Рассказы моего отца - ветерана Великой Отечественной войны - 2
Он ведь с Красным знаменем цвета одного
Хочу рассказать, как я отмечал 28-ю годовщину великого Октября в 1945 году. Был я тогда сержантом и служил в роте связи в западной группе войск. Накануне годовщины замполит, поручая мне праздничное оформление фасада казармы, сказал:
- На лозунги красного материала хватит, но надо бы повесить и флаги, да где их возьмёшь?
- Будут и флаги и иллюминация! - успокоил я, - сделаем всё, как надо!
За три дня до праздника оформление было готово. Над главным входом висели один над другим лозунги «Народ и армия - едины!», «Да здравствует великий Октябрь!» Между ними - цифра «28», означавшая великую годовщину. По периметру красовались десять красных флагов. Вся наглядность обрамлялась бегущими электролампочками. Получилось всё очень красиво.
- Где взял столько кумача? - спросил довольный замполит.
- Достал, - коротко и скромно ответил я.
В это время мимо проходил начальник политотдела гарнизона полковник Шахмин. Ему оформление очень понравилось. Он похвалил замполита, а мне за образцовую службу и усердие объявил отпуск на Родину. И пообещал утром привести замполитов других подразделений - майоров и капитанов - и показать, как сержант, украсил фасад здания.
Ночью прошёл сильный ливень и шквальный ветер повредил наши линии связи. Наш линейно-кабельный взвод, в том числе и я, был поднят по тревоге. В рассветных сумерках отъезжая от казармы, я окинул взором своё наглядное творение: лозунги и флаги были на месте!
Аварию мы устраняли часов пять. А когда вернулись в казарму, флагов своих я почему-то не увидел и обратился к дежурному по роте?
- Куда же подевалась наша красота?
- Начальник политотдела приказал флаги сорвать и сжечь, а тебе немедленно прибыть к нему!
В политотделе меня встретил грозный полковник Шахмин:
- Объяснитесь! Я с утра привёл замполитов показать ваше оформление, а там вместо наших висят фашистские флаги! Что это значит?
И тут я, кажется, всё понял:
- В военный городок мы прибыли сразу после окончания войны. Везде и всюду тогда висели и валялись фашистские знамёна. Их топтали, рвали и жгли. А я рассудил по-хозяйски. Зачем уничтожать добро? Пригодится! Сначала хотел их посылкой домой отослать. Они же большие, из отличного прочного шёлка. То-то бы мать нашила рубах младшим братьям. Да и сёстрам бы сгодилось на юбки и блузы. Но общественное взяло верх над личным. Я же знал, что меня заставят украшать казарму. Я отобрал десять самых новых и чистых флагов, спорол с них белые круги со свастикой, и флаги стали точ-в-точь как наши. Но, видимо, я не учёл, что свастика была не только пришита, но и приклеена. Должно быть, когда ночной дождь намочил полотнища, клееные места побелели. И в центре их проступила тёмная свастика…
Я рассказывал всё полковнику, а сам думал, что же теперь со мной будет.
Годовщину великого Октября я встретил на гаупвахте. Там я сидел и думал - вот узнает Смерш, загонят меня на Колыму, а то и расстреляют…
Вышел я с «губы» - всё тихо. И вдруг дневальный кричит:
- Сержанта Улыбышева к телефону!
Ноги у меня так и подкосились:
- Сержант Улыбышев слушает!
- Зайдите-ка срочно к нам!
- Куда?
- В Смерш!
Наверно, я здорово изменился в лице, так как дневальный засуетился вокруг меня:
- Что с вами? Вам плохо?
Уходя в особый отдел, я успел шепнуть своему тамбовскому земляку:
- Если не вернусь, заедешь к родным в Мичуринск…
Но, похоже, в Смерше о свастике ничего не знали. Начальник отдела предложил перейти к ним на службу:
- Присвоим вам звание старшины с последующей аттестацией на офицера.
Я отказался и продолжал службу в роте связи, а свой первый отпуск из Германии получил только через четыре года.
Алексей УЛЫБЫШЕВ.
