Мужественный старик Конрад фон Гётцендорф
Мужественный старик
или риттерские доблести Конрада фон Гётцендорфа
Фельдмаршал Ностиц-Ринек, цвет запасной кавалерии...
Сабж
Вторая Мировая война состоялась по воле одного человека - в том смысле, что если бы он (т.е. Гитлер) этой войны не хотел, то ее бы и не было. А вот чтобы спроворить Первую мировую, необходима оказалась соответствующая воля целых четырех человек: Вильгельма II, его высшего военного руководителя Мольтке-мл., Франца Иосифа и его высшего военного руководителя Конрада фон Гётцендорфа. Если бы любой из этих четверых отказался летом 1914 года от европейской войны, то ее бы и не случилось.
При этом самым активным по части того, чтоб начать войну, в этой четверке был как раз фон Гётцендорф, мужественный старик 60 с небольшим лет от роду. Он требовал напасть на Сербию «превентивной войной» уже и в 1906, потом в 1908-1909; кроме того, несколько раз с 1907 года он требовал превентивной войны против Италии, но его всякий раз блокировал мининдел Эренталь, категорический противник всякого риска европейской войны - так что даже выгнал его, Гетцендорфа, с должности. По замечанию одного историка международных отношений, Гетцендорф в те годы неоднократно жаловался на - по его выражению - «низкий мир, который все длится и длится», а министров Эренталя и Берхтольда величал «идиотами» за то, что они не развили «твердые, позитивные, экспансионистские планы». Однако очень скоро Эренталь умер. Гетцендорф вернулся к делам с новым пылом, в 1912 опять предлагал воевать с Сербией, а за полные 12 месяцев между 1 января 1913 и 1 января 1914 года выступал с требованиями напасть на Сербию 25 (двадцать пять) раз, в среднем каждые две недели. В мае 1914 он это требование повторил, в июле 1914, наконец, преуспел.
Еще в 1908, добиваясь войны с Сербией и Италией, он писал своей давней возлюбленной, Виргине фон Райнингхаус (жене одного пивоваренного магната - тот их связи не мешал, но и развода не давал), что его, Гетцендорфа, к ней любовь пробуждает в нем желание «совершить великие дела», и что он страстно желает «войны, с которой я мог бы вернуться увенчанным победой, что позволит мне сокрушить все преграды, разделяющие нас.. и сделать тебя моей собственной дорогой женой». Война, писал он, «принесет мне и в моей карьере, и в моей частной жизни удовлетворение, в котором судьба так долго отказывает мне». Надо признать, что способ преодолеть пивовара он выбрал очень дорогостоящий.
Летом 1914, добиваясь войны с Сербией, он писал все той же Виргине, что такая война перерастет в европейскую, а европейская война Австро-Венгрию, скорее всего, похоронит, но все равно непременно надо начинать, «ибо столь древняя монархия и столь славная армия не должны погибнуть бесславно» (т.е. без войны, за счет нарастания внутреннего кризиса, в гнилом мире), а уж лучше пусть падут со славой, в "безнадежном", как он писал, бою.
Читатель мог бы из всего этого вынести образ какого-то австрийского беззаветного самураюшки, сына войны, «я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской, сабля, водка, конь гусарской…» Ничуть не бывало: бодрый генерал вообще никогда войны не видел. Единственный случай, когда он оказался хотя бы под теоретическим риском попасть в боестолкновение - это его участие в 1882 в подавлении мелких волнений в Далмации на черногорской границе; при появлении отряда, в котором служил Гетцендорф, местные поначалу разбежались без сопротивления, и Гетцендоф тужил в дневнике, что никакой и драки не было. На следующий день на слуху Гетцендорфа даже стреляли. Вся операция заняла три дня. Кстати, за несколько лет до того, при введении австрийских войск в Боснию, Гетцендорф призвал под свою руку и включил в свою бригаду таких местных бандитов, что вышестоящий командир, герцог Вюртембергский, возмутился тому, что такие «грабители и убийцы» взяты на австрийскую службу, и потребовал их вышвырнуть; но Гетцендорф смело уклонился от исполнения этого приказа за спиной своего более близкого начальника, Киллича, который ложно доложил герцогу, что все выполнено, и тем герцога обманул.
А так вообще-то Гетцендорф был известен сочинением тысячестраничных пособий по тактике. В этих пособиях он и проявил всю лихость, не нашедшую боевого применения, а именно: цитировал и развивал ту мысль Суворова, что пуля дура, а штык молодец, сообщал, что главное на войне - не стрельба и огневая мощь, а боевой дух, как раз и расцветающий и упражняемый всего более в штыковых атаках; порицал «манию окапываться» как подрывающую этот самый боевой дух; указывал, что из траншей войска труднее поднять в атаку, чем подведя их к неприятелю по голому месту - тут им и деваться будет особо некуда, кроме атаки; настаивал, что вообще на войне моральный дух и стальная воля намного важнее, чем материальные и численные факторы. Маневры в Галиции принесли ему то открытие, что полевые укрепления и вышеозначенные траншеи, в сущности, не так уж и нужны, о чем он и сообщил в прорывной статье 1882 г.
