Весь лучший цвет мира
Концентрация в памяти счастливейших дней в мае потрясает воображение.
Цвет деревьев, среды и мира за окном такой, что находиться в эти дни в помещении можно, только если снаружи ураган и ливень с градом разом (как, собственно, и случается с завидной периодичностью всю эту весну).
Лучший цвет, помню, ещё шесть лет назад Л. спрашивала меня, каков мой любимый цвет - это ещё до осознания бирюзового было, но бирюзовый - это immediate environment to consider, а золотисто- фисташково- мечтательно- свежетравно- юнолистный - это цвет вечности, которая всегда обновляется. И ещё тогда я ей о нём рассказывала, и показывала весенние живописи живые и цифровые, где авторы пытаются отловить этот цвет, что в мерцании солнечного луча, на краю взора, пока смотришь на дерево, а он среди ресниц путается, обволакивает воздух, и кажется, будто весь мир этим цветом залечивается от ран.
Стоило пройти почти 13 километров (на самом деле явно больше, но уж каким шагомером Афанасий Второй умеет, таким и меряем), чтобы осознать всю невместимую вселенскую божественность происходящего. Там же и метафоричность с нею под руку, как одному да без другого. Вот огромный соловей сидит на сосновой ветке, у него важнейшая задача - перепеть противно пищащий пешеходный переход метрах в 20 от него. Проходя под сосной, даже днём можно застать его трели. В некоторых парках соловьёв в глубине целые стаи тайно собираются на распевки, а в иных будто попрятались все, до ближайшего рассвета, где только песни и солнце.
Так вот, одним днём видели цветущую сакуру и гигантскую свалку (для понимания объёмов - высотою с пятиэтажную хрущёвку и такой же площади). Между сакурой и свалкой - хорошо если километра три. В лучшем случае. Такое впечатление, будто они на каком-то чуть ли не ноосферном уровне друг друга балансируют, чтобы вселенную не начало раскачивать. Здесь резные лепестки с нежной розовой каймой на тончайшем срезе - а вот тут стада бешеные (в несколько тысяч острокрылых особей) из оголодавших орущих чаек, в Москве, что за тысячу километров от моря. Вьются над свалкою и радостно вопят, затмевая крыльями небо. А в это же время в сакуре довольно ужжат тысячи проснувшихся упитанных мохнатых уютных шмелей. Баланс.
Цвет свежей травы - ещё не зелёный, запредельный, самый лучший на свете, сколькими словами ни описывай, а всё он свежее и ярче. И он же - в более светлом, тонком, прозрачном, чайном жёлтом настое - в листве кустарников дымкой очаровывает парки. Среди этого золотистого - но иным золотом - тумана, гордо раскинув ветви, стоят чёрные столетние дубы и взирают на остальных с исследовательским интересом и меланхоличной мудростию веков. Дубы даже пока не стали набухать почками - ни к чему в такую холодную весну торопиться. Зачем. И стоят - потрясающе графичные, на самом лучшем фисташково-запредельном фоне, пронзают ветвями вечность, а сердца - восторгом.
Слушаю на повторе ротаровскую великолепную "Примавару" на молдавском, ибо идеально соответствует ощущению и наполнению дня. Почему-то казалось, что после такого ушата впечатлений получится порисовать - но тут бы этот пост довершить для запоминания. До того пару дней подряд под рисование же слушала на испанском прекрасную четырнадцатую (это её название) поэму Пабло Неруды - которая финиширует совершенно душераздирающими - и душесшивающими же - строками про "я хочу сотворять с тобою то, что делает весна с вишнёвыми деревьями".
Когда видишь живьём и объёмом, что именно сотворяет весна с вишнёвыми деревьями - и это всё ещё в смешных в масштабе вечности городских декоративных размерах, то ли дело волшебные чилийские горы и долины, полные диких цветущих вишен по склонам (I have no inkling whether it's a dream, fiction or actual reality though) - так вот, когда своими глазами видишь всё это, осознаёшь хоть какую-то часть, сколько хватает мощи сердечной мышцы - понять, почувствовать на себе, каково это.
Когда пронзаемые лучами солнца, лиловые в холодную сиреневую синеву, персиковые в золотое сияние, розовые, как растворённая в родниковой воде кровь любящего сердца, - лепестки цветков, всякое соцветие собрано в идеальный шар, и теми шарами увешаны ветви, а кажется - будто и самый воздух.
Мы потом под крики чаек и гул автострад вышли за пределы зачарованного сада в поисках фастфудной, где с невероятно развившегося на великолепии природном голода я заточила целый комплексный кээфцэшный ланчбокс и не охнула, что вообще-то обыкновенно мне не свойственно, но с другой стороны, и сакура не всякий день цветёт, и 20К+ шагов за день не всегда не то что проходятся - а будто бы пролетаются как на солнечном же свете, с его скоростью и наслаждением. Когда ветер в лицо бросает охапки сакуровых лепестков, и ты подставляешь этому ветру лицо, словно вас снимают в синкаевском аниме, только это всё взаправду - и блики в небесной вышине, и цвет её бирюзовый, быстрыми белыми облаками украшенный.
