра Аллы Васильевны Свитневой и непрофессиональных, но беззаветно любящих театр, актёров.
Сначала я поехала к сестре в гости, понянчиться с племянницей, а потом, когда появился выбор куда пойти работать: остаться в Нальчике или вернуться на Мангышлак, выбрала Мангышлак и начала работать техником-чертёжником в проектном институте.
Подружилась с уже работавшей там моей ровесницей Ларисой, ходила с ней на пляж, на танцы.
Первое время обе мы жили в семьях своих родственников, а получив одновременно места в общежитии, поселились в одной комнате.
Замуж вышли почти одновременно и вскоре у меня родился сын Илюшенька, а у неё - дочь Светланка.
К тому времени вернулись жить на Мангышлак и мои родители. Мама вышла на пенсию и ей хотелось жить рядом со своими детьми и внуками. Папе решение вернуться назад далось нелегко, преподавательскую работу он любил, а в нашем молодом городе, хотя и заметно выросшем, работы преподавателя в институте для него не было. Некоторое время папа один оставался в Нальчике. И всё-таки в конце-концов Нальчикскую квартиру обменяли на квартиру на Мангышлаке и семья снова воссоединилась.
А проработав короткое время в каком-то профессиональном училище, папа получил и работу преподавателя в местном филиале алмаатинского технического ВУЗа.
После рождения сына я два года просидела с ним дома, пока не получили для Илюши место в садике.
Илюшенька родился 5 января 1977 года, а его появления на свет ждали только в марте, поэтому на два с половиной месяца его без меня положили в детское отделение больницы на докармливание. Для всей семьи это время было непростым. От беспокойства за малыша все перенервничали и переболели. Зима в тот год выдалась очень холодной. Температура опускалась до минус 25 градусов, дули сильные пронизывающие насквозь ветры.
Так как малыш не мог сосать грудь сам, мне приходилось приезжать в больницу, которая располагалась далеко от нашего дома и сцеживать молочко перед каждым кормлением ребёнка. В конце-концов с высокой температурой свалилась я. Не знаю почему врач лечила меня от бронхита. Я даже не кашляла и болело у меня не в груди, а в носоглотке. С каждым днём чувствовала себя всё хуже и папа вынужден был обратиться к знакомому врачу в военный госпиталь. Мне сделали снимок головы и определили воспаление гаймаровых пазух носа. И очень своевременно, скопившийся в них гной мог в любое время попасть в мозг. Так счастливо я избежала страшной болезни - менингита.
Но гайморит вернулся через год и мне пришлось немало потрудиться, чтобы вылечиться от неё окончательно.
Сначала перепробовала все капли и прогревания, а когда ездила в дом отдыха в Усть-Нарву, встав на лыжи, почувствовала, что тело, прогреваясь в движении, само помогает себе исцелиться. Выбросила все пузырьки с лекарствами и занялась спортом. Особенно любила плавать в бассейне. Через две недели мне стало намного лучше. Затем прочитала в журнале «Физкультура и спорт» в рубрике полезных советов о дыхательной лечебной гимнастике Галины Стрельниковой, не ленясь делала её всякий раз, как только закладывало нос и болезнь больше не появлялась.
И всё-таки здоровье моё ослабло. Я часто простывала, болела ангинами и бронхитами, хотя мне было всего двадцать шесть лет и в юности я всё время занималась спортом. В очередной раз, вызвав врача на дом, услышала в ответ на жалобы на своё плохое здоровье, что мне нужно закаляться. На мой вопрос: «Разве не достаточно того, что я закалялась в юности?» врач, улыбнувшись ответила, что если я хочу оставаться здоровой всегда, должна продолжать закаляться всю жизнь.
А жизнь шла своим чередом, то радуя, то огорчая и пугая.
В годик на свой первый день рождения Илюшенька получил в подарок от своей тёти Светы огромного розового синтетического игрушечного медведя. Кроватка малыша стояла вдоль стены у окна в комнате, в которой у нас стоял холодильник. Между кроваткой и холодильником зимой ставили спиральный обогреватель, чтобы малышу было теплее.
