Про воображаемые сообщества
«В это время в Академии наук обозначились две «партии» - «немецкая» и «русская», которые во время выборов действительных членов Академии расходились во мнениях по вопросу о критериях этого выбора. В Академии шла глухая национальная борьба, но она не выходила за пределы её стен, и мы мало о ней знаем. [i]
В середине XIX в. в западноевропейских академиях переход интернациональных по своему составу академий в национальные уже завершился. В это время та же тенденция начала проявляться и в Академии наук в Петербурге. По мере того как росла её научная работа и увеличивалось её значение в мировой науке и культурной жизни страны, «усиливалось противоречие между национальным укладом русского общества, совершавшего в это время огромную работу, переходившего в созданиях своей культуры в первые ряды мировых культурных наций, и жизнью находившейся в его среде чужой ему по составу Академии наук» [ii].
Гораздо реже, чем прежде, Академия наук прибегала к приглашению иностранных ученых: в 1844 г. началась академическая деятельность в России историка А. А. Куника; в 1858 г. из Германии приехал филолог-классик А. К. Наук; в 1868 г. на должность директора Главной физической обсерватории был приглашен щвейцарец Г. И. Вильд; в 1883 г. ординарным академиком стал шведский астроном О. А. Баклунд. Последним «иностранцем» в Академии наук был немецкий тюрколог В. В. Радлов, избранный ординарным академиком в 1884 г.
Представителями немецкой науки продолжали считаться профессора и воспитанники Дерптского университета: астроном О. В. Струве, зоологи Ф. Ф. Брандт, А. А. Штраух и Л. И. Шренк, ботаник К И Максимович, геолог Ф. Б. Шмидт. Положение прибалтийских немцев было довольно двусмысленными: их называли русскими в Германии и немцами в России. Хотя сфера научной деятельности стояла выше национальных различий, ученые неизбежно подвергались влиянию современных им событий, особенно когда Россия при Александре II встала на путь обновления и реформ и в то же время создавалась новая Германия под главенством Пруссии. В это время одни прибалтийские немцы прочно усвоили прусский патриотизм, другие вошли в состав русского общества и перестали чувствовать себя в России инородцами.
Типичными для своего времени были судьбы двух академиков родом из Ревеля (совр. Таллина), В. Р. Розена (1849-1908) и К. Г. Залемана (1849-1916), которых с детства связывала тесная дружба: оба окончили ревельскую школу, Ritter und Domschule, оба в школьные годы проявили лингвистические наклонности и поступили на факультет восточных языков Петербургского университета, а в конце концов оба стали знаменитыми востоковедами и академиками. Только Розен, несмотря на свое немецкое происхождение, самостоятельно выучил в гимназии русский язык и стал большим русским патриотом. Вернадский даже называл его главой академической «русской» партии. В отличие от Розена Залеман так и остался типичным прибалтийским немцем и примкнул к петербургской немецкой общины».
Е.Ю.Басаргина, 2008. Императорская Академия наук на рубеже 19-20 веков. Очерки истории. М.: Индрик, 2008. С.20-22.
[i] Академик А. В. Никитенко пишет, как в конце 1867 г. после торжественного годичного заседания 29 декабря академики собрались обедать в ресторане «Донон» и завели прения о «руссоцизме» и «немчизме». Решив послать приветственную телеграмму Бэру, они спорили, на каком языке её писать, хотя, как замечает Никитенко, Бэр едва ли сумел бы прочесть русскую телеграмму. В тот вечер спорящие стороны примирил экспромт А. Н. Майкова, названный им «стихотворением за жженкой»:
«Академия кутит,
В буйстве силы не жалеет;
Это ясно говорит,
Что она уже русеет:
Никитенко А. В. Дневник. Т. 2. 1858-1865. СПб., 1866. С. 354.
Ф. В. Овсянников писал А. М. Бутлерову в 1868 г.: «Академия крайне нуждается в обновлении сил своих, В настоящее время она в самом деле представляет скорее немецкую колонию, чем русское государственное учреждение». Цит. по: Кузьмин М. К. Академик Ф. В. Овсянников (К истории нервизма в России). М., 1963. С. 27.
