Американская мечта против горного воздуха вечности. И Бах им судья
Лобовое столкновение! При том, что стороны, пробуя увернуться от такового, искусно маневрировали. И - «Встать, суд идет!». А судья - Иоганн Себастьян Бах.
8.04.2022. Концертный зал имени Чайковского. «Диалог цивилизаций». Д.Адамс. Концерт для скрипки с оркестром. Г.Канчели. Симфония № 2 «Песнопения». И.С.Бах. Чакона из Партиты № 2 для скрипки соло (оркестровка С.Горчакова).
Академический симфонический оркестр Московской филармонии. Дирижер Филипп Чижевский. Солист Елена Ревич, скрипка.
Елена Ревич исполняет скрипичный концерт Адамса
Надо было изловчиться так выстроить программу, ну так Филипп Чижевский на эти дела мастер.
Наверное, можно и так ее, программу, услышать: сначала музыка американского города, а за ней музыка грузинских гор. Почему нет, красивый же получился контраст.
Но оба сочинения устроены настолько изобретательно и чутко, что прорываются в самые глубины сознания.
Современную американскую симфоническую музыку услышишь не часто. А тут с интервалом в неделю два столичных филармонических оркестра побаловали сразу двумя скрипичными Концертами, созданными недалеко от конца века 20-го.
В сочинении Филипа Гласса главенствует АТМОСФЕРА. Солирующей скрипке здесь выделено ограниченное право голоса. Она будто себе и не принадлежит. Быстро затягивается в оркестровый водоворот и становится заложницей нескончаемых ритмических волн.
У Джона Адамса скрипка обособлена от оркестра изначально. И пытается жить своей жизнью, что называется. Упорно ведет мелодию в высокой тональности. Но ее жизнь вряд ли приятнее, чем у коллеги, попавшей в водоворот у Гласса. Елена Ревич, пожалуй, вносит в протяженный сольный монолог даже больше надрывного излома, чем другие исполнители, чьи записи я для сравнения послушал. Ее мятущаяся скрипка словно существует в зазеркалье. Пытаясь объясниться с оркестром, она то «выпиливает лобзиком», то взрывается резкой тирадой, то нервно вздрагивает. То выдает этакую ковбойскую тему, словно ее норовит сбросить мустанг. То впадает в лирическую прострацию…
Джон Адамс
Оркестр, со своей стороны, здесь наделен особой миссией. Долгое время он вроде как затаен,формируя не более чем фон. Глуховато и мерно сопровождает излияния героини-скрипки. Ничего ей не навязывая, упаси Господь(не то что у Гласса!). Но! Оркестр неотвязно транслирует своего рода инерционную заданность. Никуда, дескать, не денешься, бунтарка слабосильная.
Бесподобен авторский заголовок ко второй части Концерта: «Тело, сквозь которое течет мечта». Ну да, мечта как прозрачная иллюзия - а тело все равно первично!
Самообман скрипки-героини резко пресечен в заключительной части. Она втягивается в бешеную гонку, подчиняясь нарастающим оркестровым импульсам-накатам и пускаясь во все тяжкие. Механический стрекот прямо исполосовывает-иссекает все ее прежние тревоги и метания. И финальную реплику скрипка подает уже огрубевшим сиплым голосом…
Вот же нашел Филипп Чижевский стыковку! Ибо в симфонии Канчели тоже преобладает глубинный звук, идущий откуда-то из недр оркестра. Только здесь он не глуховатый и подчиненный ритму, а протяжный и источающий свет. И скрипки, внимая звучанию вечности, долгое время разрешают себе только самые деликатные прикосновения к струнам.
Вдруг в какой-то момент резкий оркестровый удар - такой, что зал вздрагивает.
Детонаторы сработают в симфонии еще не раз. То музыкальную ткань прорвет щелчок хлыста, то резкий удар по жестянке. Канчели не раскрывает природу таких звуковых приступов. Просто противопоставляет их звучанию вечности. Они выпирают из текста симфонии, как некие чужеродные вмешательства, противные природе.
Дальше деревянные духовые и звонкие ударные позовут расслышать мелодику и интонации вечности - но скрипки в ответ противно взвизгнут: а то у нас других забот нет!
Однако постепенно-постепенно в их рубленые усилия точно капельки света начнут проникать. И в финале симфония обернется к изначальной своей тихости.
Словом, Чижевский такой резкой сменой ракурса оставляет провокационный разъем между контрастами двух сочинений. Такой, что ни в голове, ни в сердце не укладывается.
И тогда на выручку приходит Бах.
И Чакона в исполнении оркестра разворачивается вдруг в гигантскую метафору. Словно Бах провидит здесь весь Путь людской, всю историю увлечений и заблуждений.
Начальный грозный призыв - как отправной сигнал: в путь, пехотинцы Господни!
Чижевский, отмечу, Чакону исполнит на бис целиком - и на эффекте повторения вдруг произойдет новая неожиданная кристаллизация смыслов. Вот романтическая увлеченность, с желанием ласки и сочувствия; вот эмоциональное выхолащивание; вот переход в маршеобразность; а вот, под сигнал саксофона, зарождается некое игривое кокетство, пущего развлечения ради. И дальше этот вектор трансформируется, огрубляясь-затупляясь до такой степени, что уже ни остановиться-ни оглянуться….
Где-то не туда свернули.
И - финальный грозный глас Судии.
Куда благие намерения завели?
Приказано остановиться!