У холодильника поломалась одна ножка и он покачивался, когда открывали и закрывали дверцу. Медведя посадили на холодильник и однажды рано утром, когда муж взял продукты из холодильника и покачнул его, медведь упал на обогреватель и его мех, соприкоснувшись со спиралью обогревателя, молниеносно загорелся. Огонь быстро охватил медведя и успел перекинуться на одеяльце, висевшее на спинке кроватки ребёнка.
К счастью мимо нашего окна (мы жили на первом этаже) проходила женщина на работу, увидела в окне начавшийся пожар и постучала в нашу квартиру.
Малыш не пострадал, он даже не проснулся. Но я весь день не выпускала его из рук, даже боясь подумать о том, что могло случиться.
Ясли в те времена было получить трудно. А, чтобы не потерять рабочее место, по истечении года после рождения ребёнка, мамочка должна была выходить на работу.
Приходилось искать няню. Отдавать в чужие руки кроху было трудно, но отдали.
Няней была молодая женщина, жившая по соседству, которая сидела дома со своей малышкой. Женщина училась на заочном отделении какого-то учебного заведения и за моим ребёнком следить ей было вобщем-то некогда. Приходя немного раньше обычного, я заставала Илюшеньку сидящим на полу в мокрых колготках, и голодным.
Он начал болеть и, не выдержав, я с работы уволилась.
Малышу со мной было лучше, но я к концу второго года сидения дома уже рвалась хоть на какую-нибудь работу.
Но к проектировщикам не вернулась; сколько не возилась со мной руководитель нашей группы Олечка Станиславовна Томашевская, чертить я так и не полюбила. И, как только Илюшенька с удовольствием начал ходить в садик, вышла на работу в сметный отдел в управление газовиков.
На полуострове сокровищ Мангышлаке добывали не только урановую руду, но ещё газ и нефть.
Надо сказать, что сметное дело изо всех связанных с моей строительной специальностью более всего пришлось мне по душе.
В группе сметчиков работало несколько человек во главе с Зинаидой Ивановной Бекуловой.
Я познакомилась и подружилась с Галиёй, Танечкой, Любашей. Но и в этом коллективе задержалась недолго, что называется не ужилась с руководством.
Но с Танечкой Панкевич дружить продолжала. Вместе с ней ездила в туристическую поездку по Чехословакии, на ссуду выданную Саше в нашем управлении, как молодожёну. После поездки в газете «Огни Мангышлака» напечатали статью с моими впечатлениями о путешествии. Так впервые мои опусы попали в печать.
С Танечкой ходила на занятия очень модной в то время аэробики.
Летом с мужьями и маленькими детьми иногда загорали вместе на пляже. Любили плавать на перегонки и иногда заплывали очень далеко в открытое море, правда, только в те редкие дни, когда холодные течения меняли своё направление и вода в море городского пляжа успевала хорошо прогреться.
Позже предприятия для отдыха трудящихся начали строить, так называемые зоны отдыха, за городом, вдали от холодной воды.
Во мне всё сильнее проявляла себя неуживчивость моего характера. Очень чувствительная к несправедливости, мнительная и обидчивая, часто жаловалась папе на свою начальницу, каждый раз рассказывая ему, что Зинаида Ивановна сказала мне что-то обидное: то одно, то другое, на что папа каждый раз спрашивал меня: «Ну что ты всё она да она, а ты-то сама?» Я, ожидая поддержки от папы, недоумевала при чём же тут я? Ведь не я обижаю!
А мудрый папа хотел, чтобы я поняла: дыма без огня не бывает. Он никогда мне ничего не разжевывал, говоря, что человек должен до всего доходить сам.
Теперь я понимаю, что не умела ладить с людьми , была слишком требовательной к ним, но не к себе, нарушая тем самым равновесие в себе самой. Сердясь на других, на их, с моей точки зрения, неправильное поведение и отношение ко мне, я тем не менее теряла покой и мир с самой собой, долго даже не осознавая, что творю.
Что-то во мне самой изменялось и не в лучшую сторону.
Возможно, на самом деле я была недовольна собой, своими достижениями, что точило исподволь, хотя и не было вполне мной осознано. Мне хотелось чего-то, но чего я и сама не могла понять толком.
