Морские байки, часть III, заключительная

[yajohn]

Из дневников английского пирата Бэзила Рингроуза:

19 апреля, 1680 года.
Pассвет. Дождь. Проснулся от холода. Промок до нитки, все тело онемело.
Десять утра. Дождь кончился. Разбил о скалу каноэ.
Двенадцать дня. Удалось спасти жизнь пяти испанцам, попавшим к пиратам в плен.
Час дня. Улучил минутку и зарисовал очертания берега.
Четыре часа дня. Продолжил путь.
Вечер. Попал в плен к испанцам.
Девять часов вечера. Суд. Был приговорен к смерти.
Десять часов вечера. Был узнан спасенными утром испанцами, получил помилование.
Одиннадцать часов ночи. Был отпущен с пожеланием валить на все четыре стороны.
Полночь. Дождь. Пытался уснуть. Hе смог, потому как промок и дрожал от холода.
Чтобы отвлечься, стал записывать в дневник события прошедшего дня.

Май 1585 года. Испания готовится к "английскому предприятию". Министры Филиппа II объявляют, что в связи с неурожаем Испания нуждается в зерне, и предлагают за зерно высокую цену в золоте или товарах. Одновременно, именем короля отдан приказ задерживать и конфисковывать на нужды флота все приходящие зерновозы, а особенно голландские, зеландские, немецкие и английские суда, поскольку эти "провинции находятся в состоянии мятежа против моей особы".

25 мая жадность принесла в порт Бильбао английский 150-тонный транспорт "Примроз" (Примула). Сгрузили образцы и скоропортящийся товар и отошли себе на рейд.

26 подходит к ним пинасса, а там коррехидор Бильбао и еще шестеро, назвавшиеся бискайскими купцами. Капитан Фостер их принимает с пирогами и пивом, пинасса уходит, оставив троих на борту, пиво идет хорошо, начинается медленный вежливый разговор о погоде и зерне… и тут под борт подваливают лодки и еще одна пинасса. И все бискайские купцы, и все хотят на борт.

Фостер, у которого с самого коррехидора нехорошие предчувствия, велит ответить, что он уже ведет беседу с рядом местных джентльменов и в порядке живой очереди, пожалуйста. Неудовлетворенные купцы, числом около сотни, достают аркебузы, всяекое острое железо, абордажные крючья и очень решительно лезут защищать свои торговые права. А господа собеседники приставляют Фостеру ножик к горлу. И тут является коррехидор со словами "Сопротивление бесполезно, вы конфискованы." То есть, все по королевскому плану. (Столь странный способ захвата объяснялся нежеланием даже случайно продырявить полезный горшочек.)

А дальше начинаются отступления. Потому что английские торговцы в смысле вооружения и отношения к окружающей среде от английских же ловцов трески не отличались совершенно ничем. Поэтому лезущих на борт испанцев встретили, как выразился Хаклют, "заранее заготовленным угощением". В общем, подготовленные к стрельбе кулеврины возникли как из-под дна морского, свои острые предметы тоже обнаружились в великом множестве, и дело повернулось так, что испанцы в капитанской каюте начали наседать на Фостера, чтобы он приказал своим людям прекратить сопротивление.

"Да вы что, с ума сошли? - удивился капитан торгового флота. - Они груз защищают. Нечего было загонять нас в угол."

В общем, в течение получаса команда из 28 человек очистила судно от посторонних. А потом частично приняла их обратно - лодки рванули обратно к берегу, не подобрав всех (что вполне понятно, потому как, помимо всякой мелочи, мирный зерновоз нес 10 штук пушек) - так что англичане еще и выловили полдюжины испанских раненых, какие были поближе.

И "Примроз" рванула из гавани, не дожидась третьего визита.

Уже в открытом море обнаружилось, что одним из подобранных раненых оказался коррехидор. У которого несколько удивленный Фостер со свежей царапиной на горле и поинтересовался, а что это, собственно, было.

