О последней милонге. Религиозное - и не только.
Когда я умру и проберусь наконец грязными душными коридорами туда, где танцуют...
Когда я проберусь туда, то я пойму, что и тут мне придется играть музыку.
Потому что я диджей.
Вы можете отнять у меня пульт, перекрыть кислород, не дать мне шансов на дыхание, но диджеем я все равно останусь.
Потому что такой меня, простите, скроили и сшили.
Когда я проберусь через душные коридоры по пояс в дерьме, то увижу вечную милонгу, и это будет очень страшно и очень замечательно.
Мне придется встретить всех, кого я любила.
Мальчика, застрелившегося потому, что мир был слишком груб для него (а я так и не успела ему ничего сказать... или почти ничего).
Собеседника, так недолго бывшего мне собеседником, и погибшего от отчаяния (а на душе до сих пор саднит).
Моего собственного отца.
Знаете, я так никогда с ним и не танцевала.
Впрочем, и "я люблю тебя" я никогда от него не слышала.
Может быть, потому я так тороплюсь сказать это всем, кого действительно люблю.
Мы не успели.
У нас были сложности - ну, рак мозга, знаете, насилие в семье, прочие разные штуки...
Мы так и не успели потанцевать.
Просто смешно подумать.
Он был танцовщик Божьей милостью.
И все, что я танцую - от него.
У меня это прошито в кишках. На генетическом уровне.
Я без этого сдохну.
Он, собственно, это и сделал.
Физически.
Когда я проберусь на последнюю милонгу, он пригласит меня...
Ну, на что он может пригласить?
Конечно, на Бьяджи с Дювалем.
Когда он умирал, мать как-то сообщила мне:
- Отец разговаривал.
- Что он сказал?
- А что вы, Богословские, можете вообще сказать? Он сказал "нет".
Конечно, там он пригласит меня на Бьяджи - это лучший на свете способ сказать "нет", имея в виду "да".
А что мы, Богословские, еще можем сказать?
Только это.
Когда я проберусь на последнюю милонгу темными коридорами, то встречу всех тех, кого не смогла удержать.
- Женщину, умершую при пересадке сердца... у нее изначально не было шансов.
Она еще так странно и неловко смеялась. И подарила мне кактус.
Кактус погиб - как выяснилось, подобные гибриды вообще долго не живут - а я почему-то страдала от этого страшным чувством вины.
Ведь же с нею потанцуем, правда?
Шут с ним тогда, с кактусом.
- Маленького мальчика, о котором я лучше помолчу, чтобы не напоминать его маме лишний раз о пережитом нечеловеческом горе.
Ведь это же не я, правда, Господи?
Я даже его не лечила.
- Удивительного юношу с пронзительными глазами. Он все собирался что-то у меня спросить. Может быть, если бы спросил... а может быть, что и нет. Химия мозга - страшная штука.
Когда я проберусь темными грязными коридорами на последнюю милонгу, я пойму, что и здесь я диджей.
Что и здесь я отвечаю за все.
Только нет здесь пресловутых трехсот треков, известных в Израиле, которых надо держаться.
Здесь все доступно.
Хочешь Хосе Тинелли? Вот тебе Хосе Тинелли. Хочешь Секстето Элвино Вардаро? "Поэму" Марио Мельфи? "Вердемар" Франсиско Канаро?
Не бывает, не записано, не сыграно, не сохранилось?
Это здесь не работает.
Вот оно все, перед тобой.
Ты за все отвечаешь.
Играй.
Иначе какой ты диджей?
И мне придется играть, да.
А куда я денусь с подводной лодки?
И зал будет полон, и все будут танцевать.
И мы больше не будем ни в чем виноваты.
Когда я проберусь туда, то я пойму, что и тут мне придется играть музыку.
Потому что я диджей.
Вы можете отнять у меня пульт, перекрыть кислород, не дать мне шансов на дыхание, но диджеем я все равно останусь.
Потому что такой меня, простите, скроили и сшили.
Когда я проберусь через душные коридоры по пояс в дерьме, то увижу вечную милонгу, и это будет очень страшно и очень замечательно.
Мне придется встретить всех, кого я любила.
Мальчика, застрелившегося потому, что мир был слишком груб для него (а я так и не успела ему ничего сказать... или почти ничего).
Собеседника, так недолго бывшего мне собеседником, и погибшего от отчаяния (а на душе до сих пор саднит).
Моего собственного отца.
Знаете, я так никогда с ним и не танцевала.
Впрочем, и "я люблю тебя" я никогда от него не слышала.
Может быть, потому я так тороплюсь сказать это всем, кого действительно люблю.
Мы не успели.
У нас были сложности - ну, рак мозга, знаете, насилие в семье, прочие разные штуки...
Мы так и не успели потанцевать.
Просто смешно подумать.
Он был танцовщик Божьей милостью.
И все, что я танцую - от него.
У меня это прошито в кишках. На генетическом уровне.
Я без этого сдохну.
Он, собственно, это и сделал.
Физически.
Когда я проберусь на последнюю милонгу, он пригласит меня...
Ну, на что он может пригласить?
Конечно, на Бьяджи с Дювалем.
Когда он умирал, мать как-то сообщила мне:
- Отец разговаривал.
- Что он сказал?
- А что вы, Богословские, можете вообще сказать? Он сказал "нет".
Конечно, там он пригласит меня на Бьяджи - это лучший на свете способ сказать "нет", имея в виду "да".
А что мы, Богословские, еще можем сказать?
Только это.
Когда я проберусь на последнюю милонгу темными коридорами, то встречу всех тех, кого не смогла удержать.
- Женщину, умершую при пересадке сердца... у нее изначально не было шансов.
Она еще так странно и неловко смеялась. И подарила мне кактус.
Кактус погиб - как выяснилось, подобные гибриды вообще долго не живут - а я почему-то страдала от этого страшным чувством вины.
Ведь же с нею потанцуем, правда?
Шут с ним тогда, с кактусом.
- Маленького мальчика, о котором я лучше помолчу, чтобы не напоминать его маме лишний раз о пережитом нечеловеческом горе.
Ведь это же не я, правда, Господи?
Я даже его не лечила.
- Удивительного юношу с пронзительными глазами. Он все собирался что-то у меня спросить. Может быть, если бы спросил... а может быть, что и нет. Химия мозга - страшная штука.
Когда я проберусь темными грязными коридорами на последнюю милонгу, я пойму, что и здесь я диджей.
Что и здесь я отвечаю за все.
Только нет здесь пресловутых трехсот треков, известных в Израиле, которых надо держаться.
Здесь все доступно.
Хочешь Хосе Тинелли? Вот тебе Хосе Тинелли. Хочешь Секстето Элвино Вардаро? "Поэму" Марио Мельфи? "Вердемар" Франсиско Канаро?
Не бывает, не записано, не сыграно, не сохранилось?
Это здесь не работает.
Вот оно все, перед тобой.
Ты за все отвечаешь.
Играй.
Иначе какой ты диджей?
И мне придется играть, да.
А куда я денусь с подводной лодки?
И зал будет полон, и все будут танцевать.
И мы больше не будем ни в чем виноваты.