А.Алматинская "ГНЁТ". Кн.3. "В БИТВЕ ВЕЛИКОЙ".
Глава двенадцатая. СОМКНУТЫМ СТРОЕМ
(2/2)
* * *
Бурные дни переживал Ташкент в сентябре 1917 года. Туркестанский комитет временного правительства вел неустанную борьбу с ташкенским Советом рабочих и солдатских депутатов, стремясь подорвать его авторитет среди народа, физически уничтожить руководителей рабочего класса. Устраивались налеты на Дом Советов, делались обыски, погромы. Членов Совета бросили в тюрьмы. В знак протеста железнодорожники объявили забастовку. По тревожному гудку 19 сентября 1917 года встали все паровозы, городская электростанция, прекратили движение трамваи. После кратких митингов рабочие разошлись по домам.
Город погрузился в тишину и темноту.
Эшелон генерала Коровиченко подошел к ташкентскому вокзалу. Едва солдаты начали выгружаться, как на перроне появились рабочие. Они заводили дружеские беседы, пытались вызвать прибывших на откровенный разговор. Солдаты молчали, настороженно приглядывались к собеседникам. Они явно не доверяли им.
Авенир, потолкавшись среди солдат, прошел в конец поезда, где заметил санитарный вагон. Каково было его удивление, когда дверь отворилась и на площадке появился Ронин с небольшим чемоданом в руке. Он был худ и бледен. Сбритые во время болезни волосы отрасли и кудрявились.
- Виктор Владимирович! Как это вы с карателями пожаловали? Воевали?
- Было немного. Ну, здравствуйте!
Они обнялись. Авенир забрал чемодан.
- Рассказывайте!
- Расскажу потом. Сейчас о главном. Временное правительство падет не сегодня-завтра. Керенский безумствует, делает глупости. Этим солдатам в Петрограде наговорили черт знает что.
- То-то они зверем смотрят...
- Там им внушили, что Советы рабочих и солдатских депутатов, это шайка разбойников. Грабят мирное население, расстреливают мирных жителей и хотят свергнуть законное правительство.
- Вот ведь гады! А вы сделайте-ка у нас сообщение,
- Завтра. Сегодня домой, только что после сыпняка. Отдохну.
- Как вы доберетесь? Извозчиков-то нет.
- Доберусь. На санитарной повозке и доберусь. У меня с медиками дружба.
Анка радостно обняла отца.
- Папка, ну до чего же хорошо увидеть тебя! Садись, сейчас ребят позову да накормлю. Ты после тифа?
- Да, одолел-таки, в бою свалился...
- А ты не ранен?
- Задело осколком бок, ребро повредило, но это прошло. А у тебя что?
Евгения с лазаретом отправили на войну, писал все время аккуратно.
- Ты учительствуешь?
- Конечно, отрываться от людей нельзя. Разруха разрастается, люди голодают. Мы с ребятами свой огород завели, держимся. При школе тоже обработали участок. Трудятся над ним ребята, довольны, что домой могут отнести овощи.
- Устрой мне купанье, дочка. Хочется помыться.
- Все готово. В саду душ теплый, горячей воды добавлю и отлично вымоешься.
Выкупавшись, Ронин лег в постель. Окно, выходившее в сад, было открыто. Ветер тихо колебал тюлевую гар дину. Он повернулся к стене и увидел в рамке карточку Лады. Сердце защемило тихой грустью. Подумал: «Родная моя Ладушка, угасшая звездочка. Прочертила ты тусклый небосклон моей старости и угасла...»
Дома Авенир рассказывал Дусе:
- Все обошлось. Правда, некоторые солдаты ходят хмурые. А есть такие, что расспрашивают о наших делах. Генерал их тоже растерян. Еще бы, приехал карать, а карать некого. Все тихо.
Встретили его купцы да чиновники с цветами. Пожаловались: Ташкент в темноте, забастовщики только продовольственные поезда пропускают. Света нет, трамваи стоят...
- Навинчивают против Совета рабочих и солдатских депутатов.
- Ясно. Он и закатил грозную речь. Требует суровых мер.
- Значит, надо готовиться к схватке. Как хорошо, что Шумилов вернулся и те, что в двенадцатом были сосланы.
Авенир снял с гвоздя кепку, надел, застегнул пуговицу косоворотки и пошел к двери, задумчиво проговорив:
- Да, не миновать заварухи.
* * *
...В закаспийских степях царит мертвое безмолвие. Песчаные увалы, блестя на солнце, слепят глаза. Однотонны и однообразны пески в летние месяцы, когда обжигает зной, но все же порой проскользнет ящерица, прочертит, меандр гюрза или полоз, проскачет и спрячется в норку тушканчик. Но осенью, когда ночи и утренники сковывают верхний слой песков морозцем, а днем солнечные лучи порой обжигают, - пески мертвы.
Всадник, давно уже стоявший на гребне песчаного увала, слегка вздрогнул, когда внезапно из-за бархана появился караван. Раздался условный свист, тотчас из-за увалов появился десяток всадников, все они ринулись к маленькой цепочке верблюдов. Караван остановился. Но смятенуе продолжалось не больше минуты. Обе группы пошли на сближение.
- Какого черта ринулся без сигнала?! - сердито крикнул человек с переднего верблюда. Он был одет в туркменскую одежду, но чисто говорил по-русски.
- Ага, перетрусил... Хотел развлечь тебя...
- А если бы я ахнул вот из этого «диссерианта»! - Он потряс английской одиннадцатизарядной винтовкой.
- Не ахнул бы... Ну как? Никаких встреч не было? - спросил всадник.
- Какие идиоты сунутся в глубь этих окаянных песков... Только ненависть может заставить блуждать здесь. Где генералы?
- У эмира. Урусбека видел?
- Письмо просил тебе передать. Сидит в Мешхеде.
Путник в туркменской одежде порылся в поясе и, достав конверт, вручил всаднику. Тот прочел:
- Просит проводить тебя через линию... Чего это он беспокоится?... Обещал и сделаю. Как они?
- Дотхо собрал отряд, вооружил человек до двухсот. Стоит у Пянджа, ждет сигнала.
- Ждать недолго. Наша организация растет. Милицию подобрали из своих людей.
Караван тронулся дальше на север. Полковник Жу-рович качался на верблюде и слал проклятия в адрес тех, кто погнал его в пески. Ему, почтенному командиру, приходилось быть безмолвным агентом, исполнителем чужой воли, терпеть лишения, гнуть спину, клянчить подачки у этих самодовольных бриттов. И не только у бриттов. Им понукал эмир. А этот лицемерный властитель умел унизить.