Коррехидор заявил, что был это захват. По высочайшему повелению. И продемонстрировал повеление. После чего Фостер забыл про груз и все на свете и приказал идти домой. Потому что в приказе черным по желтому было написано, что корабли и их съедобный груз нужны для большого флота, собираемого в Лиссабоне.

"Примроз" пришла в Лондон 8 июня. Документы с носителями быстро попали куда надо. И Филипп II очень бы обрадовался результатам. Потому что там, где надо, то есть и в ведомстве Уолсингема, и в Тайном Совете, бильбаосское дело сочли испанской провокацией и методом дипломатического давления. Потому что мерили по себе. И совершенно не могли себе представить такого дела, чтобы у них в их собственном порту был отдан приказ захватить некое судно, и это судно не захватили бы.

И только через три недели выяснилось, что история была настоящая.

Благородной Ост-Индской компании фатально не везло с капитанами и факторами. Если толковый - значит ворует так, что дым столбом. Если честный - значит торговать не умеет. Если вдруг попадется знающий и дело, и меру - значит вскоре отуземится и перестанет должным образом соблюдать интересы компании. А если и этого не произойдет - значит, спятит.

Повторялось это с таким постоянством, что когда в сентябре 1614 капитан Сарис привел в Плимут конвой, груженый серебром, пряностями, ценным деревом и всякими китайскими и малайскими редкостями, господа компаньоны начали оглядываться в поисках подвоха - ибо дела обстояли уж слишком хорошо.

Лучше б они не оглядывались. В ноябре того же года при очередной проверке складов обнаружилось, что половина одного из складских помещения занята не резным деревом, а личной сарисовской коллекцией индийской и китайской порнографии. Причем речь шла не о соответствующих учебных пособиях с картинками. Сарисовский набор не поверг бы в ступор разве что очень завзятого последователя тантризма. И это бы еще полбеды. Собственно беда заключалась в том, что человек, обнаруживший всю эту радость, не смог самостоятельно определить степень подсудности коллекции и обратился к начальству - да не к Ост-Индскому, а к портовому. Портовое тоже пришло во вполне понятное недоумение - ни с чем подобным, да еще в промышленных количествах, ему сталкиваться не приходилось. Дело пошло выше, разразился скандал и в конце концов несколько образцов угодило на стол к Его Христианнейшему Величеству Иакову I.

О том, какова была непосредственная реакция монарха, история молчит. Известно только, что Его Величество в крайне резкой форме заявил держателям компании, что в дальнейшем будет возобновлять их хартию, сообразуясь не только с объемом прибыли John Company, но и с ее моральным обликом.

В общем, "горе, горе, страх, петля и яма". Потому что ну как, ну где, ну в каких эмпиреях прикажете искать честного и дельного капитана - да чтоб еще не пил, не курил (Иаков числил табак в одну цену с чумой) и по девкам не шатался?

И тут из очередного рейда на острова возвращается Вильям Килинг. И все семейство Хоукинсов с компаньонами издает отчетливый вздох облегчения. Капитан божьей милостью. Всю Юго-Восточную Азию на своем "Красном драконе" облазил. Честен скрупулезно, как по профессии и положено. Из предыдущего поколения - то есть его хоть в Вестминстерский дворец приглашай. Счастливо женат. И главное, больше чем уже есть, с ума не сойдет - некуда как бы. А что пират - так сами-то они кто?

И Килингу предложили пост "старшего над всеми англичанами в Индиях". И получили ответ, что он согласен, если ему позволят взять с собой жену, потому как не может он более пребывать в разлуке с нею. С одной стороны, господа компанейские пуритане этой просьбе всецело сочувствовали. С другой стороны, женщина на борту в дальнем рейсе это само по себе нездорово - и не помешает ли ее присутствие Килингу посещать дальние фактории? В конце концов, дело решило соображение, что еще одного скандала в ту же воронку компания просто не переживет. И в просьбе было отказано.