У меня была семья, ребёнок, работа, внешне могло показаться, что я состоявшийся человек. Но такого же внутреннего ощущения во мне не было. Наоборот в душе я была совершенно всем недовольна. Интуитивно чувствовала, что моя жизнь не должна быть такой серой, скучной, какой она мне представлялась.
Во мне просыпалось нечто, что подталкивало к поискам этого чего-то другого, но как-то беспорядочно. Я то бросалась изучать обществоведение, то пыталась в художественной литературе найти ответы на то состояние, которое лишало меня внутреннего покоя и удовлетворённости, то ссорилась с близкими, пытаясь таким образом восстановить собственный душевный комфорт. Ах! Все, решительно все были виноваты в моём плохом самочувствии.
Всё в моей жизни складывалось вовсе не так как бы мне хотелось. С мужем отношения разлаживались. Без любви семью построить трудно, если вообще возможно. Замуж я вышла потому, что как мне казалось пришла пора. И первый неудачный опыт меня, кажется, ничему не научил.
Радость приносил только сыночек Илюшенька, но, так как рос он болезненным, вечно тревожилась за его здоровье.
Я жила, но не была ни счастлива, ни благодарна своей судьбе.
О судьбе впервые на минуточку задумалась, учась в девятом классе в Нальчике, когда мне как и другим моим подружкам, по руке погадала наша же одноклассница. По её словам выходило, что замуж я выйду неоднократно и у меня умрёт маленьким один из детей. Услышать такое было ужасно и я постаралась поскорее жуткое предсказание забыть.
Ещё раз я услышала предсказание о своём будущем и о том что счастлива-то буду, но только после сорока лет, от женщины, гадавшей на картах, когда мы с девчонками работали на стройке малярами на практике, учась в строительном техникуме.
Глава 10. Сбывшиеся предсказания.
Забегая вперёд, скажу, что предсказания и первое и второе в моей жизни сбылись.
Когда в моей семейной жизни и на работе, как мне казалось, всё складывалось безоблачно, вдруг ниоткуда налетали штормовые ветра и в мгновение ока рушилась на глазах и семейная жизнь и отношения на работе, а я всё ещё не могла понять, что причины, вызывающие ненастья, находятся не снаружи меня, а во мне самой. Судьба или Тот кто ею правил пытались мне помочь сначала ненавязчиво и исподволь.
Помню, например, как получив в первый раз книгу Владимира Леви « Искусство быть собой» и, с удовольствием прочитав, не отнеслась серьёзно к её советам. Да, книга замечательная, но ведь она написана для тех у кого проблем невпроворот, а у меня всё так замечательно, да и я сама себе на загляденье! Не идеал, конечно, но и не хуже других.
И так как я не спешила повнимательнее отнестись к подсказкам судьбы, то оказывалась в положении как раз тех у кого проблем было невпроворот.
Вторая семья моя тоже распалась и мы с Илюшей остались одни хоть и не надолго.
Тогда я начала осознавать, что совсем не разбираюсь в людях и что замужество - дело гораздо более серьёзное, чем могло показаться сначала.
О судьбе, жизни и смерти посерьёзнее мне задуматься пришлось когда нас с сестрой и мамой постигла невосполнимая тяжёлая утрата: скоропостижно от инфаркта 20 октября 1982 года умер папа, прожив с большим достоинством всего 60 лет и 8 месяцев.
Он был жизнелюбом и мечтал пожить ещё хотя бы лет десять.
Стоя у его могилы, я напряженно думала: куда делся папин мощный ум, энциклопедические знания и доброта? Неужели всё это бесследно исчезло, безвозвратно утрачено? Какой же смысл в этой нелёгкой жизни так бесславно завершающейся? Человек приходит ниоткуда и уходит в никуда?!
Папина смерть так потрясла всё моё существо, что в конце первого года его кончины я от переживаний и нервного истощения уронила поднос с обедом в рабочей столовой, куда мы ходили обедать с моим новым другом Сашей.
