Казацкая Русь
Цей пост можна прочитати українською мовою
Второй пост из серии публикаций "Национализация украинского казачества в XVII-XVIII вв.".
Первый см. Введение
В Западной Европе ещё в 80-х годах ХVI в. национальная и религиозная принадлежность казачества оставалась неопределённой и очень неясной - одни авторы считали их христианами, другие мусульманами. Эта неопределённость объяснялась, в частности, пёстрым этническим, религиозным и социальным составом казаков в ту эпоху. Среди них были люди исповедующие самые разные религии: ислам, католицизм, протестантство различных течений. Однако основную массу казачества, как свидетельствуют источники тех времён, составляли православные, немалая часть которых относилась к активным в общественной и религиозной жизни слоям общества: шляхте, боярству и мещанству. Поскольку религиозная идентичность в Речи Посполитой в то время ещё не была актуализирована и не являлась мобилизующим фактором, то и религиозная и национальная ориентация казачества также не была достаточно чёткой.
Первая "национальная" концепция Руси, или "народа руського", начавшая вырабатываться украинскими интеллектуалами с конца XVI в. под влиянием идущей с Запада волны Реформации, по своей сути являлась "княжеской". Она опиралась на традиции великокняжеского Киева и обладала ярко выраженными этнорелигиозными чертами - этнический элемент был тесно, почти неразрывно связан с религиозным. Как народ, так и православная церковь не только самими членами общества, но и иностранцами назывались "руськими". А потому нет ничего удивительного, что в таких условиях эта княжеская "традиция" трактовки казачества отказывала ему не только в чёткой религиозной, но и в национальной принадлежности.
Наиболее ярко этот подход проявился в поэме Симона Пекалида "Про Острожскую войну под Пяткой против низовых". В ней род князей Острожских представлен во всем блеске этой киевской традиции, выступает представителем и воплощением православия. Среди предков князей Острожских Пекалид вспоминает мифических и реальных князей: Pyca, Кия, Рюрика, Игоря, Ольгу, Святослава, Владимира, Ярослава и Романа, а Даниила Галицкого называет князем Острожским и коронованным королём. Напротив, казачье войско не имеет в поэме чётких национальных, религиозных, культурных и исторических черт.
Активное включение казачества в общественно-политическую жизнь украинских земель после Берестейской церковной унии 1596 г. и выступление его на одной из сторон конфессионального конфликта (де-юре ликвидированной православной церкви) изменило отношение современников к казакам. Изменившаяся ситуация требовала осмысления новой роли казачества и объяснения её как поделённому на два конфликтующие лагеря "народу руському", так и королевской власти и польско-литовской элите, активно влиявшей на развитие религиозного конфликта на Руси.
Возможно первыми, кто связал казаков с православием, были униаты, заклеймившие православных как "наливаек". Применение этого термина основывалось на отдельных случаях использования отрядов Северина Наливайко князем Константином Острожским в борьбе против его униатских оппонентов. В условиях конца ХVI - начала ХVII ст. представление православных как "наливайковцев" было в большей мере попыткой их дискредитации, чем указанием на реальный союз православной церкви и казачества. Однако с течением времени этот термин начал всё больше отражать такую реальную связь.
Миссия легитимации казачества в обществе и религиозной жизни легла на плечи новой православной иерархии, утверждённой под защитой казацких сабель осенью 1620 г., и близкое Запорожью киевское духовенство. Интеллектуалы киевской православной элиты 20-х годов ХVII в. создали ряд литературных произведений, посвящённых казацким гетманам. Такой переход (от произведений, посвящённых князьям, к произведениям в честь гетманов) был важным с точки зрения изменения политического мышления - изменение тона сочинений свидетельствовало об изменении социальной ориентации этой элиты.
Если в знаменитом "Треносе", увидевшем свет в 1610 году, Мелетий Смотрицкий проливал слёзы по отошедшим от православия княжеским родам "без счету, которых по одиночке считать было бы делом долгим", то авторы 1620-х годов восхваляют и наделяют исторической легитимностью новую "красу" церкви - запорожское казачество. При этом киевские авторы того времени не только следовали политической конъюнктуре и меняли одного покровителя на другого, но в определённой степени осознавали, что на их глазах завершался процесс перехода рычагов власти в Поднепровье от князей к гетманам и возглавляемому ими казачеству. Автор Густинской летописи прямо говорит об окончании княжеского периода в истории Руси: "от межусобных воен зело озлоблены и умалены мы стали; а там и князья у нас перевелись".
Княжеско-шляхетская модель Руси, как и аналогичные модели других европейских наций той эпохи, помимо религиозного оттенка имела и ярко выраженный сословный характер. Она базировалась на возрождённой острожскими и киевскими интеллектуалами традиции великокняжеского Киева и на православной интерпретации Люблинской унии 1569 г., согласно которой король гарантировал князьям и шляхте руських земель неприкосновенность "руськой" религии. Таким образом, согласно этой концепции, историческая традиция, шедшая от древнего Киева, и легалистская традиция, ведущая своё начало от Люблинской унии, гарантировали права исключительно княжеско-шляхетской Руси. Другие сословия, со шляхетской точки зрения, не были частью "народа руського" или, в этом контексте, частью Руси, а, следовательно, казаки не имели права ни быть его представителями, ни защищать его интересы, в том числе и религиозные, перед королевской властью.