[ii] Вернадский В. И. Академия наук 1824-1889 годов // Труды по истории науки. М., 2003. С. 362. (Библиотека трудов академика В. И. Вернадского.)
В середине XIX в. в западноевропейских академиях переход интернациональных по своему составу академий в национальные уже завершился. В это время та же тенденция начала проявляться и в Академии наук в Петербурге. По мере того как росла её научная работа и увеличивалось её значение в мировой науке и культурной жизни страны, «усиливалось противоречие между национальным укладом русского общества, совершавшего в это время огромную работу, переходившего в созданиях своей культуры в первые ряды мировых культурных наций, и жизнью находившейся в его среде чужой ему по составу Академии наук» [ii].
Гораздо реже, чем прежде, Академия наук прибегала к приглашению иностранных ученых: в 1844 г. началась академическая деятельность в России историка А. А. Куника; в 1858 г. из Германии приехал филолог-классик А. К. Наук; в 1868 г. на должность директора Главной физической обсерватории был приглашен щвейцарец Г. И. Вильд; в 1883 г. ординарным академиком стал шведский астроном О. А. Баклунд. Последним «иностранцем» в Академии наук был немецкий тюрколог В. В. Радлов, избранный ординарным академиком в 1884 г.
Представителями немецкой науки продолжали считаться профессора и воспитанники Дерптского университета: астроном О. В. Струве, зоологи Ф. Ф. Брандт, А. А. Штраух и Л. И. Шренк, ботаник К И Максимович, геолог Ф. Б. Шмидт. Положение прибалтийских немцев было довольно двусмысленными: их называли русскими в Германии и немцами в России. Хотя сфера научной деятельности стояла выше национальных различий, ученые неизбежно подвергались влиянию современных им событий, особенно когда Россия при Александре II встала на путь обновления и реформ и в то же время создавалась новая Германия под главенством Пруссии. В это время одни прибалтийские немцы прочно усвоили прусский патриотизм, другие вошли в состав русского общества и перестали чувствовать себя в России инородцами.
Типичными для своего времени были судьбы двух академиков родом из Ревеля (совр. Таллина), В. Р. Розена (1849-1908) и К. Г. Залемана (1849-1916), которых с детства связывала тесная дружба: оба окончили ревельскую школу, Ritter und Domschule, оба в школьные годы проявили лингвистические наклонности и поступили на факультет восточных языков Петербургского университета, а в конце концов оба стали знаменитыми востоковедами и академиками. Только Розен, несмотря на свое немецкое происхождение, самостоятельно выучил в гимназии русский язык и стал большим русским патриотом. Вернадский даже называл его главой академической «русской» партии. В отличие от Розена Залеман так и остался типичным прибалтийским немцем и примкнул к петербургской немецкой общины».
Е.Ю.Басаргина, 2008. Императорская Академия наук на рубеже 19-20 веков. Очерки истории. М.: Индрик, 2008. С.20-22.
[i] Академик А. В. Никитенко пишет, как в конце 1867 г. после торжественного годичного заседания 29 декабря академики собрались обедать в ресторане «Донон» и завели прения о «руссоцизме» и «немчизме». Решив послать приветственную телеграмму Бэру, они спорили, на каком языке её писать, хотя, как замечает Никитенко, Бэр едва ли сумел бы прочесть русскую телеграмму. В тот вечер спорящие стороны примирил экспромт А. Н. Майкова, названный им «стихотворением за жженкой»:
«Академия кутит,
В буйстве силы не жалеет;
Это ясно говорит,
Что она уже русеет:
Никитенко А. В. Дневник. Т. 2. 1858-1865. СПб., 1866. С. 354.
Ф. В. Овсянников писал А. М. Бутлерову в 1868 г.: «Академия крайне нуждается в обновлении сил своих, В настоящее время она в самом деле представляет скорее немецкую колонию, чем русское государственное учреждение». Цит. по: Кузьмин М. К. Академик Ф. В. Овсянников (К истории нервизма в России). М., 1963. С. 27.
[ii] Вернадский В. И. Академия наук 1824-1889 годов // Труды по истории науки. М., 2003. С. 362. (Библиотека трудов академика В. И. Вернадского.)