Гл.8
Глава 8. Горы.
До вступительных экзаменов родители отправили меня отдохнуть в туристический лагерь в Приэльбрусье. Любовь к горам, к их красоте и величию обнаружилась у меня ещё раньше, когда после выпускных экзаменов в школе я поехала с Танюшкой в Безенгийское ущелье на несколько дней. Эту поездку организовали альпинисты, работавшие на заводе, где работал кто-то из Таниных родных.
Такой красоты я не только не видела за свою коротенькую жизнь, но даже и представить не могла в своём воображении о её существовании. «Лучше гор могут быть только горы…» - пел с большим чувством Владимир Высоцкий и мы вторили ему: «…на которых ещё не бывал».
Величественная стена из семи пятитысячников просто завораживала, как и голубые озёра во льдах. Завораживали альпинисты своим суровым нравом и потрясающими историями своих восхождений на разные вершины, как на Северном Кавказе, так и на Тянь-Шане и на Памире.
И когда нам с Таней представилась возможность поступить в школу инструкторов горного туризма, мы, долго не раздумывая, подали заявления. Собственно у девчонок шансов поступить в эту школу было маловато, но Танюшка познакомилась с директором туристического клуба Анатолием Козиным, она ему понравилась. Этот факт и решил вопрос в нашу пользу.
Мы были приняты и, проучившись 8 месяцев, пройдя несколько подготовительных походов и десятидневный зачетный по маршруту четвёртой категории трудности, получили удостоверения инструкторов. А с ними и возможность работать на туристических базах Кабардино-Балкарии.
Это было самое лучшее и интересное время моей юности и вспоминаю я о нём всегда с большой теплотой.
В школе обучалось 80 человек: 75 ребят и всего 5 девушек. Мы с Танюшкой, конечно были в одном отряде. Несколько раз в неделю инструктора читали нам теорию, а в походах учили применять её на практике.
На занятиях по теории мы успевали обменяться новостями, словами новых песен и даже умудрялись писать юмористические рассказики про трещинопроходимцев.
Когда директор школы инструкторов Абу Амшоков вручал мне удостоверение инструктора, он сказал: «Просто не понимаю, девушка, когда вы успевали учиться, на занятиях вы всё время болтали и улыбались!»
В походах учились вязать узлы, страховаться и страховать других, правильно ставить ногу, поднимаясь в гору и спускаясь с неё.
В одном из походов учились строить домики из снежных кирпичей, которые вырезались из фирна (уплотнённого снега). Спали, конечно, в приюте, на кроватях, в тепле, точнее нас пытались угомонить и уложить спать. Но после работы не свежем воздухе, после сытного ужина, ощутив прилив молодых сил, угомоняться никто и не собирался. Тогда, встав в грозную позу инструктор Витя Шишилов предупредил, что те кто немедленно не успокоятся, отправятся спать на улицу, в снежные хижины, а добровольцам предлогалось только свистнуть. После целого дня, проведённого на улице, губы обветрились и потрескались и свистнуть у меня не получалось. Нет, я вовсе не испытывала потребности спать на снегу, просто расшалившись не меньше остальных, не хотела угомоняться. И раз со свистом не получалось, я начала куковать: ку-ку, ку-ку… и очень быстро оказалась на улице. Ещё некоторое время в снежный мой ночлег заглядывали дежурные, убедиться там ли я и есть ли в нём ещё кто-нибудь кроме меня, но добровольцев больше не нашлось и когда я утром окоченевшая вернулась в свою кровать, начали потешаться надо мной: Замёрзла одна? А почему? Не успела ни с кем скуковаться?!
Могли посмеяться, подшутить, но обидеть - нет, никогда не обижали.
А подшутить могли сурово. В походе каждый член отряда бывал дежурным, вставал раньше других, разжигал костёр, кипятил для чая воду и варил кашу, но мало кто любил быть дежурным.