Стратегический его план на 1914 сводился к тому, что Австро-Венгрия стремительным молодецким ударом захватит Сербию, а потом стремительно перебросит войска на север и побьет Россию (кто знает, как австрийцы в ПМВ брали Белград, вполне может оценить эту идею). Вообще его поклонники (а их в Австрии и в 20-х было немало), говорили потом, что планы его были гениальны, но, к сожалению, не учитывали возможностей австро-венгерской армии, которых на исполнение таких планов не хватало.
Боевой опыт Гетцендорфу заменяло масштабное мировоззрение. В молодости он прочитал Дарвина и Шопенгауэра и на веки вечные заделался рьяным социал-дарвинистом - оные труды, по его словам, открыли ему знание всего исторического пути человечества, каковая заключалась в бескомпромиссной силовой борьбе народов за существование. Один автор назвал Гётцендорфа «самым крайним социал-дарвинистом из всех европейских лидеров, вовлеченных в начало войны 1914 года». И в самом деле: дарвинистом Гетцендорф был уж таким упорным, что даже констатацию того, что он подавал милостыню голодным детям бедняков, его биограф сопровождает такими словами: «В схватке между его всеподавляюще дарвинистским мировоззрением и сердечным сочувствием к детям побеждало последнее». Неизбежная битва между германизмом и славянством за существования занимала его, в некотором роде, ум и т.д.
Одно лишь удивительно - почему такой безудержный человек, считавший, что если уж Австро-Венгрии суждено утратить величие, то пусть она непременно падет славно, в геройски проигранной войне, - сам найти такой славный конец совершенно не пожелал, а помер мирно через несколько лет после войны, сочинив мемуары. Быть может, применительно к себе понятие о борьбе за существование он был склонен понимать как-то дословнее, чем применительно к армии и государству - нельзя отрицать, что у него лично получилось просуществать и получше, и подольше, чем у них. Более того, в своих означенных мемуарах и выступлениях он, совершенно против истины, утверждал, что летом 1914 был «всего только военным экспертом», не влиявшим ни на какие политические решения - должно быть, память подвела. Верная Виргина, на которой он в конце концов женился в 1915 году (в этом смысле его стратегия действительно принесла успех) издала книгу «Моя жизнь с Конрадом фон Гетцендорфом».
или риттерские доблести Конрада фон Гётцендорфа
Фельдмаршал Ностиц-Ринек, цвет запасной кавалерии...
Сабж
Вторая Мировая война состоялась по воле одного человека - в том смысле, что если бы он (т.е. Гитлер) этой войны не хотел, то ее бы и не было. А вот чтобы спроворить Первую мировую, необходима оказалась соответствующая воля целых четырех человек: Вильгельма II, его высшего военного руководителя Мольтке-мл., Франца Иосифа и его высшего военного руководителя Конрада фон Гётцендорфа. Если бы любой из этих четверых отказался летом 1914 года от европейской войны, то ее бы и не случилось.
При этом самым активным по части того, чтоб начать войну, в этой четверке был как раз фон Гётцендорф, мужественный старик 60 с небольшим лет от роду. Он требовал напасть на Сербию «превентивной войной» уже и в 1906, потом в 1908-1909; кроме того, несколько раз с 1907 года он требовал превентивной войны против Италии, но его всякий раз блокировал мининдел Эренталь, категорический противник всякого риска европейской войны - так что даже выгнал его, Гетцендорфа, с должности. По замечанию одного историка международных отношений, Гетцендорф в те годы неоднократно жаловался на - по его выражению - «низкий мир, который все длится и длится», а министров Эренталя и Берхтольда величал «идиотами» за то, что они не развили «твердые, позитивные, экспансионистские планы». Однако очень скоро Эренталь умер. Гетцендорф вернулся к делам с новым пылом, в 1912 опять предлагал воевать с Сербией, а за полные 12 месяцев между 1 января 1913 и 1 января 1914 года выступал с требованиями напасть на Сербию 25 (двадцать пять) раз, в среднем каждые две недели. В мае 1914 он это требование повторил, в июле 1914, наконец, преуспел.
Еще в 1908, добиваясь войны с Сербией и Италией, он писал своей давней возлюбленной, Виргине фон Райнингхаус (жене одного пивоваренного магната - тот их связи не мешал, но и развода не давал), что его, Гетцендорфа, к ней любовь пробуждает в нем желание «совершить великие дела», и что он страстно желает «войны, с которой я мог бы вернуться увенчанным победой, что позволит мне сокрушить все преграды, разделяющие нас.. и сделать тебя моей собственной дорогой женой». Война, писал он, «принесет мне и в моей карьере, и в моей частной жизни удовлетворение, в котором судьба так долго отказывает мне». Надо признать, что способ преодолеть пивовара он выбрал очень дорогостоящий.
