Мультикультурное, праздничное.
Юноша из Эритреи, едва говорящий на иврите, показывает фотографию со своего смартфона йеменской коллеге.
- Праздник, - произносит он, - Вчера.
- Ты что, христианин? - отвечает она с вялым, но вполне вежливым интересом.
- Пальмовое воскресенье? - интересуюсь я.
- Это... ну, то, - говорит он мне, не умея подобрать слов, и уже намного бодрее обращается к ней, - Да!
- А почему же ты не отпросился? - продолжает она обеденный разговор все так же вяло, - Ты что, праздника не хочешь?
- Меня не отпустили, - говорит он сокрушенно.
- Так ты бы сегодня праздновал.
Я пытаюсь объяснить ей, что сегодня у него уже Страстная - и праздновать ему решительно нечего, а вовсе даже наоборот.
Она с любопытством слушает.
Сюжет для нее совершенно нов.
- Что ж ты не сказал им вчера, что болен?
Он явно не понимает.
- Ну, позвонил бы, сказал... а сам пошел бы на праздник.
Мы реагируем практически одновременно.
Он отрицательно мычит и машет руками, а я вполне членораздельно и решительно произношу:
- Еще только нехватало врать. Начнешь врать - никто не знает, чем все это закончится. В общем, мало никому не покажется. Пошло оно все к лешему.
- А что будет потом?
Я рассказываю ей, как умею, про Страстную, про то, сколько постятся и молятся соблюдающие традицию, про то, как не очень соблюдающие все равно проживают это на уровне чувств и снов...
Она слушает с растущим интересом.
- А потом, - говорю я, - Еще не наступает Пасха, но уже есть ее первые знаки, и все ждут их, как первый дождь, и ловят, как капли дождя. И вот, в субботу после полудня в Иерусалиме сходит огонь с небес...
- Но ведь это же неправда! - восклицает она в позитивистском порыве.
- Да шут с ней, с правдой, - отвечаю я, - Это не правда и не ложь, это символ. Мне плевать, от зажигалки он или не от зажигалки. Ты понимаешь, - рассказываю я ей, всем телом изображая происходящее, - Ты ждешь, ждешь и ждешь, ты задыхаешься в ожидании этого известия - и тут все новости и весь твой несчастный Фейсбук взрываются вдруг фотографиями огня. И это значит, что жизнь жительствует. Разве это не красиво?
Она поворачивается к юноше, едва понимающему язык, и насмешливо спрашивает:
- Что, красиво?
И он вдруг на чистейшем иврите совершенно осмысленно и очень прочувственно отвечает так, как нас учили в школе, полным предложением:
- Да, это очень красиво.
- Праздник, - произносит он, - Вчера.
- Ты что, христианин? - отвечает она с вялым, но вполне вежливым интересом.
- Пальмовое воскресенье? - интересуюсь я.
- Это... ну, то, - говорит он мне, не умея подобрать слов, и уже намного бодрее обращается к ней, - Да!
- А почему же ты не отпросился? - продолжает она обеденный разговор все так же вяло, - Ты что, праздника не хочешь?
- Меня не отпустили, - говорит он сокрушенно.
- Так ты бы сегодня праздновал.
Я пытаюсь объяснить ей, что сегодня у него уже Страстная - и праздновать ему решительно нечего, а вовсе даже наоборот.
Она с любопытством слушает.
Сюжет для нее совершенно нов.
- Что ж ты не сказал им вчера, что болен?
Он явно не понимает.
- Ну, позвонил бы, сказал... а сам пошел бы на праздник.
Мы реагируем практически одновременно.
Он отрицательно мычит и машет руками, а я вполне членораздельно и решительно произношу:
- Еще только нехватало врать. Начнешь врать - никто не знает, чем все это закончится. В общем, мало никому не покажется. Пошло оно все к лешему.
- А что будет потом?
Я рассказываю ей, как умею, про Страстную, про то, сколько постятся и молятся соблюдающие традицию, про то, как не очень соблюдающие все равно проживают это на уровне чувств и снов...
Она слушает с растущим интересом.
- А потом, - говорю я, - Еще не наступает Пасха, но уже есть ее первые знаки, и все ждут их, как первый дождь, и ловят, как капли дождя. И вот, в субботу после полудня в Иерусалиме сходит огонь с небес...
- Но ведь это же неправда! - восклицает она в позитивистском порыве.
- Да шут с ней, с правдой, - отвечаю я, - Это не правда и не ложь, это символ. Мне плевать, от зажигалки он или не от зажигалки. Ты понимаешь, - рассказываю я ей, всем телом изображая происходящее, - Ты ждешь, ждешь и ждешь, ты задыхаешься в ожидании этого известия - и тут все новости и весь твой несчастный Фейсбук взрываются вдруг фотографиями огня. И это значит, что жизнь жительствует. Разве это не красиво?
Она поворачивается к юноше, едва понимающему язык, и насмешливо спрашивает:
- Что, красиво?
И он вдруг на чистейшем иврите совершенно осмысленно и очень прочувственно отвечает так, как нас учили в школе, полным предложением:
- Да, это очень красиво.