Килинг пожал плечами и протестовать не стал. Настолько не стал, что господа компаньоны опять заподозрили неладное. И верно - за неделю до отплытия выяснилось, что Килинг-таки умудрился протащить свою жену на борт - да еще вместе с акушеркой, поскольку Анна Килинг была беременна.
На этом терпение компании кончилось и Совет заявил Килингу, что или женщина сходит на берег, или этот вопрос будет решать двор. Имея некоторое представление об Иакове, Килинг сдался.

Флот ушел, прихватив собой сэра Томаса Ро, посла ко двору Великого Могола, и оставив на причале несчастную Анну Килинг.

Рейс шел обычным чередом - две пьесы до Мадраса с некоторым количеством стрельбы по дороге и на месте. Высаженный Ро приступил к обязанностям, а Килинг пошел на Яву, приводить в порядок тамошнюю факторию.

А тем временем в Лондоне враг не дремал и какая-то противоиндская пролаза доложила Иакову историю про женщину на борту. Иаков вызвал Вильяма Хоукинса и спросил "Я вас предупреждал?" И Хоукинс, понимая, что сейчас погибнет все, в драматической речи, вполне достойной любимого поэта капитана Вильяма, описал монарху высочайшие нравственные достоинства и нежную супружескую любовь четы Килингов, а также непреклонную суровость Совета Компании там, где речь шла о желаниях Его Величества.

А две недели спустя пришел попутной пинассой рапорт от сэра Томаса Ро, с докладом о первых успехах и панегириком капитану Килингу.
И Иаков, вообще-то крайне не любивший капитанов старого закала - и пользовавшийся у них полной взаимностью - решил, что такая корова нужна самому.

И в разгар дипломатической/торговой/грабительской деятельности Килинг получил приказ бросить все и двигаться обратно.

По прибытии получил звание адмирала королевского флота и в качестве особой личной привилегии - беспрецедентное право брать на борт жену в путешествия любой дальности.

А Ост-Индская компания опять осталась с нерешенным кадровым вопросом.

Как известно, где Индия, там и Красное Море. И если уж добрались до одного, так отчего не сунуться в другое. Ост-Индская компания так и рассуждала - и поначалу все было хорошо.

Но когда в Октябре 1609 сэр Генри Миддлтон привел эскадру в Мокку, дела пошли невесело. На третий день после высадки на штаб-квартиру компании было совершено нападение. Сперва нападавшим пришлось несладко, но на несчастье свое англичане довольно быстро разобрали, что имеют дело не с бандитами, а с местными турецкими регулярными частями и попытались как-то договориться. Сделали они это зря. Восемь из девяти человек, вышедших на переговоры, турки просто убили, а девятого - собственно сэра Генри, уволокли с собой.

Услышав стрельбу в гавани, капитаны кораблей эскадры поступили по процедуре - то есть снялись с якоря, вышли на рейд и навели пушки на город.

Сэра Генри пытались убедить приказать кораблям сдаться. Он послал это предложение туда, куда и турецкому чиновному евнуху пойти было несколько затруднительно, после чего его стукнули по голове чем-то тяжелым и очнулся он уже в кандалах, в повозке идущей в Санаа.

Там его привели пред светлы очи местного паши, и Миддлтон, наконец узнал, в чем дело. А дело было в местных торговцах, крайне обеспокоенных тем, что англичане со своими более быстроходными кораблями могут оседлать торговлю с Индией.
А поскольку про капитализм и пользу конкуренции купцы не слышали, то они и уговорили пашу решить проблему по методу товарища Сталина.

Миддлтон страшно удивился - Индия велика, объем торговых операций огромен, хватит на всех, тем более что с Европой Мокка все равно практически не торгует. И естественно, объяснил паше, что захват торговых путей не только не входит в планы Ост-Индской компании, но - что важнее - ей просто не по зубам. На чем и был увезен обратно в Мокку все еще в кандалах.