Единственным способом узаконить роль, взятую на себя казачеством в 1620 г., было изменение сословных рамок старой национальной модели. Одну из первых попыток представить казаков частью традиционной Руси и распространить на них права "старой" княжеско-шляхетской нации находим в "Протестации", составленной в 1621 г. высшим православным духовенством. Отвечая на обвинения в государственной измене и подстрекательстве казаков к мятежу, её авторы представили казаков как самостоятельную и полноправную часть "народа руського".
Достигнуто это было несколькими путями. Во-первых, казаков представляли как продолжателей дела великих киевских князей; во-вторых, их определяли как народ христианский, не нуждающийся в призывах священнослужителей для защиты православной веры; в-третьих, казаков называли "людьми рыцарскими", что указывало на их моральное право быть частью княжеско-шляхетской Руси.
Идеи, де-факто видоизменявшие старую модель "руськой" нации, были вскоре сформулированы в стихотворной форме. Один из литературных памятников того времени - "Вѣршѣ на жалосный погребъ зацного рыцера Петра Конашевича Сагайдачного", написанные ректором киевской братской школы Касияном Саковичем и изданные в Киеве в 1622 г., воспевают казаков и их гетмана. Этим они кардинально отличаются от отношения к казачеству со стороны авторов острожского кружка конца ХVI столетия. "Вирши" Саковича резко порывают со взглядами Пекалида, который чётко различал княжескую православную Русь и безродное и нерелигиозное казачество. "Вирши" так же, как и "Протестация" православных иерархов 1621 г., представляют казаков как наследников древнекиевских времен.
Племя то єст зъ насѣня оного Іафета,
Который зъ Симом покрыл отчіє секрета.
За Олекга, росского монархи, плывали
Въ чолнах по мору и на Царъград штурмовали.
Их то продки зъ росским ся монархою крестили
Владимером, и въ вѣрѣ той статечне жили.
При которой и они такъ стоять статечне,
Же за ню умирати готови конечне.
Бывали межи войском тым князѣ и паны,
C которых выходили добрыи гетманы.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/305482.html.
Второй пост из серии публикаций "Национализация украинского казачества в XVII-XVIII вв.".
Первый см. Введение
В Западной Европе ещё в 80-х годах ХVI в. национальная и религиозная принадлежность казачества оставалась неопределённой и очень неясной - одни авторы считали их христианами, другие мусульманами. Эта неопределённость объяснялась, в частности, пёстрым этническим, религиозным и социальным составом казаков в ту эпоху. Среди них были люди исповедующие самые разные религии: ислам, католицизм, протестантство различных течений. Однако основную массу казачества, как свидетельствуют источники тех времён, составляли православные, немалая часть которых относилась к активным в общественной и религиозной жизни слоям общества: шляхте, боярству и мещанству. Поскольку религиозная идентичность в Речи Посполитой в то время ещё не была актуализирована и не являлась мобилизующим фактором, то и религиозная и национальная ориентация казачества также не была достаточно чёткой.
Первая "национальная" концепция Руси, или "народа руського", начавшая вырабатываться украинскими интеллектуалами с конца XVI в. под влиянием идущей с Запада волны Реформации, по своей сути являлась "княжеской". Она опиралась на традиции великокняжеского Киева и обладала ярко выраженными этнорелигиозными чертами - этнический элемент был тесно, почти неразрывно связан с религиозным. Как народ, так и православная церковь не только самими членами общества, но и иностранцами назывались "руськими". А потому нет ничего удивительного, что в таких условиях эта княжеская "традиция" трактовки казачества отказывала ему не только в чёткой религиозной, но и в национальной принадлежности.
Наиболее ярко этот подход проявился в поэме Симона Пекалида "Про Острожскую войну под Пяткой против низовых". В ней род князей Острожских представлен во всем блеске этой киевской традиции, выступает представителем и воплощением православия. Среди предков князей Острожских Пекалид вспоминает мифических и реальных князей: Pyca, Кия, Рюрика, Игоря, Ольгу, Святослава, Владимира, Ярослава и Романа, а Даниила Галицкого называет князем Острожским и коронованным королём. Напротив, казачье войско не имеет в поэме чётких национальных, религиозных, культурных и исторических черт.
Активное включение казачества в общественно-политическую жизнь украинских земель после Берестейской церковной унии 1596 г. и выступление его на одной из сторон конфессионального конфликта (де-юре ликвидированной православной церкви) изменило отношение современников к казакам. Изменившаяся ситуация требовала осмысления новой роли казачества и объяснения её как поделённому на два конфликтующие лагеря "народу руському", так и королевской власти и польско-литовской элите, активно влиявшей на развитие религиозного конфликта на Руси.
