В тишину и глубину
Хочется подмосковных городов, вообще - маленьких городков, их тишины, их дыма из печных труб.
Может быть, даже больше, чем Рима или не виданного ещё Лиссабона.
(Да и не может быть, а точно. Рим, Лиссабон, Стокгольм… - [какую-нибудь меня] расширяют. Сильно. Резко. Драматически. - Вязьма, Кинешма, Скопин, Ржев, Старая Ладога, Великие Луки… - уточняют и углубляют.)
(Ну, это разные жанры существования, разные типы путешествий и модусы восприятия.)
Ужасно хочется в Боровск, Плёс, Шую, Торжок, Муром, Вязники… - в глубокую русскую тишину, в медленную, основательную, скрытую жизнь - как телесный опыт. В то, что воспринимаешь скорее слухом, чем глазом. Или скорее даже осязанием, общим телесным чувством.
(В то, что кажется записями мелким, иной раз и нечитаемым почерком на обширных полях больших городов, - они, пожалуй, по ряду объёмов и перевесят сказанное в том тексте, который мы, жители этих больших городов, принимаем за основной. А основной-то не там.)
Роман Биляев. Осень
Может быть, даже больше, чем Рима или не виданного ещё Лиссабона.
(Да и не может быть, а точно. Рим, Лиссабон, Стокгольм… - [какую-нибудь меня] расширяют. Сильно. Резко. Драматически. - Вязьма, Кинешма, Скопин, Ржев, Старая Ладога, Великие Луки… - уточняют и углубляют.)
(Ну, это разные жанры существования, разные типы путешествий и модусы восприятия.)
Ужасно хочется в Боровск, Плёс, Шую, Торжок, Муром, Вязники… - в глубокую русскую тишину, в медленную, основательную, скрытую жизнь - как телесный опыт. В то, что воспринимаешь скорее слухом, чем глазом. Или скорее даже осязанием, общим телесным чувством.
(В то, что кажется записями мелким, иной раз и нечитаемым почерком на обширных полях больших городов, - они, пожалуй, по ряду объёмов и перевесят сказанное в том тексте, который мы, жители этих больших городов, принимаем за основной. А основной-то не там.)
Роман Биляев. Осень