Надо сказать, что мокканские купцы и тамошний паша совершили страшную ошибку. Конечно "война, торговля и пиратство - три вида сущности одной" и все граждане, плававшие в те времена по морю, были не прочь пограбить на стороне, но флот Ост-Индской компании еще семь лет назад назывался Плимутской эскадрой и рефлексы у личного состава были настроены на прежний род деятельности. Так что на третий день пребывания в зиндане в Мокке Миддлтон сбежал, удавив охранника этими самыми кандалами. Добрался в гавань, связал из нескольких бочек плот и утром уже был на борту своего флагмана, злой как дракон на эмблеме компании.

Впрочем, как и положено по его предыдущей профессии, сэр Генри был человек дисциплинированный, поэтому он снялся с якоря и отправился в Сарат, в индийскую штаб-квартиру компании, и доложил обо всем происшедшем своему непосредственному начальнику сэру Вильяму Хоукинсу.

Реакцию сэра Вильяма нетрудно было предсказать. Он выслушал сэра Генри, спросил в пространство, наступит ли то время, когда турки научатся отличать англичан от португальцев, и приказал сообщить капитанам, что через трое суток флот компании выходит в море.

Мокку взяли сходу. Городу не причинили вреда - только прибрали весь товар с судов и складов. Следующим действием была блокада Красного Моря, продолжавшаяся четыре с половиной месяца, несмотря на все усилия местного военного флота, и кончившаяся только с приходом следующего каравана из дому. Прибывший с ним капитан Сарис, впоследствии любитель порнографии, сообщил Хоукинсу, что лондонское начальство вообще-то не собиралось в настоящий момент начинать войну с Портой или ссориться с Великим Моголом, а посему требует немедленно прекратить. И Хоукинс с Миддлтоном с огорчением прекратили.

Эта эскапада едва не стоила компании базы в Сарате, поскольку Великий Могол на практике убедился, что все, что говорили про Ост-Индскую компанию португальцы - правда.

Только в 14 году сэру Томасу Ро, при некоторой артиллерийской помощи Килинга, удалось убедить Джехангира сменить гнев на милость. Оный же сэр Томас, разобравшись в повадках могольского двора, и посоветовал компанейцам продать захваченный в Мокке и с тех пор загромождавший склады груз приятно пахнущих горьких бобов в Индии.

Прибыль была такова, что в 1619 компания направила в Мокку своим постоянным представителем Вильяма Финча - второго номера у Хоукинса. Надо сказать, что никаких неприятностей ни с местным начальством, ни с местными купцами у Финча не было, и он несколько десятилетий гнал в Сарат корабли, груженые местным кофе.

А поколение спустя, кому-то пришло в голову попробовать привезти груз кофе в Европу - до того он там существовал только в качестве сырья для парфюмерии и продавался на граммы. В 1664 году первый груз "бобов кава" был продан на лондонской товарной бирже.

А если бы мокканские купцы оказались менее жадными, а паша более чистым на руку… просто страшно подумать.

Декан собора Св. Павла Гарри Коул, которого вечно мотало из католицизма в протестантизм, в зависимости от того, кто сидел на троне, в 1558 году был, естественно, католиком. В том же самом году он получил от королевы полномочия извести в Ирландии реформатов. И убыл по месту назначения.

По дороге он остановился на ночь в Честере, у тамошнего мэра. И, будучи Коулом, не удержался, чтобы не помахать под носом у мэра шкатулкой с полномочиями "Вот чем я буду бичевать протестантов Ирландии."

Все это видела жена мэра, родом из Дублина. Так что она озаботилась тем, чтобы всласть накормить и в стол упоить опасного гостя. А когда гость пришел в слегка туманное состояние, она открыла шкатулку, вытащила бумаги, и положила внутрь первый попавшийся предмет - набор дорогих игральных карт.

Коул, по прибытии в Ирландию, явился прямо на заседание тамошнего Тайного Совета и объявил о своем деле лорду-наместнику. Тот открыл шкатулку, и обнаружил там колоду карт итальянской ручной работы. Сверху лежал валет. "Привезите нам что-то более убедительное. - сказал наместник, - А мы пока сыграем партию-другую."

