Таинственен не тот город (не то пространство вообще, но город - склубление, сгущение пространства, лицо на его теле, поэтому о городах думается прежде всего), который таинствен «сам по себе» (в этих вопросах нет ничего «самого по себе»), но тот, который мы чувствуем таковым; тайна - внутреннее событие человека (что за пределами наших внутренних событий - до того, боюсь, нам не дотянуться, только ловить во внутренних зеркалах), и обозначила бы я её, очень начерно, как чувство одновременно бесконечной скрытости, бесконечной значительности и бесконечной глубины - «колодец глубины несказанной», данный как непосредственное и целиком захватывающее переживание - и сопутствующее этому чувству, тщетно пытающееся его «накрыть», изъяснить - бесконечное и принципиально не исчерпывающее смыслопорождение ему в ответ. Тщание исчерпать - вкупе с пониманием, что не удастся.
Это я к чему. Москва для меня в этом смысле безусловно и непреходяще таинственна (причём и в местах, совершенно далёких от общезначимости, от «культурного смысла», в них особенно, - в Рощинских переулках в районе Шаболовки, например [затронули их в одном разговоре - и сразу же вернулось, набросилось это чувство во всей своей полноте]), во дворах и проулках между улицами Фотиевой и Коперника у Воробьёвского шоссе - нынешней улицы Косыгина, - а Прага (вторая моя биографическая точка) почему-то нет. То есть, таинственность и глубина Праги, которые там уж конечно есть и уж наверное помощнее, чем на Шаболовке и в Рощинских переулках [а может быть, и не мощнее; выдвигаю дерзкое недоказуемое предположение: таинственность разных городов равномощна, просто не везде в равной мере чувствуется одним и тем же человеком], - не даются мне как мощное, непосредственное, сакральное (почему бы и нет?) переживание, - просто знаются и признаются головой, и всё. - Вполне возможно, что «своё» и «чужое» различаются ещё и по этому признаку.
Владимир Тупоршин. Шаболовка зимой