Не помню точно уже имени парня, кажется его звали Виталием ( мы его звали художником, потому, что в походы он брал с собой этюдники, краски и на привалах рисовал), который сначала к нашей радости стал часто вызываться дежурить вне очереди, пока кто-то не заметил, что в дни его дежурства еды получается неправдоподобно мало. Проследили за ним и, убедившись, что съедает он гораздо больше обычной порции, подсыпали ему в кашу пургену, с удовлетворением наблюдая, как бедолага, выйдя на утреннее построение, пулей выскакивал из строя и нёсся стремглав в ближайшие кусты. Так как бегал только он, сразу понял, что это ничто иное как справедливое возмездие и умерил свои аппетиты. Но нам с Танюшкой показалось, что наказали художника недостаточно и, найдя один из его эскизов без присмотра, походили по нему ногами…
В горах вообще очень скоро становилось ясно кто есть кто и на что способен. Нельзя долго притворяться: «Тут вам не равнина тут климат иной…»
И неважно девушка ты или парень, неси свой рюкзак наравне с другими, ставь палатку, даже если валишься с ног от усталости. Однажды из-за плохой погоды нам пришлось торопиться и вместо двух перевалов за день преодолели три. Последние метры до лагеря я шла едва переставляя ноги и меня просто толкали вспину: Зинка, ну иди же, все и так замёрзли и только тогда я делала ещё один шаг, а когда наконец объявили привал, не чувствуя ни рук ни ног от усталости, пожаловалась на плохое самочувствие инструктору. Он, оглядев меня серъёзно, протянул фляжку: пей! На мой вопрос, что в ней, ответил: нарзан. Мы действительно проходили источники с нарзаном, поэтому я , взяв фляжку, спокойно сделала большой глоток и …задохнулась. Это был спирт! С выпученными глазами, поглотав обожжённым ртом морозного воздуха, тем не менее быстро согрелась и почувствовала себя намного лучше.
Вечером у костра пели туристские песни: «Кто там не бывал, тот не рисковал, тот сам себя не испытал..», «Лыжи у печки стоят, гаснет закат за окном, месяц кончается март, скоро нам ехать домой…», « Шхельда снегами пудрится, вот и сидим внизу…» , « А мы ночуем в облаке, прижав друг друга спинами…», «Люблю костёр не за огонь, за тесный круг друзей…» . Я могла слушать их часами, тихонько подпевая , чтобы в общем хоре не было заметно отсутствия у меня голоса и слуха.
Брать к себе в палатку меня никто не хотел по той простой причине, что не только не могли согреть меня, но рядом со мной мерзлячкой замерзал каждый, кто надо мной сжаливался, а утром из палатки выталкивали раньше всех.
Вылезаю однажды, как всегда самой первой, и восхищённо восклицаю: Красота-то какая! Из соседних палаток сразу несколько голосов спрашивают, что я вижу. Спокойно даже равнодушно как-то, вызывая в палатках хохот, отвечаю: «А ни черта не вижу, туман!»
Кроме порядочности, чувства юмора в горах нужна выносливость: часами с рюкзаком за спиной подниматься в гору, спать на твёрдой промёрзшей земле, иногда подолгу ждать, стоя на склоне по колено в снегу, когда же передовые отряды вырубят ступени во льду, чтобы дать возможность остальным подняться на вершину очередного перевала, с которой всякий раз, заставляя сердце учащённо биться, восторженному взору открывалась незабываемая величественная красота мира горных заоблачных вершин. С высоты трёх-четырёх тысяч метров над уровнем моря можно полюбоваться в утреннем розовом тумане красотой двуглавого Эльбруса, позолоченного первыми лучами только-только пробуждающегося солнца, укутанного, словно в белую шубу, снегом Чегета, суровой неприступной Ушбы, красавицы Шхельды… Не ради ли этой невозможной красоты, мирясь с неудобствами и трудностями, я вновь и вновь карабкалась по скалам?! « Внизу не встретишь, как не тянись…».