Пришлось Коулу возвращаться за новыми полномочиями. Но пока он доехал обратно, пока получил бумагу, королева Мария возьми, и умри. А Елизавета, естественно, его полномочия возобновлять не стала, но в произошедшем разобралась - и пожаловала жене мэра пожизненную пенсию, заявив, что это один из редких случаев, когда карточная колода была употреблена на доброе дело.

Елизавета, как известно, категорически отказывалась верить, что Филипп Испанский готовит вторжение. Ей все эти заявления, декреты, перемещения войск казались формой дипломатического нажима. Королева просто не могла поверить, что коллега-монарх выбросит в топку столько ресурсов и жизней (за которые он, между прочим, несет ответственность перед Богом) из-за такой несущественной вещи, как форма религии.

Тайный совет и капитаны флота не знали, что делать. Разведданные были совершенно недвусмысленные, любой, кто бывал в Нидерландах, знает, что чем-чем, а несущественным вопрос вероисповедания не является. Но попробуй убеди в этом Бесс, у которой с юности сохранилось впечатление о Филиппе, как о самом трезвом и вменяемом человеке при дворе ее сестры.

А в Кадисе тем временем собирается флот.

И господа капитаны, и совет, решают сыграть на другой характерной черте королевы. В Нидерланды отряжается специальная экспедиция. Работа заняла месяц. Еще две недели ушли на тихую - чтоб ни мышь, ни этот, из Кириафа - подготовку эскадры. А потом Елизавете положили на стол 28 _свеженапечатанных_ испанских памфлетов в ее адрес и очередную папскую буллу, где ее объявляли незаконнорожденной, низложенной и призывали всех англичан содействовать армии вторжения.

Каким чудом в палате не обвалился потолок, так никто и не понял. Но среди инвектив, высказанных в адрес Филиппа, было несколько прямых пожеланий, которые, при некоторой натяжке, можно было интерпретировать и как приказ. Так что когда, не обнаружив на следующий день при себе Дрейка, королева поинтересовалась, где именно его носит, она получила в ответ (храбрый народ придворные) - "А он, согласно Вашей высочайшей воле, отправился жечь бороду Филиппу Испанскому".

Тут потолок пострадал еще раз, в Плимут на полной скорости ринулся гонец - но эскадра-то была подготовлена заранее - и теперь ищи Дрейка в море.

А сэр Фрэнсис с совершенно беспрецедентной даже для себя наглостью среди бела дня вломился в порт Кадис, сжег там кучу транспортов и _все_ бочки для воды, заготовленные для флота. Чем и отсрочил выход армады по крайней мере на год. А главное, привез такую гору сведений, что даже королева перестала сомневаться в том, что готовится вторжение - и разговор, соответственно, пошел уже только о мерах и сроках.

1581. Капитан Уолтер Рэли получает приказ арестовать некоего лорда Роша и доставить в Корк. Отношения у Рэли с начальством к тому моменту, мягко говоря, не сложились - собственно, приказ именно этим обстоятельством и объяснялся.

Не то, чтобы лорд Ормонд или Грей де Вилтон не желали видеть лорда Роша в Корке в упакованном виде, но посылать за ним отряд в 90 человек было, некоторым образом, оскорблением для Роша, который-то и в спокойные времена (в Ирландии редкие) кормил тысячу с лишним бойцов, а свистнуть мог еще втрое против того.

Но ожидавшегося скандала не последовало. Капитан взял под козырек (шлема) и убыл в неизвестном направлении.

Обнаружился он через неделю. Непосредственно у ворот замка Балли, принадлежавшего Рошу. С шестью солдатами. Просто постучал в ворота и потребовал хозяина. Рош, уже осведомленный, что "это его арестовывать идут" и успевший уже поднять людей, укрепиться и окопаться, несколько удивился, но терять лицо не захотел и пригласил пришлеца с его войском на завтрак. За завтраком капитан объяснил причину визита - он, Рэли, очень интересуется астрономией, он знает, что лорд Рош тоже ею интересуется и что в замке есть обсерватория. Вот ему и хотелось посмотреть на нее до того как, потому что после это - по разным причинам - может оказаться невозможным. Хозяин опять сильно удивился и начал расспрашивать гостя уже о вещах астрономических. И обнаружил, что имеет дело с настоящим и искренним энтузиастом. Ну, бывает.