С Сашей я познакомилась в Мангышлакском Монтажно-наладочном управлении (ММНУ), куда мне помог устроиться мой бывший муж, перед тем как уехать на Украину, чтобы больше уже никогда не появляться в нашей с Илюшенькой жизни к большому огорчению сына.
Помню, как познакомилась с Сашей в конце февраля 1982 года. Однажды принесла на работу билеты на очередную постановку Народного драматического театра и предложила желающим. Саша пришёл в театр, а после просмотра спектакля нам было о чём поговорить и мы подружились. Саша приехал на Мангышлак из Баку после окончания института со своим сокурсником Костей Шахназаровым. Ребята поселились в общежитии недалеко от дома, в котором жила я и стали моими частыми гостями.
С Сашей мы провели вместе отпуск в горах Кавказа с группой туристов городского турклуба. А после смерти моего папы мой новый друг был главным утешителем и 5 января 1983 года, когда Илюшеньке исполнилось 5 лет, перешёл к нам жить. Саша был очень начитан, интеллигентен, отличался общительным нравом. Я влюбилась.
Илюшенька тоже принял его и сам стал называть папой.
13 сентября 1983 года мы с Сашей поженились.
1 сентября 1984 года Илюша пошёл в первый класс, а 17 ноября в нашей семье родился Денисочка. Мне очень хотелось ребёнка. Илюшенька подрос. Я с удовольствием принялась нянчиться. Малыш рос забавным, весёлым, ласковым. Мы все его очень любили. Денисочка рано начал говорить и часто повторял: «Мамочка, я тебя очень люблю! Бабушка, я тебя очень люблю!».
Как все детишки проказничал. Хоть ему и не разрешали, продолжал кататься на маленькой дверце книжного шкафа и, конечно, дверца отвалилась. В это время к нам зашла моя приятельница Женя Савенко. Увидев упавшую дверцу, я спросила сына: «Денисочка, кто это сделал?» «Тётя Женя сделал!»,- быстро отреагировал на вопрос малыш.
Но порой, глядя на малыша, я ловила себя на странных мыслях. В голове назойливо вертелось: « Это не твой малыш». Сначала я начала испытывать легкое беспокойство, но это чувство постепенно переросло в страх - страх потерять ребёнка.
Дениска рос здоровеньким, только иногда простуживался и казалось причин беспокоиться за его жизнь не было, но чувство страха не только не проходило, но усиливалось, переходя в недоброе предчувствие.
Денисочка прожил всего два года и два месяца, рано уйдя из жизни, тем самым оправдав забытое мной, но сбывшееся первое предсказание.
Это была третья смерть после смерти папы. Смерть дорогого и горячо любимого малыша. Он ушёл вслед за папой Саши, умершим от рака незадолго до смерти Денисочки , и как мне казалось, забравшим внука с собой. Вскоре после их смерти во сне я видела их гуляющих вместе в красивом саду за толстой чугунной решеткой, за которую попасть не могла.
А перед смертью Денисочки мне приснился мой папа, всем своим удручённым видом изображая безысходность. И это был уже второй вещий сон, снившийся накануне случавшейся со мной вслед беды. Но как и прежде я не обратила на сон внимания, потому что не умела понять его истинного смысла.
Смерть малыша надломила меня.
Вламываясь грубо и бесцеремонно в мерно текущую человеческую жизнь, она беспощадно рушит её, переворачивая всё в душе и…вынуждает задуматься о жизни и её смысле.
Третье замужество было удачнее предыдущих, рождение второго сына -событием радостным, как и первого, но и до смерти Денисочки я не обрела ни желанного душевного равновесия ни умиротворения.
Радость, которую доставляли мне дети, не могла уравновесить беспокойства за их здоровье. Уход за ними требовал от меня больших физических и душевных сил, которыми я не обладала.
Не устраивало меня и наше нищенское существование: после рождения второго сына жили на одну Сашину зарплату.
Правда, я вышла на работу, когда Денисочке исполнилось 10 месяцев и мы отдали его в ясли, ходить в которые малыш очень не любил. Как только я подвозила его на коляске к детскому садику, он начинал громко кричать: « Я мамина!» - таким образом проявляя свой протест. Его крик целый день стоял у меня в ушах, пока я была на работе.