Кроме занятий в турклубе мы с Танюшкой принимали участие в городских туристических слётах иногда участниками, иногда просто болельщиками.
1 апреля 1970 года в честь столетия со дня рождения В.И. Ленина Нальчикская федерация по альпинизму организовала массовое восхождение на безымянную вершину, на которую должны были водрузить бюст Ленина. И водрузили. В восхождении участвовало более пятисот человек. Наш техникум тоже выставил шесть участников со мной в том числе, так как знали, что я занимаюсь туризмом. Но когда мы пришли на место сбора и отправки, оказалось, что нас нет ни в одном списке и мы уже решали как проведём время отпущенное нам на участие в восхождении, как меня заметил наш инструктор Витя Шишилов, и узнав причину по которой мы вынуждены были от похода отказаться, взял нас с собой со своей университетской группой, которую возглавлял.
В автобусе я познакомилась сразу с двумя ребятами: с Володей и с Асланом . Как мне рассказывали потом, им обоим одновременно и уже не в первый раз понравилась одна и та же девушка.
И мне они понравились оба. Оба альпиниста. Аслан в свои двадцать три года уже был кандидатом в мастера спорта по альпинизму. Оба превосходные расказчики. Оба симпатичные ребята. Оба студенты.
Володя учился на физмате. А Аслан заканчивал исторический факультет. И ещё он был человеком с ружьём. На всех туристических слётах, организовывал и отвечал за стрельбу. Меня тоже пытался научить стрелять из винтовки стоя, но винтовка была слишком тяжела и, чуть не прострелив ему ногу, я была раз и навсегда изгнана со стрельбища.
Аслан мечтал стать разведчиком. В армии готовил из солдат-пограничников скалолазов и вернулся после окончания службы с орденом Красной звезды.
Разведчиком он не стал, а пошёл работать в МВД республики.
На меня - натуру весьма романтическую - весь его героический облик производил неизгладимое впечатление. Неудивительно, что я предпочла его ухаживания Володиным. Но дальше встреч дело не пошло, ни мой папа, ни мама Аслана не согласились на наш союз по причине того, что мы принадлежали к разным национальностям.
Встречалась я с Асланом тайно от родных, нарушая папин строгий запрет встречаться с ребятами кабардинцами или балкарцами.
Аслан уже служил в армии, когда однажды приехав на несколько дней повидать родных и поздравить младшую сестру Аллочку с днём рожденья, позвонил мне. Мы встретились, но ему нужно было скоро уходить домой, а расставаться со мной не хотелось, тогда он пригласил меня и мы пришли к нему домой вместе, где уже отмечали день рожденья его сестры. Вернулась я домой поздно и мне пришлось признаться где и с кем я была, ожидавшим меня родителям, обеспокоенным моим долгим отсутствием. Папа очень рассердился на меня за непослушание. Меня посадили под домашний арест, а мне припомнился сон, который я видела накануне: я в нарядном розовом платье падаю в большую лужу грязи… Так впервые мне приснился, как говорят, вещий сон !
Мне дали ясно понять, что замуж за Аслана не выдадут, по этой причине я наделала много глупостей, за которые не простил меня Аслан и мы к моему немалому огорчению расстались.
Тут надо бы объяснить почему папа был так непреклонен. У него перед глазами был пример такого неудачного замужества . Девушка молдаванка вышла замуж за кабардинца по любви, приехала с ним в Нальчик. У них родились две дочери. Но мало того, что родня мужа её не признавала, ей так и не удалось привыкнуть к порядкам и обычаям, в которых вырос её муж. Папа знал эту историю ни с чьих-то слов. Женщина была женой одного из преподавателей университета, папа был с ним дружен, бывал у него в гостях и видел всё своими глазами.