Летом 1914, добиваясь войны с Сербией, он писал все той же Виргине, что такая война перерастет в европейскую, а европейская война Австро-Венгрию, скорее всего, похоронит, но все равно непременно надо начинать, «ибо столь древняя монархия и столь славная армия не должны погибнуть бесславно» (т.е. без войны, за счет нарастания внутреннего кризиса, в гнилом мире), а уж лучше пусть падут со славой, в "безнадежном", как он писал, бою.
Читатель мог бы из всего этого вынести образ какого-то австрийского беззаветного самураюшки, сына войны, «я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской, сабля, водка, конь гусарской…» Ничуть не бывало: бодрый генерал вообще никогда войны не видел. Единственный случай, когда он оказался хотя бы под теоретическим риском попасть в боестолкновение - это его участие в 1882 в подавлении мелких волнений в Далмации на черногорской границе; при появлении отряда, в котором служил Гетцендорф, местные поначалу разбежались без сопротивления, и Гетцендоф тужил в дневнике, что никакой и драки не было. На следующий день на слуху Гетцендорфа даже стреляли. Вся операция заняла три дня. Кстати, за несколько лет до того, при введении австрийских войск в Боснию, Гетцендорф призвал под свою руку и включил в свою бригаду таких местных бандитов, что вышестоящий командир, герцог Вюртембергский, возмутился тому, что такие «грабители и убийцы» взяты на австрийскую службу, и потребовал их вышвырнуть; но Гетцендорф смело уклонился от исполнения этого приказа за спиной своего более близкого начальника, Киллича, который ложно доложил герцогу, что все выполнено, и тем герцога обманул.
А так вообще-то Гетцендорф был известен сочинением тысячестраничных пособий по тактике. В этих пособиях он и проявил всю лихость, не нашедшую боевого применения, а именно: цитировал и развивал ту мысль Суворова, что пуля дура, а штык молодец, сообщал, что главное на войне - не стрельба и огневая мощь, а боевой дух, как раз и расцветающий и упражняемый всего более в штыковых атаках; порицал «манию окапываться» как подрывающую этот самый боевой дух; указывал, что из траншей войска труднее поднять в атаку, чем подведя их к неприятелю по голому месту - тут им и деваться будет особо некуда, кроме атаки; настаивал, что вообще на войне моральный дух и стальная воля намного важнее, чем материальные и численные факторы. Маневры в Галиции принесли ему то открытие, что полевые укрепления и вышеозначенные траншеи, в сущности, не так уж и нужны, о чем он и сообщил в прорывной статье 1882 г.
Стратегический его план на 1914 сводился к тому, что Австро-Венгрия стремительным молодецким ударом захватит Сербию, а потом стремительно перебросит войска на север и побьет Россию (кто знает, как австрийцы в ПМВ брали Белград, вполне может оценить эту идею). Вообще его поклонники (а их в Австрии и в 20-х было немало), говорили потом, что планы его были гениальны, но, к сожалению, не учитывали возможностей австро-венгерской армии, которых на исполнение таких планов не хватало.
Боевой опыт Гетцендорфу заменяло масштабное мировоззрение. В молодости он прочитал Дарвина и Шопенгауэра и на веки вечные заделался рьяным социал-дарвинистом - оные труды, по его словам, открыли ему знание всего исторического пути человечества, каковая заключалась в бескомпромиссной силовой борьбе народов за существование. Один автор назвал Гётцендорфа «самым крайним социал-дарвинистом из всех европейских лидеров, вовлеченных в начало войны 1914 года». И в самом деле: дарвинистом Гетцендорф был уж таким упорным, что даже констатацию того, что он подавал милостыню голодным детям бедняков, его биограф сопровождает такими словами: «В схватке между его всеподавляюще дарвинистским мировоззрением и сердечным сочувствием к детям побеждало последнее». Неизбежная битва между германизмом и славянством за существования занимала его, в некотором роде, ум и т.д.
Одно лишь удивительно - почему такой безудержный человек, считавший, что если уж Австро-Венгрии суждено утратить величие, то пусть она непременно падет славно, в геройски проигранной войне, - сам найти такой славный конец совершенно не пожелал, а помер мирно через несколько лет после войны, сочинив мемуары. Быть может, применительно к себе понятие о борьбе за существование он был склонен понимать как-то дословнее, чем применительно к армии и государству - нельзя отрицать, что у него лично получилось просуществать и получше, и подольше, чем у них. Более того, в своих означенных мемуарах и выступлениях он, совершенно против истины, утверждал, что летом 1914 был «всего только военным экспертом», не влиявшим ни на какие политические решения - должно быть, память подвела. Верная Виргина, на которой он в конце концов женился в 1915 году (в этом смысле его стратегия действительно принесла успех) издала книгу «Моя жизнь с Конрадом фон Гетцендорфом».