Никогда не знай.
Это было года тридцать три или тридцать четыре тому назад.
Мать привезла меня в гости к недавно обнаруженной тете (ну, не знали мы, не знали о ее существовании) в такую нереально далекую деревню, от которой три дня скачи - точно ни до чего не доскачешь.
Это была настоящая российская деревня, ни разу не дача.
Дом был замечательно прекрасен, как и положено дому с печкой.
А на чердаке хранились сокровища.
Тоже как и положено.
Я уж и не вспомню, как мы с моей кузиной раскопали патефон с пластинками, но только в один прекрасный день он запел.
Сидела я на чердаке, чуть ли не на сеновале, крутящаяся ручка завела пружину, толстая старая пластинка легла на бархатный диск.
Вы когда-нибудь слышали ее, эту деревенскую ночную тишину?
Тишину, в которую не вмешивается ни гудение кондиционеров, ни шум холодильника, ни ворчание мотора на улице?
Оно запело сквозь эту тишину.
Я помню, как оно звучало.
Оно густо пахло эпохой - нафталином, железом, кровью, землей.
Тупостью, скотством и тотальным непреоборимым страданием. Несчастным и человечным.
Думаю, исполнение-то было слабенькое, как и почти все в российском танго тех времен.
Но в десять лет слушатель бывает до крайности восприимчив и великодушен.
Особенно посреди пустыни.
Я сидела там, на чердаке какой-то нереальной несуществующей тмутаракани, слушала пластинку, принадлежавшую бывшим владельцам дома (а их, кстати, кто убил?) и смотрела десятилетними глазами в черную ночь прошлого и будущего.
Видела ли я тогда все, что случится со мною потом?
Через двадцать лет с небольшим едва знакомый юноша - друг моего друга - скажет за кофе в венском кафе:
- Знаешь, у меня есть с собой замечательный диск. Давай попросим поставить.
Это было прямо напротив пресловутого дома с василиском, если вы читали Кортасара.
Тогда я впервые услышала исполнение Гидона Кремера.
Воздух сгустился, и на меня опять пахнуло нафталином и кровью, густой вонью истории.
Но поверх этого было что-то кристальное, прозрачное.
Что-то жестокое, венское, скальпельное, что-то о василисках.
Этот юноша потом прорезал во мне глубокий и долго не заживавший, как все тонкие чистые раны, порез - и не последнюю роль тут сыграл Кремер.
Понимала ли я это?
Да нет, конечно.
Если бы мы знали, что все наши романтические страдания происходят от музыки, то кто бы страдал?
Я ничего не знала о танго.
Я ничего не знала ни о музыке, ни о танцевании.
Но уже тогда я танцевала под эту музыку.
И с этого все и началось.
Сейчас я всматриваюсь в эти тридцать с лишним лет назад, в эти десять с лишним лет назад - и с ужасом думаю, что могла бы с легкостью все упустить и понять не так.
Кто мог знать, что все закончится музыкой?
Решительно никто.
Кто мог предположить, что я стану играть танго, и величайшим мучением и счастьем станет для меня эта самая музыка?
Никто и никогда.
Никогда не знайте заранее.
Оставляйте открытыми все окна и двери - и слушайте свою собственную музыку.
Свою внутреннюю музыку.
Нет других путей.
Она вас будет вести, водить и путать.
И уж она приведет, будьте благонадежны.
Мало не покажется.