Как квартирный вопрос испортил пятого прокуратора Иудеи
Понтия Пилата, всадника - Золотое Копье.
https://shakko.wordpress.com/2016/05/01/%d0%b1-%d0%bc-%d0%b3%d0%b0%d1%81%d0%bf%d0%b0%d1%80%d0%be%d0%b2-%d0%b8%d0%b7-%d0%bd%d0%b0%d0%b1%d0%bb%d1%8e%d0%b4%d0%b5%d0%bd%d0%b8%d0%b9-%d0%bd%d0%b0%d0%b4-%d0%bc%d0%be%d1%82%d0%b8%d0%b2%d0%bd/
...
И Ершалаим, и Москва - город бездомных. Но если Иешуа (так же как и Мастер) оказывается бездомным в буквальном смысле - то Пилат ощущает себя крайне неудобно устроенным во дворце Ирода Великого. Он жалуется на то, что “не может ночевать” во дворце (и действительно спит на веранде), что это “бредовое сооружение” сводит его с ума. Аналогичным образом бесчисленные московские персонажи рисуются всячески озабоченными “квартирным вопросом”.
Бесприютность, неустроенность в “ненавистном городе” заставляет Пилата мечтать о том, чтобы поскорее вырваться из него, уехать в свою резиденцию, в Кесарию Стратонову на Средиземном море. И этот мотив также оказывается idee fixe, которой одержимы обитатели Москвы. Тут и намерение Берлиоза “вырваться” в Кисловодск, и скандал в Грибоедове вокруг дач в писательском поселке Перелыгино (то есть Переделкино), и “творческие командировки” в Ялту, которые с боем добывают члены МАССОЛИТа22, и зависть администрации Варьете к Степе, якобы веселящемуся в подмосковной чебуречной. Бесприютность и тоска Пилата пародируются, превращаясь в бытовые хлопоты московских “граждан”23, как и сам этот образ оказался пародийно измельченным и раздробленным24. Все различие между оригиналом и пародией находит отражение в конечной развязке: Пилат получает прощение, участь же Берлиоза - небытие.
Символическое отражение описанной метаморфозы дано в сопоставлении двух солнц, светящих над двумя городами. В обоих случаях это палящее, заливающее светом и зноем солнце. Однако над Москвой солнце оказывается, с самой первой сцены у Патриарших прудов и до конца романа, разломанным на тысячи кусков (в отражениях в стеклах домов); эта деталь подчеркнута и в финальном сопоставлении, когда два города являются одновременно: Москва предстает в этом сопоставлении как “город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле” (причем эти “пряничные башни” сами в свою очередь образуют контраст с “глыбой мрамора” - Храмом Ершалаимским, с таким же соотношением, что и в противопоставлении двух солнц).
...
https://shakko.wordpress.com/2016/05/01/%d0%b1-%d0%bc-%d0%b3%d0%b0%d1%81%d0%bf%d0%b0%d1%80%d0%be%d0%b2-%d0%b8%d0%b7-%d0%bd%d0%b0%d0%b1%d0%bb%d1%8e%d0%b4%d0%b5%d0%bd%d0%b8%d0%b9-%d0%bd%d0%b0%d0%b4-%d0%bc%d0%be%d1%82%d0%b8%d0%b2%d0%bd/
...
И Ершалаим, и Москва - город бездомных. Но если Иешуа (так же как и Мастер) оказывается бездомным в буквальном смысле - то Пилат ощущает себя крайне неудобно устроенным во дворце Ирода Великого. Он жалуется на то, что “не может ночевать” во дворце (и действительно спит на веранде), что это “бредовое сооружение” сводит его с ума. Аналогичным образом бесчисленные московские персонажи рисуются всячески озабоченными “квартирным вопросом”.
Бесприютность, неустроенность в “ненавистном городе” заставляет Пилата мечтать о том, чтобы поскорее вырваться из него, уехать в свою резиденцию, в Кесарию Стратонову на Средиземном море. И этот мотив также оказывается idee fixe, которой одержимы обитатели Москвы. Тут и намерение Берлиоза “вырваться” в Кисловодск, и скандал в Грибоедове вокруг дач в писательском поселке Перелыгино (то есть Переделкино), и “творческие командировки” в Ялту, которые с боем добывают члены МАССОЛИТа22, и зависть администрации Варьете к Степе, якобы веселящемуся в подмосковной чебуречной. Бесприютность и тоска Пилата пародируются, превращаясь в бытовые хлопоты московских “граждан”23, как и сам этот образ оказался пародийно измельченным и раздробленным24. Все различие между оригиналом и пародией находит отражение в конечной развязке: Пилат получает прощение, участь же Берлиоза - небытие.
Символическое отражение описанной метаморфозы дано в сопоставлении двух солнц, светящих над двумя городами. В обоих случаях это палящее, заливающее светом и зноем солнце. Однако над Москвой солнце оказывается, с самой первой сцены у Патриарших прудов и до конца романа, разломанным на тысячи кусков (в отражениях в стеклах домов); эта деталь подчеркнута и в финальном сопоставлении, когда два города являются одновременно: Москва предстает в этом сопоставлении как “город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле” (причем эти “пряничные башни” сами в свою очередь образуют контраст с “глыбой мрамора” - Храмом Ершалаимским, с таким же соотношением, что и в противопоставлении двух солнц).
...