ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИНСКОГО НАРОДА
В отрывке из этой книги, изданной в 1913-м году, который помещён здесь, её автор, историк Михаил Грушевский рассказывает о том, как в ХIХ веке развивалось национальное самосознание интеллигенции, которая проживала в Галиции среди восточнославянского народа, который называл себя русинами. В это время Галиция после раздела Польши входила в Австро-Венгерскую империю.
Читать дальше
«…Австрийское правительство после подавления революционного движения, перестав нуждаться в русинах, вообще перестало ими интересоваться и оказывать им свою поддержку, и русинское движение, опиравшее все свои расчеты на его поддержку, падает и глохнет. Клерикально-консервативные элементы, игравшие роль вождей и представителей русинского народа, его единственная тогда "интеллигенция", на 9/10 состоявшая из священников, и смотревшие на митрополита с его соборным капитулом, как на вождя народа, почувствовали себя бессильными и беспомощными без правительственной поддержки. Они остались пассивными зрителями важных перемен, совершавшихся во внутренних отношениях Галиции среди затишья реакции, воцарившейся во всей Австрии после бурь 1848 г. На их глазах выплывали снова наверх реакционные, клерикально-шляхетские польские элементы и снискав доверие центрального правительства, получали край в свое полное, безраздельное и бесконтрольное управление. Правительство головою выдавало польской шляхте своих верных слуг, „восточных Тирольцев", как называли русин за оказанную в 1848 году верность Австрии.
Должность наместника Галиции начинает замещаться по рекомендации польских аристократов. Вся администрация переходит в руки шляхты. Польский язык становится языком делопроизводства и сношений, вводится в гимназиях и университете для всех предметов. Русины увидели себя во власти своих вековечных врагов, которые пошли на службу правительству за цену бесконтрольного господства в Галиции и приступили к систематической работе (praca organиczna) над подавлением русинского народа, осмелившегося им показать рога в 1848 году,- над превращением его в аморфный строительный материал будущей, возобновленной Польши.
Русины немного выиграли и от введения конституции, представительного
правления и самоуправления провинцией, начатого октябрьским патентом 1860-го и законченного австро-венгерским соглашением 1867 года,
При представительном образе правления польская шляхта, захватившая в свои руки представительство Галиции, имела возможность оказывать правительству данные услуги в общеимперских делах и зато могла рассчитывать с его стороны на еще большую поддержку в своих планах утверждения польского господства в Галиции. Задержав в своих руках управление краем, получив подавляющее большинство в новоучрежденном галицком сейме, польская шляхта отгораживает Галицию непроницаемой стеною от всяких вмешательств центрального правительства и парламента и, не считаясь ни с законами, ни с конституцией, которую на галицкой почве она сводит к чистой пародии, стремится к тому, чтобы превратить Русин в покорных подданных польского господства.
Русинская интеллигенция долго ограничивалась вздохами и глухими жалобами на это усиливающееся польское преобладание. 1850-е года, когда начинается эта перестройка галицких отношений, были глухим и темным периодом в жизни русинского общества. Начатки народничества были чрезвычайно слабы. Сравнительно смелые требования и взгляды 1848 года были забыты. В литературе и публицистике чрезвычайно жалких и бедных, снова возникли споры между сторонниками сближения с народом и его языком и приверженцами „книжного" языка и „высшей" культуры, образцом которой являлась то старорусская книжность, то великорусская-преимущественно XVII века. Самые эти споры велись так вяло и с таким слабым культурным аппаратом, что совершенно не подвигали вопроса, обращавшегося в зачарованном кругу. Вопрос об очищении униатского обряда в действительности занимал умы русинских интеллигентов-священников гораздо сильнее, чем эти принципиальные вопросы. Сколько-нибудь активная политика их пугала, так как русины боялись усилить шансы поляков, прогневив центральное правительство, в их глазах все еще остававшееся
единственным якорем спасения.
Наконец, так называемая „азбучная война", возгоревшаяся в 1859 году по поводу предложения наместника Галиции гр. Голуховскаго - ввести латинский алфавит в русинскую письменность, вывела Галицкую Русь из оцепенения. Введение латинского „абецадла" казалось заупокойным звоном по русинской душе. С большим единодушием, забыв свои распри, русины выступили против этого проекта и успели убить его: встретив решительный протест, правительство не настаивало на этом нововведении.
Этот эпизод яснее поставил перед глазами русинской интеллигенции опасность, грозившую им от возрождающейся Польши. Бездействие грозило гибелью, нужно было искать выхода. К активной борьбе, к организации украинского народа против польского господства эти священники и чиновники были органически неспособны. Им нужна была внешняя опора. Изверившись в австрийском правительств, вполне подпавшем под влияния польской аристократии и администрации, систематически оклеветывавшей ее в отсутствии австрийской лояльности, в тяготении к России и православию, галицкая интеллигенция действительно все сильнее начинает обращать свои взоры к этому исконному сопернику Польши-России.