Резать визитера в таких обстоятельствах стало уж совсем неудобно, тем более, что толковые собеседники в любимой области попадались Рошу редко. Обсерваторию осмотрели к взаимному удовольствию - а потом гость попросил показать ему замок, пока он цел. Пребывающий в отменном настроении Рош согласился - и вместе с гостем и подобающим случаю "хвостом" прошел до Сторожевой башни. Где произошла некоторая рокировка. Потому что гость приставил к горлу хозяина острый предмет и посоветовал охране отойти подальше. Гарнизон башни помощи владельцу замка не оказал - он к тому моменту полностью состоял из англичан.

Оказывается, в Сторожевую башню вел подземный ход, который не то небрежно, не то просто недостаточно охранялся. Так что пока Рэли завтракал и осматривал обсерваторию, его люди просачивались в башню.

Естественно, была погоня. Куда менее естественно было то, что эта погоня - на своей территории - совершенно никого не догнала и даже не увидела. Люди Роша - да и люди Ормонда, караулившие Рэли на тот маловероятный случай, если он все же Роша возьмет - клялись, что тут дело не обошлось без нечистого.

Так что Рэли привез Роша в Корк, сдал его под расписку и пошел домой, писать своему приятелю, поэту Гаскойну, что Ирландия - очень красивая страна, но в ней слишком мокро и совершенно ничего не происходит.

Рош, впрочем, с властями договорился и вскоре был отпущен домой, где еще долго проедал печень другому рэлиевскому приятелю и тоже поэту - Спенсеру, которого угораздило стать рошевским соседом, и честил англичан неприлично практичным народом. Хотя сам, кстати, был англичанином.

В несчастный для себя день к одному из сыновей Великого Могола Джехангира явился некий патан и попросился на службу в его гвардию, заявив, однако, что платить ему следует не менее 1000 рупий в день. Принц, несколько удивленный таким аппетитом, поинтересовался, почему патан считает, что стоит именно такой суммы. Тот ответил, что принц волен испытать его с любым оружием и любым противником и проверить, стоит ли воин денег.

Вечером того же дня принц рассказал отцу об этом случае. Джехангир был, как обычно к тому времени, уже основательно пьян. Он приказал позвать патана и когда тот повторил свое предложение проверить его искусство сказал - "Прекрасно. Вот твой противник." И указал на довольно большого льва, которого держали на цепях служители. "А оружием будут только твои руки."

Патан было запротестовал, но тут же понял, что лев для него куда менее опасен, чем Джехангир, и пошел бороться. Он даже продержался какое-то время, но потом лев умудрился вырвать у служителей одну из цепей и снес патану полчерепа.

Зрелище это так понравилось Моголу, что тот приказал десяти своим гвардейцам одолеть этого льва - тоже голыми руками. Гвардейцы подчинились, но одолел лев. Из 10 погибло трое, остальных успели оттащить.

А слева от Могола, на почетном месте сидит Инглис Хан, представитель Ост-Индской компании сэр Вильям Хоукинс, трезвый как Мухаммед и не нравится ему эта картина совершенно.

Надо сказать, что истории неизвестно, какой именно это был Вильям Хоукинс. Их в то время в компании было четверо, и все как на подбор рыцари. Так что или тот, что у Фентона на атлантических рейдах вторым номером ходил, или тот, что в Армаду "Грифоном" командовал и на этом "Грифоне" в порт Слюйс вломился, или тот, что получил свое рыцарское звание за брандерную атаку на Азорах.