Снова раздался свист. Всадник сигналил подтянуться поскорее. Виден железнодорожный путь.
Местность была сравнительно ровная, только песчаные увалы, словно волны, набегавшие одна на другую, терялись вдали. Но вот тишина и безмолвие дрогнули. Послышался далекий нарастающий гул. Ближе, ближе.
- Назад! - крикнул ехавший впереди конного отряда Кара-джан.
Караван спешно повернул в тень барханов, а разбойник, растянув своих всадников цепочкой, приготовился к нападению. Вскоре появилась черная громада паровоза с одним товарным вагоном. Машинист дал гудок, остановил локомотив. Всадники Кара-джана, как коршуны, ринулись на машину. Из вагона выскочил молодой красногвардеец и, не дожидаясь команды, ринулся в бой. Пуля скосила его. Всадники попытались схватить жертву, но зарокотал пулемет, и они отхлынули в пески.
Из вагона выскочило человек двадцать. Они подняли товарища, внесли в вагон. Поезд снова двинулся вперед.
Когда затих шум колес и рельсы перестали гудеть, пронзительный свист главаря собрал всех всадников. Выполз из-за барханов и караван.
- Это была разведка красных,- объяснил Кара-джан.- Дьяволы! Стали брать с собой пулемет.
Колонна пересекла полотно и углубилась в пустыню.
* * *
В старом Ташкенте, недалеко от крытого базара, высилось большое здание под железной крышей. От него в обе стороны тянулись глухие стены складов. Да и само здание было глухим. Ни одного окна не выходило на улицу. Дом, занимавший почти весь квартал, принадлежал купцу Ходжа Сеид Назарбаю.
Внутри за стенами было такое множество разных построек с узкими ходами и переходами, что непривычный человек обязательно заблудился бы в этом лабиринте. Двор вымощен жженым плоским кирпичом, а в некоторых местах круглой булыгой. Все мертво, мрачно - ни дерева, ни цветов, только в углу за складом к стене прильнул кустик чахлой акации. Молчаливые слуги, пересекая двор, опасливо поглядывали на ряд окон, выходивших на длинную террасу. Им было запрещено подходить близко к этому зданию, где иногда собирались гости хозяина.
Сегодня в большой комнате, увешанной и устланной дорогими коврами, с утра пировала большая компания. Тут был дутовский есаул в парадной форме, правда, мундир он расстегнул и лихой чуб не торчал, а свисал на ухо. Рядом с ним сидел смуглый человек в длинном черном сюртуке и красной феске, называвший себя посланцем хедива. По другую сторону расположился узкоглазый и желтолицый представитель из Кульджи. Навестил щедрого хозяина и степенный министр Бухары - Хамра-кул Али-бек. Возле него полулежал и знакомый нам полковник Журович, тайно пересекший пески, и лихой Кара-джан. Сам хозяин Сеид Назарбай обходил гостей со словами привета. При приближении он делал условный знак, в ответ на который гость прижимал к сердцу три пальца. Хозяин удовлетворенно кивал головой и проходил к следующему. Так он убедился, что у всех гостей на запястье правой руки висят янтарные четки.
Слуга доложил:
- Пожаловал мистер Говард.
Через несколько минут вошел англичанин. Окинув компанию проницательным взглядом, он проговорил:
- Рад встретиться с вами, господа. Не будем терять времени.
- Прошу подкрепиться. - Сеид Назарбай сделал знак слуге, и тот подал поднос с рюмками и бокалами; поставив все возле гостя, отошел. Мистер Говард внимательно оглядел стоявшего в углу китайца. Хозяин пояснил:
- Глухонемой, вывезен мной из Китая. Ли Бин! Иди сюда! - крикнул он по-китайски. Но лимонного цвета лицо было безучастно. Ли Бин не шелохнулся. Глаза глядели сонно.
- По-видимому, наркоман... - проговорил англичанин.
- Немного курит, но это делает его еще ценнее...
В это время есаул потянулся к бутылке, она была . пуста.
- Эй, китаеза! Иди сюда, обезьяна...
Ли Бин все так же безучастно глядел на хозяина. Тот сделал несколько знаков, и безжизненная фигура китайца ожила. Он взял из ниши бутылку, подошел к есаулу, наполнил стакан и быстро вернулся на свое место.
- Какого черта он бутылку унес?.. - ворчал казак.
- Простите, господин есаул, он выполнил мой приказ. Сейчас начнем обсуждение важного вопроса.
Есаул что-то промычал и стал медленно тянуть коньяк. заедая ломтиком лимона.
- Прошу мистер Говард, - пригласил хозяин.
- Как вам известно, господа, из Мешхеда приходит регулярно помощь. Связь налажена хорошо. Но нам дремать нельзя, надо смыкать строй... Необходимо сегодня же договориться об объединении. Лозунг большевиков «Вся власть Советам» очень популярен, под это знамя собираются все новые и новые силы. Генерал Коровиченко долго не продержится. Давайте намечать нашу программу. Кстати, - англичанин обратился к хозяину, - почему я не вижу почтенного Ишана-Ходжу?
- О, святой отец очень занят, укрепляя «Джамият и улема».
- Это значит: Союз мусульманского духовенства, - перевел Говард. - Что же, нам и союзу интересно работать вместе. В Коканде мы уже имеем твердую договоренность с «Советом мусульман». Прошу высказываться.
Есаул провел рукой по свисавшему чубу, выпил стакан нарзана, прокашлялся:
- Атаман Дутов предлагает назвать нашу организацию «Восточной Федерацией»...
- Или Юго-Восточным союзом, - добавил желтолицый, - на этот счет у консула Эсертона имеется договоренность с Дутовым.
- Его высочество эмир пожелал быть участником этого союза, - заявил Хамракул Али-бек.
- Я полагаю, господа военные выскажутся?
Говард посмотрел в сторону трех штатских и полковника в туркменском халате. Один из штатских выпрямился и, подняв плечи, словно на них были густые эполеты, раздельно проговорил:
- Союз офицеров уже совещался. Он не возражает войти в крупное объединение. А действовать мы начали. Многие получили посты, что очень поможет при перевороте.
- Что же, господа, ваше мероприятие своевременно. Подобную тактику следует применять и дальше. Советы надо разваливать изнутри, иметь там своих людей. Нами уже подписан договор, предложенный кокандским правительством. Туркестан на двадцать пять лет будет английской колонией.
- Не может быть! - сорвалось у Журовича.