Цвет деревьев, среды и мира за окном такой, что находиться в эти дни в помещении можно, только если снаружи ураган и ливень с градом разом (как, собственно, и случается с завидной периодичностью всю эту весну).
Лучший цвет, помню, ещё шесть лет назад Л. спрашивала меня, каков мой любимый цвет - это ещё до осознания бирюзового было, но бирюзовый - это immediate environment to consider, а золотисто- фисташково- мечтательно- свежетравно- юнолистный - это цвет вечности, которая всегда обновляется. И ещё тогда я ей о нём рассказывала, и показывала весенние живописи живые и цифровые, где авторы пытаются отловить этот цвет, что в мерцании солнечного луча, на краю взора, пока смотришь на дерево, а он среди ресниц путается, обволакивает воздух, и кажется, будто весь мир этим цветом залечивается от ран.
Стоило пройти почти 13 километров (на самом деле явно больше, но уж каким шагомером Афанасий Второй умеет, таким и меряем), чтобы осознать всю невместимую вселенскую божественность происходящего. Там же и метафоричность с нею под руку, как одному да без другого. Вот огромный соловей сидит на сосновой ветке, у него важнейшая задача - перепеть противно пищащий пешеходный переход метрах в 20 от него. Проходя под сосной, даже днём можно застать его трели. В некоторых парках соловьёв в глубине целые стаи тайно собираются на распевки, а в иных будто попрятались все, до ближайшего рассвета, где только песни и солнце.
Так вот, одним днём видели цветущую сакуру и гигантскую свалку (для понимания объёмов - высотою с пятиэтажную хрущёвку и такой же площади). Между сакурой и свалкой - хорошо если километра три. В лучшем случае. Такое впечатление, будто они на каком-то чуть ли не ноосферном уровне друг друга балансируют, чтобы вселенную не начало раскачивать. Здесь резные лепестки с нежной розовой каймой на тончайшем срезе - а вот тут стада бешеные (в несколько тысяч острокрылых особей) из оголодавших орущих чаек, в Москве, что за тысячу километров от моря. Вьются над свалкою и радостно вопят, затмевая крыльями небо. А в это же время в сакуре довольно ужжат тысячи проснувшихся упитанных мохнатых уютных шмелей. Баланс.
Цвет свежей травы - ещё не зелёный, запредельный, самый лучший на свете, сколькими словами ни описывай, а всё он свежее и ярче. И он же - в более светлом, тонком, прозрачном, чайном жёлтом настое - в листве кустарников дымкой очаровывает парки. Среди этого золотистого - но иным золотом - тумана, гордо раскинув ветви, стоят чёрные столетние дубы и взирают на остальных с исследовательским интересом и меланхоличной мудростию веков. Дубы даже пока не стали набухать почками - ни к чему в такую холодную весну торопиться. Зачем. И стоят - потрясающе графичные, на самом лучшем фисташково-запредельном фоне, пронзают ветвями вечность, а сердца - восторгом.
Слушаю на повторе ротаровскую великолепную "Примавару" на молдавском, ибо идеально соответствует ощущению и наполнению дня. Почему-то казалось, что после такого ушата впечатлений получится порисовать - но тут бы этот пост довершить для запоминания. До того пару дней подряд под рисование же слушала на испанском прекрасную четырнадцатую (это её название) поэму Пабло Неруды - которая финиширует совершенно душераздирающими - и душесшивающими же - строками про "я хочу сотворять с тобою то, что делает весна с вишнёвыми деревьями".
Когда видишь живьём и объёмом, что именно сотворяет весна с вишнёвыми деревьями - и это всё ещё в смешных в масштабе вечности городских декоративных размерах, то ли дело волшебные чилийские горы и долины, полные диких цветущих вишен по склонам (I have no inkling whether it's a dream, fiction or actual reality though) - так вот, когда своими глазами видишь всё это, осознаёшь хоть какую-то часть, сколько хватает мощи сердечной мышцы - понять, почувствовать на себе, каково это.
Когда пронзаемые лучами солнца, лиловые в холодную сиреневую синеву, персиковые в золотое сияние, розовые, как растворённая в родниковой воде кровь любящего сердца, - лепестки цветков, всякое соцветие собрано в идеальный шар, и теми шарами увешаны ветви, а кажется - будто и самый воздух.
Мы потом под крики чаек и гул автострад вышли за пределы зачарованного сада в поисках фастфудной, где с невероятно развившегося на великолепии природном голода я заточила целый комплексный кээфцэшный ланчбокс и не охнула, что вообще-то обыкновенно мне не свойственно, но с другой стороны, и сакура не всякий день цветёт, и 20К+ шагов за день не всегда не то что проходятся - а будто бы пролетаются как на солнечном же свете, с его скоростью и наслаждением. Когда ветер в лицо бросает охапки сакуровых лепестков, и ты подставляешь этому ветру лицо, словно вас снимают в синкаевском аниме, только это всё взаправду - и блики в небесной вышине, и цвет её бирюзовый, быстрыми белыми облаками украшенный.