Наука отпускать
(Набормотавшееся в одном ЖЖ-разговоре пусть-ка будет разбормочено подробнее.)
В детстве, с его, казалось бы, избытком времени, именно времени вечно и не хватало (надо было постоянно что-то успевать: в школу, сделать уроки, в музыкальную, не к ночи будь помянута, школу, сделать уроки для музыкальной школы, туда, сюда...) Понятно, что эта нехватка глубоко искусственная, и без основной массы не успевавшегося можно было прекрасно обойтись, но тем не менее: эмоциональный опыт нехватки и несвободы совершенно настоящий, он впечатывается в человека как его собственная форма на все, по большому счёту, оставшиеся годы.
В избытке было времени «метафизического». День тянулся доооолго, годы были вообще бесконечны. (Отдельный вопрос, что в детстве совершенно не представляешь себе, что с этим избытком делать: это один из опытов безмерности - и, в глубине души, того, что вся эта безмерность человеку, в сущности, совершенно не нужна, - опыт тщеты безмерности. Особенно это бывало огромными летами на даче - отсюда, уже тогда, невроз интенсивного заполнения времени, выстраивания внутри него внутренних структур - страх безопорности. Летний дачный день наваливался, как беспросветная неподвижная вечность, по крайней мере - как безвременье. Время - живое, тикающее, как часы, и маленькое, обозримое время было в Москве, в московском дворе с его играми и разговорами, туда хотелось всегда, там всё было человекосоразмерно. Челюха была опытом бессмысленной - требующей осмысления - вечности. )
Смешнее же всего то, что времени - простого физического - по-настоящему перестаёт не хватать (примерно) после сорока (ну, может быть, пораньше), - когда начинаешь понимать, что тебе нужно, а что нет и что ты с лёгкой душой отпустишь, не тратя на него времени никакого. Настоящая свобода начинается именно тогда (теперь!). Ко второй половине жизни человек, уязвимый и проницаемый в детстве, обзаводится бесценным умением сворачиваться внутри момента, как панциря, и растягивать его сколь угодно долго.
И только теперь может начаться настоящее, качественное расточительство времени. Оно ещё слаще от того, что знаешь об исчерпаемости его «метафизических» ресурсов. Слаще всего транжирить то, чего мало.
В детстве, с его, казалось бы, избытком времени, именно времени вечно и не хватало (надо было постоянно что-то успевать: в школу, сделать уроки, в музыкальную, не к ночи будь помянута, школу, сделать уроки для музыкальной школы, туда, сюда...) Понятно, что эта нехватка глубоко искусственная, и без основной массы не успевавшегося можно было прекрасно обойтись, но тем не менее: эмоциональный опыт нехватки и несвободы совершенно настоящий, он впечатывается в человека как его собственная форма на все, по большому счёту, оставшиеся годы.
В избытке было времени «метафизического». День тянулся доооолго, годы были вообще бесконечны. (Отдельный вопрос, что в детстве совершенно не представляешь себе, что с этим избытком делать: это один из опытов безмерности - и, в глубине души, того, что вся эта безмерность человеку, в сущности, совершенно не нужна, - опыт тщеты безмерности. Особенно это бывало огромными летами на даче - отсюда, уже тогда, невроз интенсивного заполнения времени, выстраивания внутри него внутренних структур - страх безопорности. Летний дачный день наваливался, как беспросветная неподвижная вечность, по крайней мере - как безвременье. Время - живое, тикающее, как часы, и маленькое, обозримое время было в Москве, в московском дворе с его играми и разговорами, туда хотелось всегда, там всё было человекосоразмерно. Челюха была опытом бессмысленной - требующей осмысления - вечности. )
Смешнее же всего то, что времени - простого физического - по-настоящему перестаёт не хватать (примерно) после сорока (ну, может быть, пораньше), - когда начинаешь понимать, что тебе нужно, а что нет и что ты с лёгкой душой отпустишь, не тратя на него времени никакого. Настоящая свобода начинается именно тогда (теперь!). Ко второй половине жизни человек, уязвимый и проницаемый в детстве, обзаводится бесценным умением сворачиваться внутри момента, как панциря, и растягивать его сколь угодно долго.
И только теперь может начаться настоящее, качественное расточительство времени. Оно ещё слаще от того, что знаешь об исчерпаемости его «метафизических» ресурсов. Слаще всего транжирить то, чего мало.