Так вот, сидит этот неустановленный Хоукинс и считает до двух. И выходит плохо. Джехангир пьян, забава ему нравится, сейчас он с гвардейцев этажом выше перейдет. Пора меры принимать.

И действительно. Не успели оттащить последнего телохранителя, как Мукарраб Хан, большой хоукинсовский доброжелатель, говорит, что, мол, наш гость так хвалился своими доблестями на море, а чего он стоит на суше? Наверное, проще взять одного льва, чем целый корабль?

"Безусловно." - соглашается Хоукинс и следует вниз. Спустился. Подошел ко льву, шагнул в сторону, вытащил взведенный уже пистолет, прижал под горло зверя и выстрелил. И пояснил: "Корабли я тоже не голыми руками брал."

Расчет сошелся. Джехангир был достаточно пьян, чтобы выходка ему понравилась. И он тут же заявил Хоукинсу, что желает теснее привязать его к своей стране, а потому требует, чтобы тот взял себе жену из числа его, Джехангира, подданых.

Вежливый Хоукинс ответил, что вера не позволит ему жениться ни на мусульманке, ни на идолопоклоннице - а так, отчего же нет. Как он потом писал в отчете "Я думал, что в этой стране они днем с огнем не сыщут христианки." Тут Хоукинса подвело плохое знание истории. Предшественник Джехангира, Акбар, был человеком веротерпимым - и среди вельмож у него водилось всякое. Так что на следующий день перед Хоукинсом стояла молодая армянка княжеского рода - а заявления насчет священника были отметены Джехангиром на корню.

Брак, на всеобщее удивление, оказался очень удачным. Только корабельный пастор в Сарате (Сурате), заключавший его уже всерьез, категорически отказался вносить в документы "явно языческое" имя Гоар, и миссис Хоукинс превратилась в Дженнифер.

Сражением при Тулоне в 1744 году командовал адмирал Мэттьюс.

19 февраля из Тулона отплыл соединённый испано-французский флот - испанские силы 4 месяца были заперты англичанами в Тулоне, и Людовик XV приказал французскому флоту конвоировать испанцев или к генуэзскому заливу, или в собственные порты.

Итак, 27 кораблей союзного флота вышли из Тулона. Английский флот, состоявший из 29 кораблей, погнался за ними. 22 февраля его авангард и центр встретились с противником, но арьегард был на несколько миль сзади, на дистанции, не позволявшей поддерживать в бою передние суда - это уничтожило преимущество англичан в численности.

Английский контр-адмирал не вступил в бой, когда мог уже сделать это, под предлогом, что сигнал построиться в линию баталии был поднят в то же время, как сигнал о вступлении в бой; он объяснял, что не мог выйти из линии для боя, не ослушавшись приказа построиться в линию. Это объяснение было принято состоявшимся над ним впоследствии морским судом.

Мэттьюс, опасаясь, что неприятель уйдёт, дал сигнал вступить в бой, когда его авангард был на траверзе неприятельского центра, и тотчас же вышел сам из линии и атаковал на своём 90-пушечном корабле испанский 110-рушечный "Royal Philip".

Дальнейший ход сражения был таков: союзный арьегард далеко отстал, союзный центр вступил в бой с английским авангардом, союзный же авангард остался без противников и намеревался лавировкой выбраться на ветер английской линии, чтобы поставить её между двух огней; но встретил препятствие в лице трёх английских командиров, которые, вопреки приказу спуститься, сохранили превосходство положения и остановили эту попытку неприятеля.

Прочие командиры английского центра, также пренебрегая сигналами, не вступали в близкий контакт с неприятелем, и общий итог сражения не был победным ни для одной из сторон.

В Англии против адмирала, контр-адмирала, а также против одиннадцати командиров из двадцати девяти возбуждены были судебные дела. Адмирал был разжалован потому, что разорвал линию, т.е. потому, что его командиры не последовали за ним, когда он вышел из неё для атаки неприятеля. Контр-адмирал был оправдан: он избежал ошибки и не разорвал линии, держась далеко в стороне.
Из одиннадцати командиров один умер, один дезертировал, семь были исключены из службы или отрешены от должности, и лишь два были оправданы.