К тому же моя сестричка, выйдя замуж за грека, тоже настрадалась. Как теперь принято говорить: ментальность слишком разная у разных народов.
А папа, очень любивший нас, хотел, чтобы мы были счастливы.
Мне ничего не оставалось делать как смириться: не судьба!
Аслан на следующий день после дня рождения сестры вернулся на службу, а когда позвонил в следующий свой приезд, я, ничего не объясняя, просто отказалась встретиться в любом другом месте кроме моего дома, на что Аслан в свою очередь ответил отказом, возможно, он не был готов к разговору с моим папой, мы так и не встретились. А он опять вернулся в часть.
Позже я услышала от подруги, что мама Аслана уже выбрала ему в невесты кабардинку и я, не поговорив больше с Асланом, даже не проверив слухи, выскочила замуж за первого кто предложил.
Конечно из этого ничего хорошего не вышло. Через восемь месяцев я сбежала от него в Вологду, а ещё через полгода развелась с ним.
Аслан, узнав о моём скоропостижном замужестве, справедливо вычеркнул меня из своего сердца.
Но моя жизнь, даже такая несуразная, продолжалась. Продолжалась учёба в техникуме и учёба в школе инструкторов.Чтобы быть всегда в спортивной форме , мы ходили на тренировки в спортзал дворца спорта, занимаясь вместе с альпинистами. Тренировка начиналась с бега по малому или большому кругу в парке, в котором находился дворец, но нам с Танюшкой бегать не хотелось и мы, выходя последними из здания, сначала отставали, а потом возвращались в зал раньше всех. Но нас быстро раскусили и уже не давали больше сачковать. Альпинисты - люди серьёзные. Меня вообще всё время держали за руки, так что к лету, когда я поехала работать инструктором на турбазу «Голубые озёра» в Чегемское ущелье, бегала по горам как горная козочка. Пройдя десятидневную стажировку, получила право самостоятельно водить группы туристов через перевал Гезевцек.
Таня предпочла водить «матрасников» на близкие расстояния, но на турбазе мы непременно жили вместе и я слышала как Танины туристы, любившие её, пели ей по утрам, когда она поднимала их на утреннюю гимнастику: «Ох рано встаёт Татьяна!»
Круг знакомых значительно расширился с поступлением и в техникум, и в школу инструкторов.
На турбазе работали два брата близнеца - Ильяс и Борис Ташуевы. Внешне их очень трудно было различить, поэтому, когда их встречали врозь предпочитали не называть по имени, тем более, что они с готовностью выдавали себя за того из братьев, за кого их ошибочно принимали. Но характеры у них были очень разные. Ильяс - спокойный, неторопливый, мягкий в обращении был прямой противоположностью резковатого, эмоционального Бориса. Как-то группа искала Борьку, который, вместо подготовки к походу: получением снаряжения и продуктов, занимался своими личными делами, а Ильяс обедал в столовой. Ни о чём не подозревающие туристы с негодованием налетели на него, требуя немедленно принять участие в подготовке. Ильяс очень спокойно ответил, что они ошибаются, он не Борис, отчего навлёк на себя ещё большее недовольство людей, которые считали, что им не до шуток!
Мне не было и восемнадцати, когда я пришла на работу, а в связи с тем, что в горах инструктору доверялись судьбы многих людей, волей-неволей приходилось поскорее взрослеть.
Нужно было учиться общаться и управляться с разными людьми, решать разные вопросы, а я всё ещё большой серьёзностью не отличалась. Слава Богу, Он берёг меня от несчастий, но это я начала понимать много позже.
Туристов своей первой группы я просто бросила в первый же день, приведя их к месту ночёвки, дав распоряжения старосте и дежурным развлечь и накормить людей. А сама сбежала в гости на Северный приют к своим друзьям спасателям, которые не долго думая отправили меня назад за бутылкой спиртного, научив меня дурочку соврать, что у них кто-то поранился. Вернулась я к своим подопечным поздно. Среди брошенных мной на весь день туристов, назревал бунт против моего безответственного отношения к людям, Спиртного мне, конечно, не дали - просто слушать не стали. Кое-как успокоились! К счастью у меня нашлись защитники.