Говард иронически посмотрел на полковника и, вынув из бокового кармана бумагу, прочел выдержку:
«...После свержения советской власти в Туркестане будет образована автономная республика под исключительно английским влиянием».
Он торжествующе обвел взглядом всех присутствующих и машинально сунул бумагу под край ковра.
- Британское правительство оказывает и будет оказывать щедрую помощь своим союзникам... Вам, полковник, это хорошо известно, - сказал он Журовичу, заметив на лице полковника разочарование.
- Еще хочу заметить, - продолжал Говард, - спешите укреплять позиции. В Петрограде назревают нежелательные события. Обдумайте план действия. Мы встретимся еще раз.
Сеид Назарбай вышел сделать распоряжение и вернулся в сопровождении трех музыкантов, за ними слуги несли подносы с угощением и напитками.
- Предлагаю дружескую беседу скрепить дружеской пирушкой, - объявил он.
- Музыка, шампанское и женщины! Что может быть отраднее... - заявил уже протрезвевший есаул Дутова.
- Все будет! - загадочно блеснул глазами хозяин.
Говард пил мало, хотя слуга китаец неизменно подносил ему новые блюда и новые вина. Ли Бин, входя в комнату, оставлял свои туфли у порога и бесшумно скользил по ковру босыми, цепкими ногами. Во время одного из таких преподношений он ловко вытащил ногой из-под ковра документ и не менее ловко переправил его в широкий рукав своего шелкового халата.
Музыка заиграла что-то похожее на марш, и в комнату вошли одна за другой пять девушек. Все они были миловидны, а смущенье еще больше красило их. Последней вошла худощавая брюнетка со смелым взглядом карих глаз. Пока подруги рассаживались, она остановилась на пороге и, внимательно всех оглядев, решительно направилась к Говарду.
- Эти, - она повела презрительным взглядом в сторону пирующих, - сильно подогреты. Я опасаюсь эксцессов. Разрешите присесть возле вас, мистер?
- Пожалуйста. - Говард подвинулся. - Простите, я не всех знаю... - замялся он.
- Вполне понятно. Я сестра офицера Тишковского. Служу в железнодорожном штабе машинисткой. Могу ознакомить со многими деятелями.
- Счастливая случайность. Я рад познакомиться с вами, мисс.
Вскоре у них завязалась оживленная беседа.
Музыка, говор, веселый смех, иногда женское повизгивание наполнили комнату, а за дверью хозяин расспрашивал старика сторожа:
- Почему не привел ту - маленькую, рыженькую?
- Кусалась, царапалась, а потом расплакалась, не пошла.
- Ничего. Останется для меня. Запри ее на замок. Пусть Ли Бин отнесет ей угощение и побольше вина.
Через час слуга открыл замок и впустил в полутем-ную комнату китайца с подносом полным всяких яств.
- Кушай, сестра, и не спи, - прошептал Ли Бин. - Ночью я выведу тебя. Не место здесь молодой девушке.
В полночь замок щелкнул под ловкими пальцами Ли Бина, и две тени выскользнули в темный закоулок, где одиноко росла чахлая акация. Свитая из шелковых покрывал веревка помогла беглецам перебраться через забор в пустынную улицу.
Скоро девушка была дома, а Ли Бин явился в школу советских командиров к дежурному преподавателю Ронину. Он вручил ему бумагу, сказав:
- Читай, товарищ командир, а я расскажу, что слышал.
В пять часов утра двадцать восьмого октября прозвучал тревожный призывной гудок Красновосточных мастерских. Ронин приказал поднять людей по боевой TpeBofe. Когда рота выстроилась, он объявил:
- Будущие красные командиры! Слышите гудок? Революция в опасности. Власть советов призывает на помощь. За мной!
Беглым маршем вооруженные курсанты и красноармейцы, среди которых был Ли Бин, направились в железнодорожные мастерские. Туда же поспешила батарея саперного батальона.
Рабочие встретили своих братьев криками «ура».
В боевой обстановке был выбран революционный комитет. К вечеру вооруженные отряды растеклись по улицам города, ведя наступление на Белый дом. Сомкнутым строем мужественно сражались партийные и беспартийные, русские и узбеки - рабочие железнодорожных мастерских. К ним примкнули многие воинские части. Влилась и крупная боевая единица - Первый сибирский запасной полк. Начались жаркие бои с юнкерами и частями генерала Коровиченко, столкнулись две силы. Одна состояла из обученных воинов во главе с военными специалистами, другая - из добровольцев-рабочих, озаренных великой идеей - добыть свободу и счастье угнетенным. Рабочие шли на смерть, проявляя чудеса храбрости. И вот, когда, сражаясь без отдыха, отряды красных изнемогали, радио принесло историческую весть: Временное правительство свергнуто восставшими рабочими Петрограда. Власть в руках Советов! С новыми силами рабочие ринулись в бой... И победили!
Двое мальчиков, глядя на заплаканные глаза матери, тревожно спрашивали:
- Где папа? Арестован...
Дуся, стараясь быть бодрой, отвечала:
- Услали в командировку, на линию.
Это было правдоподобно. Отец часто уезжал. А у Дуси разрывалось сердце. С утра двадцать седьмого ушел Авенир в город, в комитет, и не вернулся. На рассвете, когда призывно загудел гудок, к ней прибежала соседка:
- Слышишь, гудит? Это собирают народ, твоего выручать...
- Как выручать?
- Вчера в Доме свободы семь человек забрали, в тюрьму увезли.
Сердце молодой женщины перестало биться. Жив ли? Над городом прозвучали выстрелы винтовок, треск пулеметов.
Дуся торопливо собирала подушки, зимнюю одежду, матрасы и забила ими окна. В это время что-то ухнуло и со свистом пронеслось над крышей маленького дома. Дети громко заплакали.
- Вот глупышки, чего испугались? Разве не слышали, как пушка в двенадцать часов палила? Садитесь вот сюда, на пол, разберите мне аптечку, да не пролейте лекарства, не разбейте пузырьков. - Для детей это была интересная, но запретная игрушка. Мать пообещала:
- Сейчас сбегаю, приведу вашего дружка Кольку. Сидите тихо.
Она выскочила к соседке, в дверях встретила Камилю.
- Дуся, давай твоих ребят ко мне! Еще какие есть, всех заберу. У нас тихо.
Это было кстати, Дуся и две соседки собрали ребятишек, передали Камиле.
... Бой разгорался.
- Вот и началось! Готовьте кипяток да варите похлебку, будем на ходу кормить наших, - приказала Дуся женщинам. - Пускай в каждом доме будет пища и минутный отдых бойцу.
