Евгений Тарле. Русский историк. Часть 6. Тарле vs Кожухов. Раздел 4.
Евгений Викторович, прочитав статью Кожухова в журнале «Большевик» [1], немедленно приступил к написанию ответа с опровержениями клеветнических измышлений в свой адрес. Письмо было отправлено им в редакцию и вскоре опубликовано в октябре того же года [2].
Евгений Викторович пишет, что после 1943 года, когда было осуществлено переиздание книги, новых изданий не выходило. Времени заняться обработкой книги и дополнениями, переработкой, исправлениями у учёного просто не было - приходилось ездить с лекциями по Уралу и Северу, выступать перед рабочими заводов, в том числе и эвакуированного туда из Ленинграда Кировского. Поэтому издательствам приходилось отказывать. К тому же, как известно, во время войны Тарле активно работал над своим трудом «Крымская война» и над циклом очерков о русских моряках и их походах в Средиземное море. Тем не менее, как и положено специалисту, он тщательно отслеживал все новые публикации по теме и не терял надежды вернуться когда-нибудь снова к работе над ней. На выход после Великой Отечественной сборников с ранее неизвестными документами о Кутузове и войне 1812 года отзывался статьями: в 1949 году о Кутузове в газете «Известия», в 1950 году о сборнике под редакцией Бескровного в «Красной Звезде» и другие. Весной 1951 года вышла книга Бескровного о Кутузове с послесловием Евгения Викторовича. Во всех этих статьях на основании старых материалов, которые, по словам историка, далеко не все были использованы при написании книги о нашествии Наполеона, и новых, вышедших после её появления, сборников документов, Тарле существенно пересмотрел ряд своих прежних позиций, выраженных в своей знаменитой работе.
В 1948 году, с чувством глубокого удовлетворения и гордости и сознанием громадной ответственности, Тарле берётся за трёхтомное исследование под названием «Русский народ в борьбе против агрессоров XVIII - XX веках». Закончив первую часть этого исследования под названием «Шведское нашествие и разгром Карла XII» (опубликована в 1958 году под названием «Северная война и шведское нашествие на Россию»), историк приступил к работе над второй - «Нашествие 1812 года и разгром Наполеона в России», которая писалась им на момент появления статьи Кожухова. Эта книга - ни в коей мере не переиздание, говорит Евгений Викторович, хотя бы и переработанное, а совершенно новое исследование, которое, «вероятно, будет более чем в два раза обширнее, чем моя старая работа, и по размерам превзойдет даже сдаваемую мною теперь в печать книгу о шведском нашествии (в которой оказалось 32 печатных листа)» [3]. Главное её отличие от прежней - тот факт, что она пишется после окончания Великой Отечественной, после Великой Победы. Многое уже изменилось, констатирует историк, и стало невозможно смотреть на события 1812 года иначе, чем прежде. «В новой моей работе найдёт место анализ трудов буржуазно-дворянской и западной литературы, чего нельзя было сколько-нибудь обстоятельно сделать, когда требовалось дать книгу как можно скорее» [4], то есть перед войной и в разгар войны. В новой книге предполагалось сделать отдельную историографическую главу. Тарле решительно отмёл все обвинения в том, что он якобы принижал роль Кутузова - его он всегда считал великим стратегом. В пишущейся работе Тарле в некоторых главах, отмечает учёный, развиваются те же положения, которые были высказаны в статье Кожухова. Но, «если бы не отмечаемое дальше «своеобразие» его полемических приёмов, то никакого интереса и позыва к полемике у меня не было бы» [5].