Этот поворот подготовлялся постепенно. Приверженцы высшей культуры и „салонного языка", за неимением такового на месте, действительно давно уже стали обращаться к великорусской книжной речи, и свое „язычие" уподоблять этой последний. Это тяготение было поддержано сношениями с некоторыми русскими панславистами, особенно Погодиным. За чисто литературным тяготением пошло и политическое.
Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска.
Они напоминали о существовании в могущественном соседнем государстве „русской веры" и „русского языка" (сумароковскаго типа), довольно близкого к книжным упражнениям галичан. Вздыхая под гнетом польской шляхты, галицкие „патриоты" с удовольствием останавливали свои мечты на русском царстве, так резко и беспощадно подавившем у себя стремления поляков к восстановлению исторической Польши. Николаевская Россия рисовалась мечтающим галичанам - священникам и чиновникам - в идеальных чертах. Погром Австрии под Садовой оживлял надежды на вмешательство русского правительства в австрийские дела. Ожидали близкого разрушения Австрии, и русская оккупация Галиции казалась совсем близкой.
В таких обстоятельствах представители „москвофильского" течения (как оно было названо) в львовской газете „Слово" 27/VII 1866, под впечатлением Кениггреца, выступили с новым credo, которое затем было разработано в подробностях. Галицкие русины, гласило оно-один народ с великоруссами; нет никаких русин, есть только один „русский" народ, от Карпат до Камчатки. Украинская речь - говор „русского" языка, отличающийся только произношением, и „в один час" галичанин может научиться говорить по-великорусски; под таким заглавием вышло тогда и руководство: „В один час выучиться малорусину по-великорусски". В виду всего этого трудиться над созданием народной украинской литературы-праздная затея: есть готовая великорусская литература, которую нужно только усвоить.
В этом направлении пошло большинство галицкого общества, в числе его и люди, так недавно (на Соборе 1848 г. и в тоговременных изданиях) защищавшие самобытность и отдельность украинского языка, необходимость национального развития Русин на народной основе и поддержания тесных связей с Украиной. Во главе их оказался один из представителей „троицы" Яков Головацкий, занявший новооткрытую кафедру украинского языка и литературы во львовском университете (1849) и возвеличивший тогда украинский язык громкою фразою, получившею значительную популярность. Теперь и его, как многих других, подхватила москвофильская волна. К консервативным, бюрократическим симпатиям этой священнической и чиновничьей „интеллигенции" как нельзя больше подходила дореформенная Россия (прогрессивная Россия 60-х и последующих годов была и осталась им неизвестною и чуждою), а общественной инерции и лености мысли этих косных, реакционных элементов чрезвычайно благоприятствовала москвофильская постановка русинского вопроса.
„Патриотам" этого калибра она чрезвычайно облегчала положение:
несомненно, легче было признать положении Галиции безвыходным и возложить надежду на оккупацию её Россией, чем работать над организацией народных сил, развитием просвещения и экономического благосостояния народа и рисковать личным благосостоянием, вступая в борьбу за народные интересы с поляками и правительством. Русский путешественник, посетивший в 1860-х годах Львов, рассказывает о галицких патриотах, встреченных им на замковой горе: они объяснили ему, что на своих прогулках высматривают, не приближаются ли освободители-русские войска!.. В ожидании этой блаженной минуты считалось достаточным приобщиться общерусской культуре, посвятив „один час", не более, изучению великорусского языка, и почивать под сенью польско-австрийского режима, устраивая под ее покровом свое собственное благосостояние.
Но рядом с этим клерикально-бюрократическим большинством выступает меньшинство-особенно из тогдашней молодежи. Последней украинское движение в России, оживившееся как раз тогда, с конца 50-х годов , было симпатичнее официальной России, а народная украинская литература с ее демократическим и народническим направлениями и романтическими мечтами о козачестве - ближе и понятней по языку и по содержанию, чем великорусская литература „времен очаковских и покоренья Крыма", с которой носились москвофилы (иначе „староруссы" или „твердые" русины). Эта молодежь находила более достойным работать над улучшением положения своей порабощенной народности, чем желать расплыться в „русском море ", и предпочитала обрабатывать народный язык -„язык пастухов и свинопасов ", как его презрительно называли приверженцы
„салонного" языка, чем „штокать " и „какать" с изучившими „в один час " великорусский язык своими „твердыми" земляками. Среди этой молодежи
широко распространяется идеализация козачины (студенты и гимназисты
даже одевались „по-козацки"). Украина для нее является священною землею, „Кобзарь" Шевченко - евангелием. Представители этого направления стараются приблизиться к языку украинских писателей, как образцовой обработке народного языка, и в своей литературной деятельности примыкают к украинскому литературному движению, получив и название „украинцев" или „народовцев".