- Покормить покормим, а отдых... Вот опять стрельба усиливается.
- Коли будут раненые, ко мне тащите. Я приготовила медикаменты.
После полудня промчался небольшой отряд казаков. Из-за разрушенной стены грянул залп. Два казака были ранены, третий с проклятиями свалился с лошади. Отряд ускакал. Дуся подбежала с сумкой к казаку. Тот попытался подняться, скрипнул зубами:
- Гады, бросили товарища.
- Лежи. Сейчас перевяжу, а то истечешь кровью.
- Спасибо, сестрица...
- А ты дурной, братец, чего на своих пошел? Вот и получил гостинец.
Разговаривая, она ловко перевязала рану. Два его товарища, пригнувшись, бежали вдоль дувала.
- Сильно тебя, Епифан? - спросил пожилой.
- Уважили!.. Вот спасибо сестрице.
- И то. А чего это, ребята, мы за генерала жизни готовы решиться? Давай перейдем к энтим красным, свой брат, рабочий. Знает, за что на смерть идет...
- Верно! - отозвался раненый.
- А ты, Родион? - обратился он к третьему казаку.
- Как сотня... Думаю, вся повернет за народ.
От Дома свободы отъехала машина. В ней сидели арестованные большевики. По бокам казачьи сотни оберегали безоружных революционеров. Впереди и сзади шли броневики. Всю колонну освещали прожектора.
Было нечто торжественное в этом небывалом в истории Ташкента шествии. Проследовав по Гоголевской и Пушкинской улицам, грозный эскорт свернул на Московскую и направился к тюрьме.
Во дворе машина остановилась. С лязгом захлопнулись железные ворота. Арестованных через глухой коридор провели в большую общую камеру.
Смутно и тяжело было на душе Авенира: «Неужели восстание захлебнется? Неужели победят произвол и насилие?»
Разместившись на цементном полу, пять человек ждали своей участи. Враг беспощаден. Он не остановится ни перед чем, чтобы сломить сопротивление рабочих, обескровить революцию. И каждый из пяти мысленно прощался с жизнью.
Тягостную тишину ночи неожиданно прервал могучий гудок железнодорожных мастерских. Пять минут плыл над городом его мощный призыв, и тотчас ему ответили все ташкентские заводы и стоящие под парами паровозы. Они звали в бой.
Камера ожила.
- Началось! - взволнованно воскликнул Цвилинг.
- Наши товарищи берутся за оружие, - поддержал его Бендецкий.
Глаза Авенира горели радостью:
- Святая минута! Не жаль за нее жизни.
- А нас все-таки хлопнут! - грустно прошептал анархист Шмидт.
- Теперь им надо побеспокоиться о собственной шкуре, - возразил Успенский. - Народ поднялся на борьбу.
Рано утром ухнул артиллерийский выстрел. Стали доноситься пулеметные очереди и ружейные выстрелы. Так продолжалось весь день. Бой не стих и вечером. В полночь в коридоре затопали сапоги. Распахнулась дверь, и в камеру ворвалось полтора десятка прапорщиков.
- Большевистская зараза!
Окружив арестованных, они повели их во двор к грузовику.
- Залезай! - закричал старший.
В кузове им приказали лечь лицом вверх. Вокруг уселись прапорщики и приставили штыки к груди арестованных.
- Если кто пикнет, заколем, как собак.
Ворота распахнулись, машина рванулась, выскочила на улицу. Но тут мотор сразу сдал, и грузовик замер в нескольких шагах от тюрьмы.
Шофер стал ругаться:
- Я же предупреждал - ехать нельзя. Мотор чинить надо.
Прапорщики руками вкатили машину назад во двор тюрьмы. Шофер принялся возиться с мотором. Его торопили, совали под нос наганы, грозились расстрелять.
Арестованные без труда догадались, что шофер тянет время. Он знает, куда и зачем везут большевиков, и старается хоть чем-нибудь помешать предстоящей расправе.
Наконец грузовик все же ожил, покинул тюрьму и заколесил по городу. Лежа на спине, Авенир смотрел на яркие звезды, прощаясь с жизнью. Ему было больно умирать, не узнав конца восстания. Победят ли рабочие? Должны победить. Настанет новая светлая жизнь. Дети вырастут свободными счастливыми людьми...
Машина въехала на ярко освещенную площадь.
- Встать!
Помогая друг другу, арестованные поднялись и увидели, что находятся в крепости. Их сняли с грузовика и развели по казематам.
Охраняли узников казаки. Они, как и прапорщики, ругались, пугали членов Комитета расстрелом. Арестованные не молчали. Старались втянуть солдат в разговор.
Сила правдивого слова велика. На другой день нашлись среди казаков желающие понять, чего хотят большевики. Были даже сочувствующие. Один рассказал:
- Порешили бы вас в ту же ночь, как взяли из тюрьмы. Да, Ьлышь ты, рабочие за вас грозились расстрелять триста юнкеров.
- А теперь что слышно?
- Вот ведут переговоры через Городскую управу. Там доктор Слоним и адвокат Закаменный торгуются с Коровиченко.
Эти сведения подбадривали, вселяли надежду.
На третий день казаки открыли камеры, выпустили пленников в коридор, отдали им винтовки.
- Хотят с вами покончить. Защищайтесь!
Это походило на правду. Все ближе гремели выстрелы. На крепость велось наступление. Минуты тянулись медленно. Но вот послышался властный голос и стук в дверь.
- Отворяй!
Вошел прокурор с комиссией. Комендант крепости растерялся, увидя узников вооруженными.
Прокурор объявил:
- Революция победила. Генерал Коровиченко арестован. Вы все свободны.
Через час Авенир был уже в мастерских.
Восторженными криками встретили своего товарища рабочие. На руках они несли Авенира до трибуны. Худой, заросший волосами, хриплым простуженным голосом он сказал:
- Товарищи! Братцы! Поздравляю вас с победой! Вст оно, пришло наше рабочее счастье! Да здравствует советская власть! Да здравствует наш вождь Ленин!
Голос его потонул в громе аплодисментов.
После митинга Авенир поспешил в выходу. Не терпелось обнять детей, жену. Шел, вдыхая холодный воздух надвигавшейся ночи, радуясь свободе. А вот и родное гнездо. Навстречу бегут дети.
- Папа! Папа приехал!
Сияющие глаза Дуси смотрят ему прямо в душу.
- Вот видите, вернулся из командировки наш папа! - сказала она радостно.
