Персонально-семантическое
Ну понятное дело, флешмоб, и очень подобный тому, что был вот тут с пятью понятиями, только теперь их семь (флешмобы, странствуя по ЖЖ, должно быть, мутируют, и это лишний раз подтверждает то, что они - живые и жизнеспособные организмы). eitne выдала мне список очередных стимулов для самопрояснения - о двух из них, последних, я пока не приложу ума, какое они могут иметь ко мне отношение, но тем важнее об этом задуматься, подтверждая тот факт, что к нам на самом деле имеет отношение всё на свете, - может быть, что-нибудь и прояснится, если на них сосредоточиться.
Итак:
Блокнот - совершенно как книга (только лучше: сама пишешь), личная-автономная портативная жизнь, персональный баллончик с кислородом. Незаменим для уловления случайно возникающих мыслей и формулировок (а случайность, как известно - любимый режим их возникновения, они вообще в неволе не очень-то размножаются) - и потому просто обязан быть под рукой при ходьбе по улицам, поездках в транспорте (особенно - когда в окно смотришь: мысли это очень любят и доверчиво приманиваются, а впрочем, приходят и без приманки), сидении и стоянии в очередях и вообще во всех ситуациях вне дома. Да, да, физические характеристики принципиальны - ну, почти: для полноты жизни в обществе блокнота он должен быть толстый, «мясистый»; форматом предпочтительно в ладонь - в принципе, «книжный» формат тоже допустим, но он не даёт желаемого чувства приватности общения с блокнотом - он «виднее», незащищённее, в него посторонним глазом заглянуть удобнее. Блокноты «книжных» форматов хороши для неторопливого накапливания мыслей в домашней обстановке.
«Уйди!» - одно из тех (довольно, кстати, немногих) слов, сказать которые мне предельно трудно. Я говорила его считанные разы в жизни, и всякий раз тогда, когда ситуация воспринималась наконец как окончательно невыносимая. Мне проще, понятнее, естественнее «терпеть» и «стараться исправить» неисправляемое до последнего предела - если оно таково, что нуждается в этом. Мне постоянно кажется, что я чего-то не доделала и сама виновата. В этом смысле «Уйди!», сказанное другому, звучит в моих собственных ушах как расписка в собственном поражении, как сдача позиций: «Я не смогла». То есть в этом куда больше гордыни, чем смирения и милосердия.
И это при том, что почти все значительные отношения (кроме одних-единственных) в своей жизни, которые прекратились - я прекращала сама.
Как так вышло - я не знаю.
Северный ветер. Насколько чуждо и далеко мне всё южное и жаркое, настолько адресованно и точно - всё северное. Северный ветер - это как раз мой ветер, и лучше всего, если он пахнет северным питерским морем. Он, холодный, широкий и острый одновременно, правильно собирает и настраивает всё, дышащее им, человеческое существо. В нём есть что-то, что, кажется, даже важнее свободы (а может быть - разновидность её): точность и ясность, прямота и сила, некоторая сдержанная предельность восприятия всего происходящего.
Магазины женской одежды - до относительно недавнего времени - почти терра инкогнита. Одежда относится к тем областям жизни, которые я чувствую довольно плохо - тут следовало бы даже резче сказать: плохо; но есть некоторое исключение из этого стабильно воспроизводящегося правила: бывает точное и безошибочное чувство «своей» вещи, жить с которой будет естественно. Вот такую надо тут же хватать, и, как правило, не ошибёшься. Причём большинство вещей этого рода было встречено и куплено мною на ходу, типа в переходах и на рынках у метро, так что до магазинов дело доходило - да и по сей день доходит - редко. Но в последние года, примерно, три я стала осваивать эту область жизни - присматриваться к магазинам одежды как к источнику разных возможностей самой себя.
Города, которых нет на карте - а вот это как раз земля очень изведанная. Всё детство, вплоть до старших классов школы, было заполнено придумыванием и тщательным обживанием несуществующего Континента (и, конечно, его городов) - и это было одним из самых счастливых и, честное слово, самых осмысленных занятий. Подробнее всего придумывался Хармут, столица Королевства Джарбан. Он до сих пор помнится в чувственных подробностях, вплоть до звона трамваев на улицах и «круглого» мелодичного звука, предварявшего объявления в хармутском метро. И, конечно, вплоть до звуков характерно-хармутского наречия, с гортанным растягиванием гласных, джарбанского языка! В общем, я жила там ничуть не меньше, чем в Москве, а пожалуй что, и больше. Карты Хармута я почему-то в своё время так и не нарисовала, так что на карте его действительно нет. Зато была схема метро и увязанных с ним в единую сеть пригородных электричек - которую я, к несчастью моему, потеряла.
Клумбы - мне милее всё дикорастущее, неожиданное, неофициальное и нерегулярное. Поэтому цветы в такой искусственно-усмирённой форме меня никогда не трогали. «Клумбы» - скорее «противознак» моего чувства мира. Я на клумбах не расту, мне бы в чаще где-нибудь!