Читать дальше
«…Австрийское правительство после подавления революционного движения, перестав нуждаться в русинах, вообще перестало ими интересоваться и оказывать им свою поддержку, и русинское движение, опиравшее все свои расчеты на его поддержку, падает и глохнет. Клерикально-консервативные элементы, игравшие роль вождей и представителей русинского народа, его единственная тогда "интеллигенция", на 9/10 состоявшая из священников, и смотревшие на митрополита с его соборным капитулом, как на вождя народа, почувствовали себя бессильными и беспомощными без правительственной поддержки. Они остались пассивными зрителями важных перемен, совершавшихся во внутренних отношениях Галиции среди затишья реакции, воцарившейся во всей Австрии после бурь 1848 г. На их глазах выплывали снова наверх реакционные, клерикально-шляхетские польские элементы и снискав доверие центрального правительства, получали край в свое полное, безраздельное и бесконтрольное управление. Правительство головою выдавало польской шляхте своих верных слуг, „восточных Тирольцев", как называли русин за оказанную в 1848 году верность Австрии.
Должность наместника Галиции начинает замещаться по рекомендации польских аристократов. Вся администрация переходит в руки шляхты. Польский язык становится языком делопроизводства и сношений, вводится в гимназиях и университете для всех предметов. Русины увидели себя во власти своих вековечных врагов, которые пошли на службу правительству за цену бесконтрольного господства в Галиции и приступили к систематической работе (praca organиczna) над подавлением русинского народа, осмелившегося им показать рога в 1848 году,- над превращением его в аморфный строительный материал будущей, возобновленной Польши.
Русины немного выиграли и от введения конституции, представительного
правления и самоуправления провинцией, начатого октябрьским патентом 1860-го и законченного австро-венгерским соглашением 1867 года,
При представительном образе правления польская шляхта, захватившая в свои руки представительство Галиции, имела возможность оказывать правительству данные услуги в общеимперских делах и зато могла рассчитывать с его стороны на еще большую поддержку в своих планах утверждения польского господства в Галиции. Задержав в своих руках управление краем, получив подавляющее большинство в новоучрежденном галицком сейме, польская шляхта отгораживает Галицию непроницаемой стеною от всяких вмешательств центрального правительства и парламента и, не считаясь ни с законами, ни с конституцией, которую на галицкой почве она сводит к чистой пародии, стремится к тому, чтобы превратить Русин в покорных подданных польского господства.
Русинская интеллигенция долго ограничивалась вздохами и глухими жалобами на это усиливающееся польское преобладание. 1850-е года, когда начинается эта перестройка галицких отношений, были глухим и темным периодом в жизни русинского общества. Начатки народничества были чрезвычайно слабы. Сравнительно смелые требования и взгляды 1848 года были забыты. В литературе и публицистике чрезвычайно жалких и бедных, снова возникли споры между сторонниками сближения с народом и его языком и приверженцами „книжного" языка и „высшей" культуры, образцом которой являлась то старорусская книжность, то великорусская-преимущественно XVII века. Самые эти споры велись так вяло и с таким слабым культурным аппаратом, что совершенно не подвигали вопроса, обращавшегося в зачарованном кругу. Вопрос об очищении униатского обряда в действительности занимал умы русинских интеллигентов-священников гораздо сильнее, чем эти принципиальные вопросы. Сколько-нибудь активная политика их пугала, так как русины боялись усилить шансы поляков, прогневив центральное правительство, в их глазах все еще остававшееся
единственным якорем спасения.
Наконец, так называемая „азбучная война", возгоревшаяся в 1859 году по поводу предложения наместника Галиции гр. Голуховскаго - ввести латинский алфавит в русинскую письменность, вывела Галицкую Русь из оцепенения. Введение латинского „абецадла" казалось заупокойным звоном по русинской душе. С большим единодушием, забыв свои распри, русины выступили против этого проекта и успели убить его: встретив решительный протест, правительство не настаивало на этом нововведении.
Этот эпизод яснее поставил перед глазами русинской интеллигенции опасность, грозившую им от возрождающейся Польши. Бездействие грозило гибелью, нужно было искать выхода. К активной борьбе, к организации украинского народа против польского господства эти священники и чиновники были органически неспособны. Им нужна была внешняя опора. Изверившись в австрийском правительств, вполне подпавшем под влияния польской аристократии и администрации, систематически оклеветывавшей ее в отсутствии австрийской лояльности, в тяготении к России и православию, галицкая интеллигенция действительно все сильнее начинает обращать свои взоры к этому исконному сопернику Польши-России.