- Могуча рабочая сила. Уберегли мы советскую власть, - радостно хрипел Авенир, обнимая жену и ребят.
(2/2)
* * *
Бурные дни переживал Ташкент в сентябре 1917 года. Туркестанский комитет временного правительства вел неустанную борьбу с ташкенским Советом рабочих и солдатских депутатов, стремясь подорвать его авторитет среди народа, физически уничтожить руководителей рабочего класса. Устраивались налеты на Дом Советов, делались обыски, погромы. Членов Совета бросили в тюрьмы. В знак протеста железнодорожники объявили забастовку. По тревожному гудку 19 сентября 1917 года встали все паровозы, городская электростанция, прекратили движение трамваи. После кратких митингов рабочие разошлись по домам.
Город погрузился в тишину и темноту.
Эшелон генерала Коровиченко подошел к ташкентскому вокзалу. Едва солдаты начали выгружаться, как на перроне появились рабочие. Они заводили дружеские беседы, пытались вызвать прибывших на откровенный разговор. Солдаты молчали, настороженно приглядывались к собеседникам. Они явно не доверяли им.
Авенир, потолкавшись среди солдат, прошел в конец поезда, где заметил санитарный вагон. Каково было его удивление, когда дверь отворилась и на площадке появился Ронин с небольшим чемоданом в руке. Он был худ и бледен. Сбритые во время болезни волосы отрасли и кудрявились.
- Виктор Владимирович! Как это вы с карателями пожаловали? Воевали?
- Было немного. Ну, здравствуйте!
Они обнялись. Авенир забрал чемодан.
- Рассказывайте!
- Расскажу потом. Сейчас о главном. Временное правительство падет не сегодня-завтра. Керенский безумствует, делает глупости. Этим солдатам в Петрограде наговорили черт знает что.
- То-то они зверем смотрят...
- Там им внушили, что Советы рабочих и солдатских депутатов, это шайка разбойников. Грабят мирное население, расстреливают мирных жителей и хотят свергнуть законное правительство.
- Вот ведь гады! А вы сделайте-ка у нас сообщение,
- Завтра. Сегодня домой, только что после сыпняка. Отдохну.
- Как вы доберетесь? Извозчиков-то нет.
- Доберусь. На санитарной повозке и доберусь. У меня с медиками дружба.
Анка радостно обняла отца.
- Папка, ну до чего же хорошо увидеть тебя! Садись, сейчас ребят позову да накормлю. Ты после тифа?
- Да, одолел-таки, в бою свалился...
- А ты не ранен?
- Задело осколком бок, ребро повредило, но это прошло. А у тебя что?
Евгения с лазаретом отправили на войну, писал все время аккуратно.
- Ты учительствуешь?
- Конечно, отрываться от людей нельзя. Разруха разрастается, люди голодают. Мы с ребятами свой огород завели, держимся. При школе тоже обработали участок. Трудятся над ним ребята, довольны, что домой могут отнести овощи.
- Устрой мне купанье, дочка. Хочется помыться.
- Все готово. В саду душ теплый, горячей воды добавлю и отлично вымоешься.
Выкупавшись, Ронин лег в постель. Окно, выходившее в сад, было открыто. Ветер тихо колебал тюлевую гар дину. Он повернулся к стене и увидел в рамке карточку Лады. Сердце защемило тихой грустью. Подумал: «Родная моя Ладушка, угасшая звездочка. Прочертила ты тусклый небосклон моей старости и угасла...»
Дома Авенир рассказывал Дусе:
- Все обошлось. Правда, некоторые солдаты ходят хмурые. А есть такие, что расспрашивают о наших делах. Генерал их тоже растерян. Еще бы, приехал карать, а карать некого. Все тихо.
Встретили его купцы да чиновники с цветами. Пожаловались: Ташкент в темноте, забастовщики только продовольственные поезда пропускают. Света нет, трамваи стоят...
- Навинчивают против Совета рабочих и солдатских депутатов.
- Ясно. Он и закатил грозную речь. Требует суровых мер.
- Значит, надо готовиться к схватке. Как хорошо, что Шумилов вернулся и те, что в двенадцатом были сосланы.
Авенир снял с гвоздя кепку, надел, застегнул пуговицу косоворотки и пошел к двери, задумчиво проговорив:
- Да, не миновать заварухи.
* * *
...В закаспийских степях царит мертвое безмолвие. Песчаные увалы, блестя на солнце, слепят глаза. Однотонны и однообразны пески в летние месяцы, когда обжигает зной, но все же порой проскользнет ящерица, прочертит, меандр гюрза или полоз, проскачет и спрячется в норку тушканчик. Но осенью, когда ночи и утренники сковывают верхний слой песков морозцем, а днем солнечные лучи порой обжигают, - пески мертвы.
Всадник, давно уже стоявший на гребне песчаного увала, слегка вздрогнул, когда внезапно из-за бархана появился караван. Раздался условный свист, тотчас из-за увалов появился десяток всадников, все они ринулись к маленькой цепочке верблюдов. Караван остановился. Но смятенуе продолжалось не больше минуты. Обе группы пошли на сближение.
- Какого черта ринулся без сигнала?! - сердито крикнул человек с переднего верблюда. Он был одет в туркменскую одежду, но чисто говорил по-русски.
- Ага, перетрусил... Хотел развлечь тебя...
- А если бы я ахнул вот из этого «диссерианта»! - Он потряс английской одиннадцатизарядной винтовкой.
- Не ахнул бы... Ну как? Никаких встреч не было? - спросил всадник.
- Какие идиоты сунутся в глубь этих окаянных песков... Только ненависть может заставить блуждать здесь. Где генералы?
- У эмира. Урусбека видел?
- Письмо просил тебе передать. Сидит в Мешхеде.
Путник в туркменской одежде порылся в поясе и, достав конверт, вручил всаднику. Тот прочел:
- Просит проводить тебя через линию... Чего это он беспокоится?... Обещал и сделаю. Как они?
- Дотхо собрал отряд, вооружил человек до двухсот. Стоит у Пянджа, ждет сигнала.
- Ждать недолго. Наша организация растет. Милицию подобрали из своих людей.
Караван тронулся дальше на север. Полковник Жу-рович качался на верблюде и слал проклятия в адрес тех, кто погнал его в пески. Ему, почтенному командиру, приходилось быть безмолвным агентом, исполнителем чужой воли, терпеть лишения, гнуть спину, клянчить подачки у этих самодовольных бриттов. И не только у бриттов. Им понукал эмир. А этот лицемерный властитель умел унизить.