Аквариум - ни самого аквариума с его обитателями, ни желания его иметь у меня не было никогда. Это - чужое, холодное, далекое, разве что отстранённо-любопытное, но не вызывающее настоящего интереса. Из всех зверей у меня складываются отношения только с теплокровными: так, чтобы шерсть была (на которую, правда, аллергия), чтобы почесать, погладить, повзаимодействовать... Мне даже смотреть на рыбок никогда не нравилось - не возникает у меня с ними эмоциональной зацепки. Зато издавна была и по сию минуту жива личная метафора «воздушного аквариума»: того, в чём я обитаю - плавая в персональном пузыре воздуха за невидимо-прозрачными, но прочными стенками, шевеля жабрами, поводя хвостом, глядя на далёких жителей внеаквариумного пространства. Теперь я сам аксолотль. ©
Итак:
Блокнот - совершенно как книга (только лучше: сама пишешь), личная-автономная портативная жизнь, персональный баллончик с кислородом. Незаменим для уловления случайно возникающих мыслей и формулировок (а случайность, как известно - любимый режим их возникновения, они вообще в неволе не очень-то размножаются) - и потому просто обязан быть под рукой при ходьбе по улицам, поездках в транспорте (особенно - когда в окно смотришь: мысли это очень любят и доверчиво приманиваются, а впрочем, приходят и без приманки), сидении и стоянии в очередях и вообще во всех ситуациях вне дома. Да, да, физические характеристики принципиальны - ну, почти: для полноты жизни в обществе блокнота он должен быть толстый, «мясистый»; форматом предпочтительно в ладонь - в принципе, «книжный» формат тоже допустим, но он не даёт желаемого чувства приватности общения с блокнотом - он «виднее», незащищённее, в него посторонним глазом заглянуть удобнее. Блокноты «книжных» форматов хороши для неторопливого накапливания мыслей в домашней обстановке.
«Уйди!» - одно из тех (довольно, кстати, немногих) слов, сказать которые мне предельно трудно. Я говорила его считанные разы в жизни, и всякий раз тогда, когда ситуация воспринималась наконец как окончательно невыносимая. Мне проще, понятнее, естественнее «терпеть» и «стараться исправить» неисправляемое до последнего предела - если оно таково, что нуждается в этом. Мне постоянно кажется, что я чего-то не доделала и сама виновата. В этом смысле «Уйди!», сказанное другому, звучит в моих собственных ушах как расписка в собственном поражении, как сдача позиций: «Я не смогла». То есть в этом куда больше гордыни, чем смирения и милосердия.
И это при том, что почти все значительные отношения (кроме одних-единственных) в своей жизни, которые прекратились - я прекращала сама.
Как так вышло - я не знаю.
Северный ветер. Насколько чуждо и далеко мне всё южное и жаркое, настолько адресованно и точно - всё северное. Северный ветер - это как раз мой ветер, и лучше всего, если он пахнет северным питерским морем. Он, холодный, широкий и острый одновременно, правильно собирает и настраивает всё, дышащее им, человеческое существо. В нём есть что-то, что, кажется, даже важнее свободы (а может быть - разновидность её): точность и ясность, прямота и сила, некоторая сдержанная предельность восприятия всего происходящего.
Магазины женской одежды - до относительно недавнего времени - почти терра инкогнита. Одежда относится к тем областям жизни, которые я чувствую довольно плохо - тут следовало бы даже резче сказать: плохо; но есть некоторое исключение из этого стабильно воспроизводящегося правила: бывает точное и безошибочное чувство «своей» вещи, жить с которой будет естественно. Вот такую надо тут же хватать, и, как правило, не ошибёшься. Причём большинство вещей этого рода было встречено и куплено мною на ходу, типа в переходах и на рынках у метро, так что до магазинов дело доходило - да и по сей день доходит - редко. Но в последние года, примерно, три я стала осваивать эту область жизни - присматриваться к магазинам одежды как к источнику разных возможностей самой себя.
Города, которых нет на карте - а вот это как раз земля очень изведанная. Всё детство, вплоть до старших классов школы, было заполнено придумыванием и тщательным обживанием несуществующего Континента (и, конечно, его городов) - и это было одним из самых счастливых и, честное слово, самых осмысленных занятий. Подробнее всего придумывался Хармут, столица Королевства Джарбан. Он до сих пор помнится в чувственных подробностях, вплоть до звона трамваев на улицах и «круглого» мелодичного звука, предварявшего объявления в хармутском метро. И, конечно, вплоть до звуков характерно-хармутского наречия, с гортанным растягиванием гласных, джарбанского языка! В общем, я жила там ничуть не меньше, чем в Москве, а пожалуй что, и больше. Карты Хармута я почему-то в своё время так и не нарисовала, так что на карте его действительно нет. Зато была схема метро и увязанных с ним в единую сеть пригородных электричек - которую я, к несчастью моему, потеряла.
Клумбы - мне милее всё дикорастущее, неожиданное, неофициальное и нерегулярное. Поэтому цветы в такой искусственно-усмирённой форме меня никогда не трогали. «Клумбы» - скорее «противознак» моего чувства мира. Я на клумбах не расту, мне бы в чаще где-нибудь!
Аквариум - ни самого аквариума с его обитателями, ни желания его иметь у меня не было никогда. Это - чужое, холодное, далекое, разве что отстранённо-любопытное, но не вызывающее настоящего интереса. Из всех зверей у меня складываются отношения только с теплокровными: так, чтобы шерсть была (на которую, правда, аллергия), чтобы почесать, погладить, повзаимодействовать... Мне даже смотреть на рыбок никогда не нравилось - не возникает у меня с ними эмоциональной зацепки. Зато издавна была и по сию минуту жива личная метафора «воздушного аквариума»: того, в чём я обитаю - плавая в персональном пузыре воздуха за невидимо-прозрачными, но прочными стенками, шевеля жабрами, поводя хвостом, глядя на далёких жителей внеаквариумного пространства. Теперь я сам аксолотль. ©