А на следующий день, когда я повела желающих полюбоваться окрестностями, спасатели, не дождавшиеся меня, но попавшиеся нам на пути, на вопрос моих туристов: «Как чувствует себя пострадавший?», ответили, что понятия не имеют о чём речь. У них никто не пострадал.
От стыда я была готова провалиться сквозь землю, а вместо этого делала хорошую мину! Начальству на меня никто не пожаловался и, проводив эту группу, получив новую, решила, что больше подобной глупости не совершу. И остальное время проработала без инцидентов.
К моему огромному сожалению в дальнейшем больше инструктором поработать мне не удалось, как, впрочем, и Танюшке.
После окончания школы инструкторов горного туризма, мне очень захотелось побывать в альплагере. Танюшкина младшая сестра Любаша уже ездила в альплагерь, вернулась со значком альпиниста СССР и интересными рассказами о жизни в альплагере, о восхождениях на вершины и о встрече в горах с самим Владимиром Высоцким! Любашка взахлёб рассказывала нам, что сидела рядом с ним у костра, слушала как он играл на гитаре и пел свои песни!
Мне выделили путёвку в альплагерь. Я с огромным трудом уговорила папу отпустить меня туда, оставалось только пройти медкомиссию и вдруг оказалось, что мой позвоночник слишком слаб для подъёма и переноски на большие расстояния двадцатипятикилограммовых рюкзаков и ехать в лагерь мне разрешения не дали.
Огорчена я была очень сильно, а товарищи туристы лишь подсмеивались надо мной: «Зинка, -говорили они,- надорвёшься, спина искривится, а на горбатой на тебе никто не женится!»
И всё-таки в горы я ходить продолжала со своими сокурсниками Сашей Скворцовым (Скворушкой), Андреем Хвостовым ( Радостью коллективной) и с Юрой Рычковым (Хрычом).
Меня мальчишки называли Командором, но только потому, что у меня у одной было право водить туристов в горы. Поначалу меня только поэтому собственно и приняли в свой сугубо мужской коллектив, но потом мы здорово сдружились и до конца учёбы были неразлучны. Мы все любили много читать. В то время я зачитывалась книгами Жорж Санд, Оноре де Бальзака, Брета Гарта, Диккенса, Дж. К. Ждерома, Конан Дойля, Пушкина, Лермонтова, Грина и Паустовского, Думбадзе, стихами Есенина, Вознесенского.
В походах мы рассказывали друг другу разные историии. Читали наизусть стихи и вообще хорошо ладили. Я удивлялась почему наши ряды не пополнялись, но ребята не сразу признались мне, что боялись принимать в группу других мальчишек, которым могло прийти в голову меня обидеть. А девчонки, видимо, не просились. Так мы и ходили в походы вчетвером. И всё же однажды отправились в горы с группой моих знакомых . В нашей группе было трое ребят и одна девушка и в их группе было двое ребят и девушка.
Мы с мальчишками вообще просто сбежали перед восьмым марта, а вовремя вернуться не успели. Последний автобус из горного селения, на который мы понадеялись, даже не остановился там где мы его ждали, так как был переполнен, и нам пришлось весь вечер и полночи топать пешком 50 километров до первого большого селения, из которого утром шли в Нальчик рейсовые автобусы. Вернувшись домой на одном из первых, узнали, что Юркины родители уже собирались вызывать поисковый вертолёт и родители всех участников похода побывали у нас дома. Но мой папа, проявив выдержку и выказав мне полное доверие, успокоил всех, сказав, что если ребята с моей дочерью, всё будет в порядке! Чем удивил и порадовал меня. Но вот в техникуме меня ждали гораздо большие неприятности. Юра с Андреем заявились на занятия с большим опозданием, и на занятиях просто засыпали после бессонной ночи, а мы с Саней и вовсе на занятия не пришли. На следующее утро, как ответственную за нарушение порядка, меня вызвала к себе завуч на воспитательную беседу. Этим дело не кончилось. Меня ещё и лишили стипендии на месяц. А это было гораздо чувствительнее нравоучений. Но по техникуму мы ходили героями и сразу стали знамениты.