Этот поворот подготовлялся постепенно. Приверженцы высшей культуры и „салонного языка", за неимением такового на месте, действительно давно уже стали обращаться к великорусской книжной речи, и свое „язычие" уподоблять этой последний. Это тяготение было поддержано сношениями с некоторыми русскими панславистами, особенно Погодиным. За чисто литературным тяготением пошло и политическое.
Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска.
Они напоминали о существовании в могущественном соседнем государстве „русской веры" и „русского языка" (сумароковскаго типа), довольно близкого к книжным упражнениям галичан. Вздыхая под гнетом польской шляхты, галицкие „патриоты" с удовольствием останавливали свои мечты на русском царстве, так резко и беспощадно подавившем у себя стремления поляков к восстановлению исторической Польши. Николаевская Россия рисовалась мечтающим галичанам - священникам и чиновникам - в идеальных чертах. Погром Австрии под Садовой оживлял надежды на вмешательство русского правительства в австрийские дела. Ожидали близкого разрушения Австрии, и русская оккупация Галиции казалась совсем близкой.
В таких обстоятельствах представители „москвофильского" течения (как оно было названо) в львовской газете „Слово" 27/VII 1866, под впечатлением Кениггреца, выступили с новым credo, которое затем было разработано в подробностях. Галицкие русины, гласило оно-один народ с великоруссами; нет никаких русин, есть только один „русский" народ, от Карпат до Камчатки. Украинская речь - говор „русского" языка, отличающийся только произношением, и „в один час" галичанин может научиться говорить по-великорусски; под таким заглавием вышло тогда и руководство: „В один час выучиться малорусину по-великорусски". В виду всего этого трудиться над созданием народной украинской литературы-праздная затея: есть готовая великорусская литература, которую нужно только усвоить.
В этом направлении пошло большинство галицкого общества, в числе его и люди, так недавно (на Соборе 1848 г. и в тоговременных изданиях) защищавшие самобытность и отдельность украинского языка, необходимость национального развития Русин на народной основе и поддержания тесных связей с Украиной. Во главе их оказался один из представителей „троицы" Яков Головацкий, занявший новооткрытую кафедру украинского языка и литературы во львовском университете (1849) и возвеличивший тогда украинский язык громкою фразою, получившею значительную популярность. Теперь и его, как многих других, подхватила москвофильская волна. К консервативным, бюрократическим симпатиям этой священнической и чиновничьей „интеллигенции" как нельзя больше подходила дореформенная Россия (прогрессивная Россия 60-х и последующих годов была и осталась им неизвестною и чуждою), а общественной инерции и лености мысли этих косных, реакционных элементов чрезвычайно благоприятствовала москвофильская постановка русинского вопроса.
„Патриотам" этого калибра она чрезвычайно облегчала положение:
несомненно, легче было признать положении Галиции безвыходным и возложить надежду на оккупацию её Россией, чем работать над организацией народных сил, развитием просвещения и экономического благосостояния народа и рисковать личным благосостоянием, вступая в борьбу за народные интересы с поляками и правительством. Русский путешественник, посетивший в 1860-х годах Львов, рассказывает о галицких патриотах, встреченных им на замковой горе: они объяснили ему, что на своих прогулках высматривают, не приближаются ли освободители-русские войска!.. В ожидании этой блаженной минуты считалось достаточным приобщиться общерусской культуре, посвятив „один час", не более, изучению великорусского языка, и почивать под сенью польско-австрийского режима, устраивая под ее покровом свое собственное благосостояние.
Но рядом с этим клерикально-бюрократическим большинством выступает меньшинство-особенно из тогдашней молодежи. Последней украинское движение в России, оживившееся как раз тогда, с конца 50-х годов , было симпатичнее официальной России, а народная украинская литература с ее демократическим и народническим направлениями и романтическими мечтами о козачестве - ближе и понятней по языку и по содержанию, чем великорусская литература „времен очаковских и покоренья Крыма", с которой носились москвофилы (иначе „староруссы" или „твердые" русины). Эта молодежь находила более достойным работать над улучшением положения своей порабощенной народности, чем желать расплыться в „русском море ", и предпочитала обрабатывать народный язык -„язык пастухов и свинопасов ", как его презрительно называли приверженцы
„салонного" языка, чем „штокать " и „какать" с изучившими „в один час " великорусский язык своими „твердыми" земляками. Среди этой молодежи
широко распространяется идеализация козачины (студенты и гимназисты
даже одевались „по-козацки"). Украина для нее является священною землею, „Кобзарь" Шевченко - евангелием. Представители этого направления стараются приблизиться к языку украинских писателей, как образцовой обработке народного языка, и в своей литературной деятельности примыкают к украинскому литературному движению, получив и название „украинцев" или „народовцев".