Об архетипичном
Только теперь, может быть (даже удивительно, что так поздно), после очередной поездки на станцию Ч. мне начинает быть ясным, насколько глубокая, магическая вещь - родные места, места детства. Странно, что человек к 43-м годам и седеющей башке доживает до отчётливого чувства таких банальностей (я почему-то думала, что я эту тему на 24-м году отработала, когда детство вообще, собственное детство как завершённое состояние стало предметом открытия). Они магичны, чем бы они ни были, здесь дело не в качестве, но исключительно в статусе. Эти пространства - точная и единственная форма нашего полного, или почти, соприкосновения с «таинственной основой жизни»; в этом смысле в них есть что-то столь же насыщающее силой, сколь и жутковатое. Они завораживают. Это - места, где значителен и архетипичен каждый предмет, если он изначален. Где жизнь и смерть - как в раннем детстве - присутствуют не просто одновременно, но в нерасторжимом единстве друг с другом, где они - одно.
Ну как можно в таких местах жить беззаботно, «просто так», как в любых других? Нельзя, конечно. Там избыток полноты - тяжёлой, тягучей, холодной и тёмной, как подземная вода. (Это относится, по моему чувству, только к раннему детству - лет с 9-ти начинает потихоньку светлеть, к 11-12-ти выползаем на сушу и начинаем греться на солнышке - пока не грянуло отрочество с его новыми неуютами. Во всяком случае, я вспоминаю свои 11-12 как самые солнечные годы между двумя долгими - но очень разными - пасмурностями.) Там слишком значительно - не расслабишься, там слишком много памяти, которая не даёт быть в простоте самой-собой-сегодняшней и по сравнению с которой я-настоящая всегда буду мелкой и недостаточной.
Но ездить в такие места - акт магический. Это всегда (сколько бы ни повторялось!) - нырок вглубь, прикосновение к тёмной основе бытия, к его чувствительному нерву, от чего всегда - больно.
Ну как можно в таких местах жить беззаботно, «просто так», как в любых других? Нельзя, конечно. Там избыток полноты - тяжёлой, тягучей, холодной и тёмной, как подземная вода. (Это относится, по моему чувству, только к раннему детству - лет с 9-ти начинает потихоньку светлеть, к 11-12-ти выползаем на сушу и начинаем греться на солнышке - пока не грянуло отрочество с его новыми неуютами. Во всяком случае, я вспоминаю свои 11-12 как самые солнечные годы между двумя долгими - но очень разными - пасмурностями.) Там слишком значительно - не расслабишься, там слишком много памяти, которая не даёт быть в простоте самой-собой-сегодняшней и по сравнению с которой я-настоящая всегда буду мелкой и недостаточной.
Но ездить в такие места - акт магический. Это всегда (сколько бы ни повторялось!) - нырок вглубь, прикосновение к тёмной основе бытия, к его чувствительному нерву, от чего всегда - больно.