Снова раздался свист. Всадник сигналил подтянуться поскорее. Виден железнодорожный путь.
Местность была сравнительно ровная, только песчаные увалы, словно волны, набегавшие одна на другую, терялись вдали. Но вот тишина и безмолвие дрогнули. Послышался далекий нарастающий гул. Ближе, ближе.
- Назад! - крикнул ехавший впереди конного отряда Кара-джан.
Караван спешно повернул в тень барханов, а разбойник, растянув своих всадников цепочкой, приготовился к нападению. Вскоре появилась черная громада паровоза с одним товарным вагоном. Машинист дал гудок, остановил локомотив. Всадники Кара-джана, как коршуны, ринулись на машину. Из вагона выскочил молодой красногвардеец и, не дожидаясь команды, ринулся в бой. Пуля скосила его. Всадники попытались схватить жертву, но зарокотал пулемет, и они отхлынули в пески.
Из вагона выскочило человек двадцать. Они подняли товарища, внесли в вагон. Поезд снова двинулся вперед.
Когда затих шум колес и рельсы перестали гудеть, пронзительный свист главаря собрал всех всадников. Выполз из-за барханов и караван.
- Это была разведка красных,- объяснил Кара-джан.- Дьяволы! Стали брать с собой пулемет.
Колонна пересекла полотно и углубилась в пустыню.
* * *
В старом Ташкенте, недалеко от крытого базара, высилось большое здание под железной крышей. От него в обе стороны тянулись глухие стены складов. Да и само здание было глухим. Ни одного окна не выходило на улицу. Дом, занимавший почти весь квартал, принадлежал купцу Ходжа Сеид Назарбаю.
Внутри за стенами было такое множество разных построек с узкими ходами и переходами, что непривычный человек обязательно заблудился бы в этом лабиринте. Двор вымощен жженым плоским кирпичом, а в некоторых местах круглой булыгой. Все мертво, мрачно - ни дерева, ни цветов, только в углу за складом к стене прильнул кустик чахлой акации. Молчаливые слуги, пересекая двор, опасливо поглядывали на ряд окон, выходивших на длинную террасу. Им было запрещено подходить близко к этому зданию, где иногда собирались гости хозяина.
Сегодня в большой комнате, увешанной и устланной дорогими коврами, с утра пировала большая компания. Тут был дутовский есаул в парадной форме, правда, мундир он расстегнул и лихой чуб не торчал, а свисал на ухо. Рядом с ним сидел смуглый человек в длинном черном сюртуке и красной феске, называвший себя посланцем хедива. По другую сторону расположился узкоглазый и желтолицый представитель из Кульджи. Навестил щедрого хозяина и степенный министр Бухары - Хамра-кул Али-бек. Возле него полулежал и знакомый нам полковник Журович, тайно пересекший пески, и лихой Кара-джан. Сам хозяин Сеид Назарбай обходил гостей со словами привета. При приближении он делал условный знак, в ответ на который гость прижимал к сердцу три пальца. Хозяин удовлетворенно кивал головой и проходил к следующему. Так он убедился, что у всех гостей на запястье правой руки висят янтарные четки.
Слуга доложил:
- Пожаловал мистер Говард.
Через несколько минут вошел англичанин. Окинув компанию проницательным взглядом, он проговорил:
- Рад встретиться с вами, господа. Не будем терять времени.
- Прошу подкрепиться. - Сеид Назарбай сделал знак слуге, и тот подал поднос с рюмками и бокалами; поставив все возле гостя, отошел. Мистер Говард внимательно оглядел стоявшего в углу китайца. Хозяин пояснил:
- Глухонемой, вывезен мной из Китая. Ли Бин! Иди сюда! - крикнул он по-китайски. Но лимонного цвета лицо было безучастно. Ли Бин не шелохнулся. Глаза глядели сонно.
- По-видимому, наркоман... - проговорил англичанин.
- Немного курит, но это делает его еще ценнее...
В это время есаул потянулся к бутылке, она была . пуста.
- Эй, китаеза! Иди сюда, обезьяна...
Ли Бин все так же безучастно глядел на хозяина. Тот сделал несколько знаков, и безжизненная фигура китайца ожила. Он взял из ниши бутылку, подошел к есаулу, наполнил стакан и быстро вернулся на свое место.
- Какого черта он бутылку унес?.. - ворчал казак.
- Простите, господин есаул, он выполнил мой приказ. Сейчас начнем обсуждение важного вопроса.
Есаул что-то промычал и стал медленно тянуть коньяк. заедая ломтиком лимона.
- Прошу мистер Говард, - пригласил хозяин.
- Как вам известно, господа, из Мешхеда приходит регулярно помощь. Связь налажена хорошо. Но нам дремать нельзя, надо смыкать строй... Необходимо сегодня же договориться об объединении. Лозунг большевиков «Вся власть Советам» очень популярен, под это знамя собираются все новые и новые силы. Генерал Коровиченко долго не продержится. Давайте намечать нашу программу. Кстати, - англичанин обратился к хозяину, - почему я не вижу почтенного Ишана-Ходжу?
- О, святой отец очень занят, укрепляя «Джамият и улема».
- Это значит: Союз мусульманского духовенства, - перевел Говард. - Что же, нам и союзу интересно работать вместе. В Коканде мы уже имеем твердую договоренность с «Советом мусульман». Прошу высказываться.
Есаул провел рукой по свисавшему чубу, выпил стакан нарзана, прокашлялся:
- Атаман Дутов предлагает назвать нашу организацию «Восточной Федерацией»...
- Или Юго-Восточным союзом, - добавил желтолицый, - на этот счет у консула Эсертона имеется договоренность с Дутовым.
- Его высочество эмир пожелал быть участником этого союза, - заявил Хамракул Али-бек.
- Я полагаю, господа военные выскажутся?
Говард посмотрел в сторону трех штатских и полковника в туркменском халате. Один из штатских выпрямился и, подняв плечи, словно на них были густые эполеты, раздельно проговорил:
- Союз офицеров уже совещался. Он не возражает войти в крупное объединение. А действовать мы начали. Многие получили посты, что очень поможет при перевороте.
- Что же, господа, ваше мероприятие своевременно. Подобную тактику следует применять и дальше. Советы надо разваливать изнутри, иметь там своих людей. Нами уже подписан договор, предложенный кокандским правительством. Туркестан на двадцать пять лет будет английской колонией.
- Не может быть! - сорвалось у Журовича.
Говард иронически посмотрел на полковника и, вынув из бокового кармана бумагу, прочел выдержку:
«...После свержения советской власти в Туркестане будет образована автономная республика под исключительно английским влиянием».