Техникум я любила. Любила учиться в нём, любила всех наших замечательных педагогов, любила однокурсников и однокурсниц.
Была дружна с Нелочкой Орец, Галочкой Воробьёвой и Галочкой Титоренко. Мы жили недалеко друг от друга и часто общались.
В группе у нас было два очень высоких человека: Галя Титоренко и Серёжка Солтанов. После окончания техникума они поженились. Как говорила Серёжина мама: «Я так и думала, что они поженятся. Слишком уж они оба высокие». Галка родила двоих мальчиков- погодков. Она мечтала о своём доме и они с Серёжей взялись за его строительство. Наверное Галя надорвалась пока строили дом, таская тяжелые вёдра с раствором, и новому отличному дому порадовалась совсем недолго. Заболела и вскоре умерла, оставив Серёжку с двумя маленькими детьми и её безутешную маму: Галя у неё была единственной дочерью. После похорон Гали дом заколотили и Сергей переехал жить в Тюмень.
В одной группе с нами учился Бенциовский Тарас - двоюродный брат Гали Титоренко.
Его мама проводила у нас лабораторные работы, когда мы изучали бетон, в лаборатории завода- изготовителя железобетонных изделий и конструкций. Тарас тоже был единственным ребёнком в семье. А папа Тараса был инвалидом.
После окончания техникума Тарас уехал по распределению с ребятами из нашей группы работать в Сыктывкар. Там женился. У него родился сыночек. Но жизнь у Тараса, как и у его сестры Гали оказалось чрезвычайно короткой. Он погиб, перевернувшись вместе с огромным лесовозом. Мама Тараса перевезла невестку с внуком в Нальчик, чтобы быть рядом с родным малышом.
Такая трагическая судьба выпала моим однокурсникам.
Не знаю, предсказывали ли ребятам их судьбы как мне, об этом мы никогда с ними не говорили.
Учились и жили все мы так, словно перед нами была целая вечность.
Как я уже писала, в техникуме учиться мне нравилось, но больше всех любила уроки Юрия Михайловича Балкарова, который оставлял на каждом занятии минут пять, чтобы поговорить с нами о жизни.
На одной из практик, где мы с Иринкой Кононовой, пришедшей к нам в группу на втором курсе, работали поварами, Юрий Михайлович был за нас ответственным. Практику проходили на строительстве одного из селений, в Нальчик ездили редко. Жили весело хотя и не всегда дружно. Мы с Иринкой спали в комнате, которая одновременно была складом продуктов и мальчишки, возвращаясь поздно с танцев из соседнего селения, проголодавшись, пытались взять комнату штурмом. Мы держали оборону. Ирина сдержанно, а я возмущенно пища. На утро мальчишки рассказывали проспавшим представление, как Папаша (прозвище одного из наших сокурсников) с криками: «Хлеба, хлеба!» пытался залезть к нам в окно.
Оставшись в своей комнате одни, ребята не слишком следили за красотой своей речи, часто прибегая к нелитературной. Однажды утром за завтраком Юрий Михайлович, чтобы обратить на это внимание ребят, спросил очень интеллигентного Серёжу Солтанова, намекая на его непристойную речь, что это с ним вечером было? Что Серёжка краснея, но при этом нимало не растерявшись, тут же парировал: «Юрий Михайлович, я бредил…»
Юрий Михайлович был наблюдательным и внимательным человеком.