Возможно первыми, кто связал казаков с православием, были униаты, заклеймившие православных как "наливаек". Применение этого термина основывалось на отдельных случаях использования отрядов Северина Наливайко князем Константином Острожским в борьбе против его униатских оппонентов. В условиях конца ХVI - начала ХVII ст. представление православных как "наливайковцев" было в большей мере попыткой их дискредитации, чем указанием на реальный союз православной церкви и казачества. Однако с течением времени этот термин начал всё больше отражать такую реальную связь.
Миссия легитимации казачества в обществе и религиозной жизни легла на плечи новой православной иерархии, утверждённой под защитой казацких сабель осенью 1620 г., и близкое Запорожью киевское духовенство. Интеллектуалы киевской православной элиты 20-х годов ХVII в. создали ряд литературных произведений, посвящённых казацким гетманам. Такой переход (от произведений, посвящённых князьям, к произведениям в честь гетманов) был важным с точки зрения изменения политического мышления - изменение тона сочинений свидетельствовало об изменении социальной ориентации этой элиты.
Если в знаменитом "Треносе", увидевшем свет в 1610 году, Мелетий Смотрицкий проливал слёзы по отошедшим от православия княжеским родам "без счету, которых по одиночке считать было бы делом долгим", то авторы 1620-х годов восхваляют и наделяют исторической легитимностью новую "красу" церкви - запорожское казачество. При этом киевские авторы того времени не только следовали политической конъюнктуре и меняли одного покровителя на другого, но в определённой степени осознавали, что на их глазах завершался процесс перехода рычагов власти в Поднепровье от князей к гетманам и возглавляемому ими казачеству. Автор Густинской летописи прямо говорит об окончании княжеского периода в истории Руси: "от межусобных воен зело озлоблены и умалены мы стали; а там и князья у нас перевелись".
Княжеско-шляхетская модель Руси, как и аналогичные модели других европейских наций той эпохи, помимо религиозного оттенка имела и ярко выраженный сословный характер. Она базировалась на возрождённой острожскими и киевскими интеллектуалами традиции великокняжеского Киева и на православной интерпретации Люблинской унии 1569 г., согласно которой король гарантировал князьям и шляхте руських земель неприкосновенность "руськой" религии. Таким образом, согласно этой концепции, историческая традиция, шедшая от древнего Киева, и легалистская традиция, ведущая своё начало от Люблинской унии, гарантировали права исключительно княжеско-шляхетской Руси. Другие сословия, со шляхетской точки зрения, не были частью "народа руського" или, в этом контексте, частью Руси, а, следовательно, казаки не имели права ни быть его представителями, ни защищать его интересы, в том числе и религиозные, перед королевской властью.
Единственным способом узаконить роль, взятую на себя казачеством в 1620 г., было изменение сословных рамок старой национальной модели. Одну из первых попыток представить казаков частью традиционной Руси и распространить на них права "старой" княжеско-шляхетской нации находим в "Протестации", составленной в 1621 г. высшим православным духовенством. Отвечая на обвинения в государственной измене и подстрекательстве казаков к мятежу, её авторы представили казаков как самостоятельную и полноправную часть "народа руського".
Достигнуто это было несколькими путями. Во-первых, казаков представляли как продолжателей дела великих киевских князей; во-вторых, их определяли как народ христианский, не нуждающийся в призывах священнослужителей для защиты православной веры; в-третьих, казаков называли "людьми рыцарскими", что указывало на их моральное право быть частью княжеско-шляхетской Руси.
Идеи, де-факто видоизменявшие старую модель "руськой" нации, были вскоре сформулированы в стихотворной форме. Один из литературных памятников того времени - "Вѣршѣ на жалосный погребъ зацного рыцера Петра Конашевича Сагайдачного", написанные ректором киевской братской школы Касияном Саковичем и изданные в Киеве в 1622 г., воспевают казаков и их гетмана. Этим они кардинально отличаются от отношения к казачеству со стороны авторов острожского кружка конца ХVI столетия. "Вирши" Саковича резко порывают со взглядами Пекалида, который чётко различал княжескую православную Русь и безродное и нерелигиозное казачество. "Вирши" так же, как и "Протестация" православных иерархов 1621 г., представляют казаков как наследников древнекиевских времен.
Племя то єст зъ насѣня оного Іафета,
Который зъ Симом покрыл отчіє секрета.
За Олекга, росского монархи, плывали
Въ чолнах по мору и на Царъград штурмовали.
Их то продки зъ росским ся монархою крестили
Владимером, и въ вѣрѣ той статечне жили.
При которой и они такъ стоять статечне,
Же за ню умирати готови конечне.
Бывали межи войском тым князѣ и паны,
C которых выходили добрыи гетманы.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/305482.html.