Он торжествующе обвел взглядом всех присутствующих и машинально сунул бумагу под край ковра.
- Британское правительство оказывает и будет оказывать щедрую помощь своим союзникам... Вам, полковник, это хорошо известно, - сказал он Журовичу, заметив на лице полковника разочарование.
- Еще хочу заметить, - продолжал Говард, - спешите укреплять позиции. В Петрограде назревают нежелательные события. Обдумайте план действия. Мы встретимся еще раз.
Сеид Назарбай вышел сделать распоряжение и вернулся в сопровождении трех музыкантов, за ними слуги несли подносы с угощением и напитками.
- Предлагаю дружескую беседу скрепить дружеской пирушкой, - объявил он.
- Музыка, шампанское и женщины! Что может быть отраднее... - заявил уже протрезвевший есаул Дутова.
- Все будет! - загадочно блеснул глазами хозяин.
Говард пил мало, хотя слуга китаец неизменно подносил ему новые блюда и новые вина. Ли Бин, входя в комнату, оставлял свои туфли у порога и бесшумно скользил по ковру босыми, цепкими ногами. Во время одного из таких преподношений он ловко вытащил ногой из-под ковра документ и не менее ловко переправил его в широкий рукав своего шелкового халата.
Музыка заиграла что-то похожее на марш, и в комнату вошли одна за другой пять девушек. Все они были миловидны, а смущенье еще больше красило их. Последней вошла худощавая брюнетка со смелым взглядом карих глаз. Пока подруги рассаживались, она остановилась на пороге и, внимательно всех оглядев, решительно направилась к Говарду.
- Эти, - она повела презрительным взглядом в сторону пирующих, - сильно подогреты. Я опасаюсь эксцессов. Разрешите присесть возле вас, мистер?
- Пожалуйста. - Говард подвинулся. - Простите, я не всех знаю... - замялся он.
- Вполне понятно. Я сестра офицера Тишковского. Служу в железнодорожном штабе машинисткой. Могу ознакомить со многими деятелями.
- Счастливая случайность. Я рад познакомиться с вами, мисс.
Вскоре у них завязалась оживленная беседа.
Музыка, говор, веселый смех, иногда женское повизгивание наполнили комнату, а за дверью хозяин расспрашивал старика сторожа:
- Почему не привел ту - маленькую, рыженькую?
- Кусалась, царапалась, а потом расплакалась, не пошла.
- Ничего. Останется для меня. Запри ее на замок. Пусть Ли Бин отнесет ей угощение и побольше вина.
Через час слуга открыл замок и впустил в полутем-ную комнату китайца с подносом полным всяких яств.
- Кушай, сестра, и не спи, - прошептал Ли Бин. - Ночью я выведу тебя. Не место здесь молодой девушке.
В полночь замок щелкнул под ловкими пальцами Ли Бина, и две тени выскользнули в темный закоулок, где одиноко росла чахлая акация. Свитая из шелковых покрывал веревка помогла беглецам перебраться через забор в пустынную улицу.
Скоро девушка была дома, а Ли Бин явился в школу советских командиров к дежурному преподавателю Ронину. Он вручил ему бумагу, сказав:
- Читай, товарищ командир, а я расскажу, что слышал.
В пять часов утра двадцать восьмого октября прозвучал тревожный призывной гудок Красновосточных мастерских. Ронин приказал поднять людей по боевой TpeBofe. Когда рота выстроилась, он объявил:
- Будущие красные командиры! Слышите гудок? Революция в опасности. Власть советов призывает на помощь. За мной!
Беглым маршем вооруженные курсанты и красноармейцы, среди которых был Ли Бин, направились в железнодорожные мастерские. Туда же поспешила батарея саперного батальона.
Рабочие встретили своих братьев криками «ура».
В боевой обстановке был выбран революционный комитет. К вечеру вооруженные отряды растеклись по улицам города, ведя наступление на Белый дом. Сомкнутым строем мужественно сражались партийные и беспартийные, русские и узбеки - рабочие железнодорожных мастерских. К ним примкнули многие воинские части. Влилась и крупная боевая единица - Первый сибирский запасной полк. Начались жаркие бои с юнкерами и частями генерала Коровиченко, столкнулись две силы. Одна состояла из обученных воинов во главе с военными специалистами, другая - из добровольцев-рабочих, озаренных великой идеей - добыть свободу и счастье угнетенным. Рабочие шли на смерть, проявляя чудеса храбрости. И вот, когда, сражаясь без отдыха, отряды красных изнемогали, радио принесло историческую весть: Временное правительство свергнуто восставшими рабочими Петрограда. Власть в руках Советов! С новыми силами рабочие ринулись в бой... И победили!
Двое мальчиков, глядя на заплаканные глаза матери, тревожно спрашивали:
- Где папа? Арестован...
Дуся, стараясь быть бодрой, отвечала:
- Услали в командировку, на линию.
Это было правдоподобно. Отец часто уезжал. А у Дуси разрывалось сердце. С утра двадцать седьмого ушел Авенир в город, в комитет, и не вернулся. На рассвете, когда призывно загудел гудок, к ней прибежала соседка:
- Слышишь, гудит? Это собирают народ, твоего выручать...
- Как выручать?
- Вчера в Доме свободы семь человек забрали, в тюрьму увезли.
Сердце молодой женщины перестало биться. Жив ли? Над городом прозвучали выстрелы винтовок, треск пулеметов.
Дуся торопливо собирала подушки, зимнюю одежду, матрасы и забила ими окна. В это время что-то ухнуло и со свистом пронеслось над крышей маленького дома. Дети громко заплакали.
- Вот глупышки, чего испугались? Разве не слышали, как пушка в двенадцать часов палила? Садитесь вот сюда, на пол, разберите мне аптечку, да не пролейте лекарства, не разбейте пузырьков. - Для детей это была интересная, но запретная игрушка. Мать пообещала:
- Сейчас сбегаю, приведу вашего дружка Кольку. Сидите тихо.
Она выскочила к соседке, в дверях встретила Камилю.
- Дуся, давай твоих ребят ко мне! Еще какие есть, всех заберу. У нас тихо.
Это было кстати, Дуся и две соседки собрали ребятишек, передали Камиле.
... Бой разгорался.
- Вот и началось! Готовьте кипяток да варите похлебку, будем на ходу кормить наших, - приказала Дуся женщинам. - Пускай в каждом доме будет пища и минутный отдых бойцу.