И опять, несмотря на то что была работа, семья и дети, я продолжала испытывать постоянное внутреннее недовольство.
Неудивительно, что в конце-концов начала болеть.
Летом нашу группу аэробики, в которую я пришла через год после рождения Денисочки, распустили на летние каникулы, но тело, привыкшее к систематическим физическим нагрузкам ещё какое-то вребя требовало продолжения занятий, а будучи не слишком организованной, я всё откладывала гимнастику на более удобное время, да и становилось очень жарко и лень, словом физическая сила не найдя себе применения в полезном деле и оставаясь неиспользованной, как я поняла позже, взялась во мне за разрушительную деятельность. К тому же на работе я сидела напротив кондиционера, переохладилась, простудилась и, начав болеть, никак не могла выздороветь, что сильно раздражало меня. Я сердилась на своих мальчиков, неадекватно реагируя на их поведение. Кричала на них, теряя самообладание и терпение, за любое их непослушание. Постоянная слабость ещё сильнее нервировала меня. И больше ничего не радовало в жизни.
Терапевт, который лечил меня долго не понимал причины, по которой я не могла выздороветь. Я принимала разные лекарства, которых в доме накопилось огромное количество, в том числе «сердечные», так как у меня появилась аритмия, но положительного результата так и не получала.
Наконец врач предположил, что у меня слишком сильно «расшатана» нервная система и порекомендовал обратиться к невропатологу. Успокоительное мне тоже не спешило помочь. Меня раздражал любой шум. Самочувствие только ухудшалось.
Было такое ощущение словно меня затягивает в огромную воронку…
Я не могла как прежде играть с малышом и он обиженно, залезая ко мне на диван, с которого я поднималась, чтобы сделать только самое необходимое, и прыгая на мне, говорил, что наша мама плохой мальчик, видимо подражая мне!
Но 20 декабря мне стало немного получше и я решила помыть пол на лоджии. Илюшенька смотрел в комнате телевизор и Денисочка, оставшись на несколько минут без присмотра, выпил все таблетки сердечного лекарства из пузырька, достав его из холодильника, который только-только научился открывать.
В это утро я выбросила все лекарства, оставив только «сердечные», полагая, что мои проблемы исходят именно от сердца.
Алексей Нилыч, узнав из моих рассказов о случившемся, сказал, что ни от одного выброшенного мной лекарства смерть не наступила бы, но «сердечные» в большом количестве просто заблокировали сердце малыша, а в нашей больнице не оказалось аппарата переливания крови…
Как только я увидела на полу пустой пузырёк от лекарства, вызвала скорую помощь.
Врач сделал промывание и порекомендовал отвезти ребёнка в больницу.
Через четыре часа после того как мы с Сашей, который к тому времени вернулся с работы, привезли Денисочку в больницу, нашего мальчика не стало.
Денисочку похоронили. Всё во мне окаменело. И только в уме, сильно пульсируя и причиняя невыносимую боль, звучал один и тот же вопрос: « За что?!!»
Иногда мне казалось, что я предала своих мальчишек, запутавшись в себе самой, не смогла уберечь младшего и со своими болячками и недовольством жизнью совсем забросила старшего сыночка.
Из меня уходила вера в себя.
Сразу после похорон младшего сына в конце декабря 1986 года я уехала в санаторий в Осетию. Дома с Сашей и Илюшей оставалась приехавшая на похороны внука Сашина мама. Она собиралась приехать к нам на праздник Нового года, накупила малышу игрушек, но они ему уже не понадобились…
Из санатория я написала Танюшке о постигшем нас горе и она приехала со своей подругой Риммочкой проведать меня: друг познаётся в беде. Я нуждалась в дружеской поддержке и очень была благодарна обеим подругам за визит. Так как приехали они в выходной, когда лечебные процедуры не проводились, я уехала на денёк с ними в Нальчик и пыталась отогреть свою заледеневшую душу в кругу близких людей.