В книге, которую писал историк, также должен был быть показан анализ контрнаступления Кутузова. Мало того - ему должна была быть посвящена особая глава, которая повествовала о деятельности полководца до 1812 года (судя по всему, там было уделено внимание участию Кутузова в русско-турецкой войне 1806 - 1812 гг.). Тарле отмечает, что Михаил Илларионович был не только полководец, стратег и тактик, но и дипломат. А Евгений Викторович очень любил тех исторических персонажей, которые помимо своих полководческих талантов имели и таланты дипломатические. За это он любил Наполеона, Ушакова и Сенявина и резко отрицательно отзывался о бездарном военачальнике и дипломате светлейшем князе Меншикове. Кутузов приобрёл для России Бессарабию и тем самым освободил Дунайскую армию для борьбы с Наполеоном. Кутузов - «неподражаемый образец могучего сочетания дара полководца и дипломата» [6]. Русский публицист Егор Холмогоров отмечает следующее: «именно качества Кутузова как придворного интригана <…> позволили отступающей русской армии сохранить управляемость. Постепенно Кутузов выжил из армии или всех врагов, и получил ту полноту власти, которая позволила ему победоносно завершить кампанию. <…> Кутузов был гением оперативного искусства. Он надул Мюрата в 1805 и выскользнул из оперативной ловушки Наполеона. Он оперативными ходами отрезал турок под Слободзеей, а затем заставил Ахмет-пашу подписать мир, события второго периода войны 1812 года всем хорошо известны. <…> Репутация Кутузова как придворного интригана была всем хорошо известна. И, разумеется, интриганский ход мысли Михаил Илларионович переносил и на поле боя» [7].
Советский историк Альберт Захарович Манфред в своей биографии Наполеона так писал о Кутузове, говоря об Аустерлицком сражении: «Кутузов своим тонким чутьем разгадал замысел Наполеона. Искусными маневрами он уклонялся всякий раз от навязываемой ему Наполеоном битвы. Кутузов сумел с главными силами отойти на левый берег Дуная. Его стратегический замысел был ясен: надо избегать столкновения с противником, выиграть время и ждать, пока подойдут остальные воинские части, с тем, чтобы при численном перевесе и в благоприятных условиях по собственному выбору и решению навязать противнику битву, а не вступать с ним в бой, когда тот захочет. Но эта мудрая военная стратегия Кутузова столкнулась с нетерпеливо-воинственными побуждениями императора Александра. <…> Кутузов считал, что бой в данных условиях давать нельзя. Твердо и настойчиво он требовал, чтобы объединенная армия ушла на подходящие позиции и маневрировала до тех пор, пока не подойдут главные силы. Но император Александр I, Долгоруков и все поддерживавшие царя молодые генералы считали точку зрения Кутузова старомодной, отсталой. О главнокомандующем позволяли себе говорить в снисходительно-покровительственном тоне; его даже жалели: преклонный возраст не позволяет постичь очевидное. Александр и молодые генералы были уверены в близкой победе» [8].
Относительно коварного английского представителя сэра Роберта Вильсона в пишущейся работе точка зрения Тарле не изменилась, а новые материалы лишь подкрепили его мнение: «он был шпион, приставленный англичанами, чтобы «руководить» Кутузовым, как желали англичане и Александр I, имевший наглость извиняться [курсив автора - С.З.] перед Вильсоном за то, что принуждён был дать Кутузову Георгия I степени» [9]. В своей нелюбви к Кутузову он был не одинок, окружение Государя относилось к Кутузову с неприязнью. Однако «Кутузов знал, как уничтожить Наполеона с минимумом потерь, а Вильсону, думавшему не о России, а о лондонской бирже, эти соображения были совсем чужды. Но перехитрить Кутузова, насквозь его раскусившего, ему никак не удалось» [10]. Кутузов хотел разгромить наполеоновскую империю не меньше, чем Государь или Вильсон, но сделать это он хотел только тогда, когда это было бы выгодно России и русской армии. Если бы не его смерть, то, возможно, русской армии удалось бы разбить Наполеона в Европе «без бедственных и ненужных сражений при Лютцене, Бауцене, Дрездене» и, безусловно, сделать это лучше, нежели Александр с генералами, вроде Витгенштейна. Кутузов же «велик, как единственный полководец, разгромивший Наполеона» [11], который «со славой победил большую и грозную силу, с которой никто не мог справиться» [12]. Кутузов - «народный вождь, гениальный полководец, высокоодарённый дипломат» [13]. Именно эти качества позволили ему войти в сонм великих героев русской истории.
Далее кратко Тарле отмечает, что про то, как наполеоновская армия занималась грабежами ещё на пути к Москве, он писал в своей старой книге, а про пожар Москвы отметил то, что тот был крайне вреден для вступившей в город армии. Оставшиеся целыми дома перед уходом сжигались для удовлетворения императором французов чувства мщения.