Надо ещё сказать, что это было первое генеральное сражение со времён боя при Малаге, бывшего сорок лет назад; таким образом, в Англии к тому моменту выросло целое поколение, не имеющее опыта морских баталий.

У острова Ньюфаундленд, как известно, водится треска. Много трески. Раблезианское количество трески. И обстоятельство это не осталось незамеченным. Из года в год испанские, голландские и английские рыбаки собирались туда на лов. Вопрос о рыбных местах решался как в "Балладе о трех котиколовах" - кто первым пришел и точнее выстрелил, тот и съел.

Но в какой-то момент Его Католическому Величеству Филиппу Второму пришло в голову, что Ньюфаундленд вообще-то находится в Новом Свете. А туда, как известно, всякой шпане ход воспрещен его королевским рескриптом. И в следующий сезон испанские рыбаки явились за треской в сопровождении довольно основательного конвоя, и, соответственно, их английские, голландские и подвернувшиеся под горячую руку датские конкуренты отправились строить волноломы на юг.

Надо сказать, что известия об этом событии дошли в Англию довольно быстро. Сказать, что Елизавета была крайне недовольна, значит сильно преуменьшить. Как писал любезный историкам мсье де Морней, "если бы с Его Испанским Величеством действительно произошло все то, что ему пожелало Ее Английское Величество, то у Филиппа Второго не было бы никаких проблем с престолонаследием и очень большие - с оплодотворением всей этой икры." (Тут следует отметить, что на тогдашнем английском cod - обозначало как треску, так и соответствующий мужской орган, так что лингвистический простор был большой.)

Во всяком случае, достоверно известно, что Елизавета пожелала вслух, чтобы испанцам эта треска вышла боком - и опять же вслух посетовала, что ничего не может по этому поводу предпринять, поскольку на дипломатические демарши Эскориал не отвечает, а войны с Испанией нет.

"А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка." Капитан королевской гвардии сэр Уолтер Рэли пожимает плечами и идет искать старого напарника и большого любителя северного моря Лоуренса Кеймиса. Так что на следующий лов с английскими рыбаками уходят две пинассы. "Змей" - 35 тонн водоизмещения и "Мэри Спарк" - целых 50. Оба судна, конечно же, принадлежат частным лицам. Порт приписки - Плимут.

Ну и естественно, ввиду острова их встречает испанская эскадра из 12 единиц. (Ради справедливости отметим, что едва ли не половина - это корабли поддержки.)
Завидев превосходящего противника, пинассы развернулись и дали деру в открытое море, бросив конвой. Испанцы кинулись за ними, также оставив рыбаков без внимания - куда они денутся?

А дальше следует картинка из "Тома и Джерри". Скорость у англичан много выше (помимо того, что легкая пинасса вообще быстрее и маневреннее галиона, это еще были новые корабли с кое-какими дополнительными возможностями). Они удирают, испанцы догоняют и в погоне - что? - растягиваются. И в какой-то момент пинассы делают поворот на 180 градусов и берут в "коробочку" головного "испанца". Залп с двух бортов. И, не останавливаясь, к следующему, по дороге поменявшись местами. Залп. Развернулись и опять побежали. В общем, после нескольких таких маневров 4 корабля, шедшие в хвосте, сообразили повернуть обратно - и естественно угодили под огонь рыбацкого конвоя, поскольку господа трескопромышленники после первого случая сразу поняли, что в этих водах для рыбалки нужна артиллерия.

Кончилось дело тем, что рыбаки двинулись ставить сети, а пинассы, взяв три приза, и проклиная тяжкую жизнь приватиров, пошли обратно, резонно предположив, что в этом сезоне уже ничего интересного не произойдет.

А по прибытии услышали стандартный вопрос "А где же все остальное?"

на сим, все. Дочитавшие могут идти работать с чистой совестью.

часть I,
часть II,
часть III.