«Наше слово», № 45, 7 ноября, 1996 г.
Хочу рассказать, как я отмечал 28-ю годовщину великого Октября в 1945 году. Был я тогда сержантом и служил в роте связи в западной группе войск. Накануне годовщины замполит, поручая мне праздничное оформление фасада казармы, сказал:
- На лозунги красного материала хватит, но надо бы повесить и флаги, да где их возьмёшь?
- Будут и флаги и иллюминация! - успокоил я, - сделаем всё, как надо!
За три дня до праздника оформление было готово. Над главным входом висели один над другим лозунги «Народ и армия - едины!», «Да здравствует великий Октябрь!» Между ними - цифра «28», означавшая великую годовщину. По периметру красовались десять красных флагов. Вся наглядность обрамлялась бегущими электролампочками. Получилось всё очень красиво.
- Где взял столько кумача? - спросил довольный замполит.
- Достал, - коротко и скромно ответил я.
В это время мимо проходил начальник политотдела гарнизона полковник Шахмин. Ему оформление очень понравилось. Он похвалил замполита, а мне за образцовую службу и усердие объявил отпуск на Родину. И пообещал утром привести замполитов других подразделений - майоров и капитанов - и показать, как сержант, украсил фасад здания.
Ночью прошёл сильный ливень и шквальный ветер повредил наши линии связи. Наш линейно-кабельный взвод, в том числе и я, был поднят по тревоге. В рассветных сумерках отъезжая от казармы, я окинул взором своё наглядное творение: лозунги и флаги были на месте!
Аварию мы устраняли часов пять. А когда вернулись в казарму, флагов своих я почему-то не увидел и обратился к дежурному по роте?
- Куда же подевалась наша красота?
- Начальник политотдела приказал флаги сорвать и сжечь, а тебе немедленно прибыть к нему!
В политотделе меня встретил грозный полковник Шахмин:
- Объяснитесь! Я с утра привёл замполитов показать ваше оформление, а там вместо наших висят фашистские флаги! Что это значит?
И тут я, кажется, всё понял:
- В военный городок мы прибыли сразу после окончания войны. Везде и всюду тогда висели и валялись фашистские знамёна. Их топтали, рвали и жгли. А я рассудил по-хозяйски. Зачем уничтожать добро? Пригодится! Сначала хотел их посылкой домой отослать. Они же большие, из отличного прочного шёлка. То-то бы мать нашила рубах младшим братьям. Да и сёстрам бы сгодилось на юбки и блузы. Но общественное взяло верх над личным. Я же знал, что меня заставят украшать казарму. Я отобрал десять самых новых и чистых флагов, спорол с них белые круги со свастикой, и флаги стали точ-в-точь как наши. Но, видимо, я не учёл, что свастика была не только пришита, но и приклеена. Должно быть, когда ночной дождь намочил полотнища, клееные места побелели. И в центре их проступила тёмная свастика…
Я рассказывал всё полковнику, а сам думал, что же теперь со мной будет.
Годовщину великого Октября я встретил на гаупвахте. Там я сидел и думал - вот узнает Смерш, загонят меня на Колыму, а то и расстреляют…
Вышел я с «губы» - всё тихо. И вдруг дневальный кричит:
- Сержанта Улыбышева к телефону!
Ноги у меня так и подкосились:
- Сержант Улыбышев слушает!
- Зайдите-ка срочно к нам!
- Куда?
- В Смерш!
Наверно, я здорово изменился в лице, так как дневальный засуетился вокруг меня:
- Что с вами? Вам плохо?
Уходя в особый отдел, я успел шепнуть своему тамбовскому земляку:
- Если не вернусь, заедешь к родным в Мичуринск…
Но, похоже, в Смерше о свастике ничего не знали. Начальник отдела предложил перейти к ним на службу:
- Присвоим вам звание старшины с последующей аттестацией на офицера.
Я отказался и продолжал службу в роте связи, а свой первый отпуск из Германии получил только через четыре года.
Алексей УЛЫБЫШЕВ.
«Наше слово», № 45, 7 ноября, 1996 г.