Далее Евгений Викторович переходит к источникам и к разбору претензий к ним Кожухова. Про Клаузевица он пишет, что тот был «немецкий гелертер [14], с узким, немецко-мещанским кругозором» [15]. На него, впрочем, Тарле, по его собственным словам. Ссылался лишь один раз, по частному вопросу. Хотя, при рассмотрении письма Кожухова, обратившись за разъяснениями к книге «Нашествие Наполеона на Россию», мне довелось увидеть, что ссылок таковых было больше, чем одна, хотя и не так уж много. Об этом я подробно расписал абзац в одной из предыдущих частей данного повествования. Евгений Викторович отмечает, что Клаузевиц никогда не понимал Кутузова, как и всего характера войны 1812 года. В своём письме историк отмечает, что в пишущейся им книге Клаузевицу, а также Жомини [16] будет дана «правильная оценка». Именно так - «правильная», а не объективная или справедливая. Это было, впрочем, весьма характерно для советской исторической науки и других гуманитарных наук. «Есть только два мнения - моё и неправильное» - это целиком и полностью про советскую марксистскую парадигму, в которой «правильной» считалась та точка зрения, которая соответствовала марксистско-ленинскому учению, официальной точке зрения. Очень хорошо охарактеризовал в своё время состояние гуманитарных наук в СССР известный русский философ, писатель и политик Константин Крылов: «специфику советской гуманитарной науки лучше всего демонстрировать именно на примере схоластики. Крайне жёсткая интеллектуальная система, стиснутая, как тисками, христианским богословием и аристотелевской философией, породила в высшей степени полноценную философскую традицию. Советский марксизм не породил ничего даже отдалённо сравнимого. На брезентовом поле советской философии не взошло ни одного алюминиевого цветка. Всё, написанное в рамках официоза, было идиотично или просто скучно. Связано это было с одной маленькой разницей, разделяющей схоластику и советский марксизм. Схоластика была жёсткой системой. Занимающийся богословием всегда ходил по краю, с риском быть в любой момент обвинённым в ереси. Тем не менее, система была ориентирована позитивно: предполагалось, что схоласт ищет истину, уточняет и развивает её, а опровержение лжи является подчинённым моментом. Советский марксизм имел иную природу: он был ориентирован на разоблачение немарксизма или недостаточного, ложного марксизма - и весь целиком сводился к этому разоблачению. К собственному своему содержанию советский марксизм старался без надобности не обращаться, чтобы не провоцировать возникновение новых ересей. Всё сколько-нибудь интересное сразу записывалось в идеологически невыдержанное - просто потому, что оно интересно» [17].
Если Вам понравились мои посты на исторические темы, то прошу поддержать финансово. Дело сугубо добровольное.
[1] Кожухов С. К вопросу об оценке роли М.И.Кутузова в Отечественной войне 1812 года // Большевик. 1951. №15. С.21 - 35.
[2] Письмо в редакцию журнала «Большевик» // Большевик. 1951. №19. С.71 - 77.
[3] Там же, С.71.
[4] Там же, С.72.
[5] Там же.
[6] Там же.
[7] http://100knig.com/l-l-ivchenko-borodinskoe-srazhenie/
[8] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М.: Мысль, 1972. С.468, 470.
[9] Письмо в редакцию журнала «Большевик» // Большевик. 1951. №19. С.72.
[10] Там же, С.73.
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Там же.
[14] Гелертер - от нем. Gelehrter - человек большой учёности, но преимущественно книжной и без самостоятельного творчества (Толковый словарь Ушакова).
[15] Письмо в редакцию журнала «Большевик» // Большевик. 1951. №19. С.73.
[16] Барон Антуан-Анри (Генрих Вениаминович) Жомини (1779 - 1869), французский и русский военный историк и теоретик швейцарского происхождения, бригадный генерал наполеоновской армии и российский генерал от инфантерии, автор труда «Военная и политическая жизнь Наполеона» (1827).
[17] http://zinoviev.info/wps/archives/231