- Покормить покормим, а отдых... Вот опять стрельба усиливается.
- Коли будут раненые, ко мне тащите. Я приготовила медикаменты.
После полудня промчался небольшой отряд казаков. Из-за разрушенной стены грянул залп. Два казака были ранены, третий с проклятиями свалился с лошади. Отряд ускакал. Дуся подбежала с сумкой к казаку. Тот попытался подняться, скрипнул зубами:
- Гады, бросили товарища.
- Лежи. Сейчас перевяжу, а то истечешь кровью.
- Спасибо, сестрица...
- А ты дурной, братец, чего на своих пошел? Вот и получил гостинец.
Разговаривая, она ловко перевязала рану. Два его товарища, пригнувшись, бежали вдоль дувала.
- Сильно тебя, Епифан? - спросил пожилой.
- Уважили!.. Вот спасибо сестрице.
- И то. А чего это, ребята, мы за генерала жизни готовы решиться? Давай перейдем к энтим красным, свой брат, рабочий. Знает, за что на смерть идет...
- Верно! - отозвался раненый.
- А ты, Родион? - обратился он к третьему казаку.
- Как сотня... Думаю, вся повернет за народ.
От Дома свободы отъехала машина. В ней сидели арестованные большевики. По бокам казачьи сотни оберегали безоружных революционеров. Впереди и сзади шли броневики. Всю колонну освещали прожектора.
Было нечто торжественное в этом небывалом в истории Ташкента шествии. Проследовав по Гоголевской и Пушкинской улицам, грозный эскорт свернул на Московскую и направился к тюрьме.
Во дворе машина остановилась. С лязгом захлопнулись железные ворота. Арестованных через глухой коридор провели в большую общую камеру.
Смутно и тяжело было на душе Авенира: «Неужели восстание захлебнется? Неужели победят произвол и насилие?»
Разместившись на цементном полу, пять человек ждали своей участи. Враг беспощаден. Он не остановится ни перед чем, чтобы сломить сопротивление рабочих, обескровить революцию. И каждый из пяти мысленно прощался с жизнью.
Тягостную тишину ночи неожиданно прервал могучий гудок железнодорожных мастерских. Пять минут плыл над городом его мощный призыв, и тотчас ему ответили все ташкентские заводы и стоящие под парами паровозы. Они звали в бой.
Камера ожила.
- Началось! - взволнованно воскликнул Цвилинг.
- Наши товарищи берутся за оружие, - поддержал его Бендецкий.
Глаза Авенира горели радостью:
- Святая минута! Не жаль за нее жизни.
- А нас все-таки хлопнут! - грустно прошептал анархист Шмидт.
- Теперь им надо побеспокоиться о собственной шкуре, - возразил Успенский. - Народ поднялся на борьбу.
Рано утром ухнул артиллерийский выстрел. Стали доноситься пулеметные очереди и ружейные выстрелы. Так продолжалось весь день. Бой не стих и вечером. В полночь в коридоре затопали сапоги. Распахнулась дверь, и в камеру ворвалось полтора десятка прапорщиков.
- Большевистская зараза!
Окружив арестованных, они повели их во двор к грузовику.
- Залезай! - закричал старший.
В кузове им приказали лечь лицом вверх. Вокруг уселись прапорщики и приставили штыки к груди арестованных.
- Если кто пикнет, заколем, как собак.
Ворота распахнулись, машина рванулась, выскочила на улицу. Но тут мотор сразу сдал, и грузовик замер в нескольких шагах от тюрьмы.
Шофер стал ругаться:
- Я же предупреждал - ехать нельзя. Мотор чинить надо.
Прапорщики руками вкатили машину назад во двор тюрьмы. Шофер принялся возиться с мотором. Его торопили, совали под нос наганы, грозились расстрелять.
Арестованные без труда догадались, что шофер тянет время. Он знает, куда и зачем везут большевиков, и старается хоть чем-нибудь помешать предстоящей расправе.
Наконец грузовик все же ожил, покинул тюрьму и заколесил по городу. Лежа на спине, Авенир смотрел на яркие звезды, прощаясь с жизнью. Ему было больно умирать, не узнав конца восстания. Победят ли рабочие? Должны победить. Настанет новая светлая жизнь. Дети вырастут свободными счастливыми людьми...
Машина въехала на ярко освещенную площадь.
- Встать!
Помогая друг другу, арестованные поднялись и увидели, что находятся в крепости. Их сняли с грузовика и развели по казематам.
Охраняли узников казаки. Они, как и прапорщики, ругались, пугали членов Комитета расстрелом. Арестованные не молчали. Старались втянуть солдат в разговор.
Сила правдивого слова велика. На другой день нашлись среди казаков желающие понять, чего хотят большевики. Были даже сочувствующие. Один рассказал:
- Порешили бы вас в ту же ночь, как взяли из тюрьмы. Да, Ьлышь ты, рабочие за вас грозились расстрелять триста юнкеров.
- А теперь что слышно?
- Вот ведут переговоры через Городскую управу. Там доктор Слоним и адвокат Закаменный торгуются с Коровиченко.
Эти сведения подбадривали, вселяли надежду.
На третий день казаки открыли камеры, выпустили пленников в коридор, отдали им винтовки.
- Хотят с вами покончить. Защищайтесь!
Это походило на правду. Все ближе гремели выстрелы. На крепость велось наступление. Минуты тянулись медленно. Но вот послышался властный голос и стук в дверь.
- Отворяй!
Вошел прокурор с комиссией. Комендант крепости растерялся, увидя узников вооруженными.
Прокурор объявил:
- Революция победила. Генерал Коровиченко арестован. Вы все свободны.
Через час Авенир был уже в мастерских.
Восторженными криками встретили своего товарища рабочие. На руках они несли Авенира до трибуны. Худой, заросший волосами, хриплым простуженным голосом он сказал:
- Товарищи! Братцы! Поздравляю вас с победой! Вст оно, пришло наше рабочее счастье! Да здравствует советская власть! Да здравствует наш вождь Ленин!
Голос его потонул в громе аплодисментов.
После митинга Авенир поспешил в выходу. Не терпелось обнять детей, жену. Шел, вдыхая холодный воздух надвигавшейся ночи, радуясь свободе. А вот и родное гнездо. Навстречу бегут дети.
- Папа! Папа приехал!
Сияющие глаза Дуси смотрят ему прямо в душу.
- Вот видите, вернулся из командировки наш папа! - сказала она радостно.
- Могуча рабочая сила. Уберегли мы советскую власть, - радостно хрипел Авенир, обнимая жену и ребят.