Мы писали контрольную работу, он ходил по классу в тишине. Все трудились кроме меня. Я переживала свои личные неудачи, часто задумывалась, но не над вопросами контрольной, тяжело вздыхала пока Юрий Михайлович не спросил меня, не больна ли я, на что я к величайшему удовольствию группы, грохнувшей дружным смехом, ответила, что у меня душа больна. Так и стали меня после этого дразнить душевнобольной, но шутя и совсем беззлобно.
Одна из немногих я не боялась строгого преподавателя металлоконструкций, хоть и получала на его уроках единицы за подсказки. Могла долго упираться и не выходить к доске решать задачу по сопромату, потому что не была к занятиям подготовлена, а когда всё-таки выходила, и успешно с решением задачи справлялась, мальчишки говорили: « Во даёт, а если бы она была подготовлена?!». На спор получила пятёрку по строительным материалам у директора техникума, что было проблематично, так как я из-за занятий в турклубе часто уходя в походы, пропускала лекции и директор при встрече, на которую я приходила в очередной раз отпрашиваться, любил повторять: Умный, Крутик, в горы не пойдёт! А я, получив разрешение, выйдя из его кабинета ликующе шептала: а дураков в горах нет!
Учительница математики частенько говаривала, что мне стены помогают, когда вызывала меня к доске для решения трудного примера, с которым вся группа и я в её числе не справлялась дома, и я вдруг спокойно его решала.
И всё-таки, когда мне понадобилось пересдать несколько предметов на пятёрки, чтобы получить диплом с отличием, директор мне этого не позволил: всё надо делать своевременно!
Мне не очень нравилось чертить и я совсем разленилась перед защитой диплома. На меня вдруг напало такое нежелание что-либо делать, что вместо того чтобы чертить свой проект, запоем читала « Туманность Андромеды» Ефремова. В книге описывалось фантастическое будущее человечества и я решила его подождать прохлаждаясь, но незадолго до защиты меня посетила совершенно здравая мысль: Если все подобно мне станут бездельничать, вряд ли наступит это замечательное будущее, и я засучила рукава, в срок закончила работу, защитив свой диплом на отлично одной из первых.
Техникум закончила хорошо, могла остаться работать в Нальчике, могла поехать со своей группой, которая почти полным составом отправилась в Сыктывкар, но выбрала Вологду, так как мечтала жить, если и не в Москве или Ленинграде, то обязательно поближе к ним. В Вологду приехала раньше остальных молодых специалистов из других городов поэтому, посмотрев на мои отметки в дипломе, начальник строительного управления отделочников поставил меня сразу мастером на стройучастке. Попала я на очень большой объект строящегося железнодорожного вокзала, который представлял собой комплекс из семиэтажного административного здания и трёхэтажного- производственного. Сколько бы раз в день я сама лично не закрывала щитами огромные люки для будущих грузовых лифтов, они оказывались открытыми всякий раз, когда на объект приходила инженер по технике безопасности и в очередной раз я получала за это взыскание. Возвращаясь домой, в своей папке с документацией я неприменно находила куски кирпича, паклю и еще горсть какого-нибудь мусора. А уж если шла проверять подвалы, немедленно оказывалась закрытой в кромешной темноте.
Такое отношение ко мне не могло мне понравиться. Однажды, всё бросив, средь бела дня, просто убежала домой вся в слезах. Потом рабочие признались, что испытывали меня на стойкость и испытание я уже прошла, как вдруг (они считала, что вдруг) я перешла на другую работу.
Как раз в то время освобождённый секретарь комсомольской организации строительно-отделочного управления, где я мучалась, работая мастером, Костя Уссар стремился сдать свои полномочия и начать работать по специальности. Встретив меня в таких растрёпанных чувствах, быстренько уговорил заступить на пост секретаря вместо него.