В санатории знали мою печальную историю и однажды за обедом в столовой, сидевший за одним столиком со мной мужчина, предположил, что как только со мной случилось несчастье, я немедленно побежала в церковь искать защиты и помощи у бога, на что я даже обиделась.
В церковь заходила всего несколько раз скорее из любопытства, чем из потребности души, (да и о душе ничего не знала) в Нарве, когда гостила у Олечки, в Москве в Коломенском и на Украине, когда родные мужа против моей воли крестили Илюшеньку. Помню как мой папа, после того, что узнал о крестинах внука, с насмешкой спрашивал меня: «Ну, как себя чувствует раб божий?» Папа преподавал в институте научный атеизм.
С богом у меня было шапошное знакомство. О нём я в основном знала из книг.
Очень любила читать книгу Льва Кассиля « Кондуит и Швамбрания» о проказах маленького Оськи. Однажды, Оська играл с мячом возле клумбы и мяч закатился в цветы. Рядом с игравшим маленьким мальчиком сидел на скамейке батюшка в рясе и спросил Оську, любуясь красивым цветником, кто всё это сделал? И, не дождавшись ответа, сам сказал мальчику, что всё это сделал бог. Оська, решив, что батюшка имел в виду закатившийся в цветы мяч, с облегчением подумал: пусть батюшка думает, что это сделал бог, а не он - Оська.
После полёта первого человека в космос атеисты сообщили, что на небе нет никакого бога. Бога представляли зловредным белобородым стариком, сидящим в небе на облаке и безучастно, а может и злорадно наблюдающим за происходящим на многострадальной земле: юдоли слёз и печали…
Коммунистам и комсомольцам запрещалось посещать службы в церкви.
Поэтому мне и в голову не пришло идти в церковь, которой в нашем городе ещё и не было.
Вернувшись из санатория домой, ушла с работы, потому что не могла и не хотела видеть людей, спотыкаться об их немой осуждающий вопрос: как же это ты так опростоволосилась? Не могла видеть и сочувственные взгляды.
Теперь-то мне уж точно не только не хотелось разбираться почему и как я дошла до такой жизни, не хотелось и жить, и тем не менее собственная смерть страшила и не казалась достойным выходом. Напротив, однажды ощутив предательское желание трусливо удрать из этой жизни, бросилась из дома, чтобы действительно не натворить глупостей. Выстоять помогли слова, сказанные мне когда-то моим папой, что чашу жизни надо испить до дна, слова, которые крепко запомнились мне и своевременно пришли на помощь.
Саша тоже очень переживал смерть сына, как и обе бабушки и Илюшенька. Но продолжал работать и жить и считал, что несмотря на постигшее нас горе, мы имеем право на счастье.
От того что я оставалась дома одна, бередя свою кровоточащую рану, рассматривая оставшиеся от малыша вещички, ещё хранящие тепло его родного маленького тельца, не умея и не желая отвлечься на что-то другое, теряла остатки своего здоровья.
Почти каждую ночь Саше приходилось вызывать мне скорую помощь.
Так не могло долго продолжаться и однажды, женщина-врач приехавшая на очередной вызов сказала мне, что, если я не изменю своего поведения, у меня в организме начнутся необратимые органического характера изменения и вот тогда начнутся и настоящие проблемы. Пока по её мнению изменения носили только функциональный характер, вызывая резкое повышения давления и здоровье можно было восстановить.
Наконец однажды, приехавший в очередной раз врач, который увозил Денисочку в тот злополучный вечер в больницу, дал мне выпить новокаин прямо из ампулы, так как от укола в вену мне стало ещё хуже. Он пообещал посидеть со мной какое-то время пока я не засну… Засыпала испытывая ужасное состояние от принятого лекарства, а проснувшись, почувствовала себя намного лучше и попросила Сашу погулять со мной.
С того дня внутри меня начали происходить позитивные изменения, позволившие вернуться к нормальной жизни.
И всё-таки 1987 год, последовавший за годом смерти Денисочки, оказался самым трудным в моей жизни из прожитых.
Мне было уже тридцать пять лет, а жизнь приходилось начинать с самого начала и не беззаботно, как стрекозе, а серьёзно и осознанно, подобно взрослому человеку.