В техникуме я была заместителем секретаря комсомольской организации и кандидатуру мою без проблем утвердили и в Горкоме комсомола и в управлении и жизнь моя вошла в другое русло.
Но и с этой должностью я не справилась по разным причинам. Мне не нравились заведённые порядки. Заедала бумажная волокита. Проблематично было собирать взносы с комсомолок находящихся в декретном или послеродовом отпуске по уходу за детьими, не доставало авторитета (я была приезжей), опыта общественной работы на производстве и просто жизненного опыта. Ведь мне шёл только двадцать второй год, а я, взявшись за такую серьёзную работу, должна была соответствовать, но не соответствовала.
Впервые я поняла это, когда в нашем управлении произошёл несчастный случай. Девушка, работавшая штукатуром, не одела очки, работая с раствором, который поступал из шланга под напором. Раствор попал ей в глаза и она потеряла зрение. Сначала бывшую работницу часто навещали, а потом о ней позабыли. Но она была комсомолкой и моей прямой обязанностью было навещать её или организововывать приход девушек, но я упустила пострадавшую из внимания. Кончилось тем, что её старшая сестра пришла к начальнику управления и пожаловалась: девчонку совсем забыли и даже не поздравили с только что прошедшим праздником. Это было правдой, подарок, приготовленный для неё, ещё лежал в сейфе. В кабинете, где стоял мой рабочий стол, работали ещё две женщины старше меня: инженер по технике безопасности и председатель профсоюзной организации. Почувствовав как оплошала, я спросила их мнения, следует ли отдать подарок сестре сейчас, они решили, что можно и я, не подумав своей головой, с подарком поспешила в кабинет к начальнику. Так на меня больше никто не кричал! Подобной бестактности от меня не ожидали…
В другой раз на меня очень сильно обиделись девчонки, когда, приложив максимум старания , изготовив стенгазету и, ожидая заслуженную награду, не получили её только потому, что я неправильно рассчитала количество подарков.
Характер мой к тому же был ершистым, я говорила всем и своему непосредственному начальнику-секретарю комсомольской организации Вологодского строительного Треста, который был ненамного старше меня, то что думала, указывая на его ошибки, если он делал замечания мне, нисколько не раболепствуя и у меня начались серьёзные проблемы.
Я написала обо всём своему папе - коммунисту с большим стажем, он в свою очередь письменно обратился в Горком партии Вологды. Получив его письмо, меня вызвали на беседу и после моей исповеди, не принуждая отрабатывать три года как молодого специалиста, отпустили на все четыре стороны. И я вернулась в Нальчик!
Но за год и три месяца, которые я проработала в Вологде, я нахватала не только шишек и огорчений - побывала несколько раз в Москве, пару раз в Ленинграде и в Нарве у подруги Олечки Соколовой, с которой познакомилась на турбазе в Приэльбрусье и уже несколько лет переписывалась с ней.
Познакомилась в Вологде с замечательной Ларисой Мокшевой, поэтессой, стихи которой печатались в местном литературном журнале и которые я очень любила слушать в исполнении самой Ларисы. «Сойти с ума какая красота - вечерний город с высоты полёта.
Я никогда не думала, что так меня к нему потянет с самолёта…» посвящала Лариса свои стихи городу на Неве. Или писала лирические пронизанные грустью: «В октябре вдруг выпал снег, кто над нами посмеялся? В октябре вдруг выпал снег и остался. На снегу видны следы, еле-еле как вначале, но в предчувствии беды снег печален». Лариса училась в Ленинграде в институте на экономическом факульте, но не доучившись, вернулась в Вологду.
В Вологде я жила в общежитии для молодых специалистов, очень скучала по дому и была благодарна Ларисе, всякий раз приглашавшей меня на выходной к ней в гости. Жила она со своими родителями тоже очень симпатичными и гостеприимными людьми.
Несмотря на проблемы, Вологда мне нравилась, и всё-таки в Нальчик я возвращалась с радостью.