Литературная мозаика
1. «Варлам Шаламов, в письме Солженицыну 1966 г., где шла речь об образе дворника Спиридона в романе "В круге первом": "Дворник из крестьян обязательно сексот и иным быть не может. Как символический образ народа-страдальца фигура это неподходящая"
Нельзя не обратить внимание на поразительную проницательность писателя: прототип Спиридона в марфинской "шарашке", по свидетельству Льва Копелева, действительно был осведомителем.
см. также Лейдерман Н. По принципу антисхемы (о романе А.Солженицына "В круге первом") // Звезда. 2001. № 8. Автор последней работы выяснил, кроме прочего, что известный афоризм дворника-стукача Спиридона: "Волкодав - прав, а людоед - нет", является дословной цитатой из статьи Ильи Эренбурга в газете "Красная звезда" 1942 года, что даёт основание говорить о плагиате Солженицына и указывает лишний раз на искусственность и фальшь образа Спиридона, замеченную Варламом Шаламовым».
Валерий Есипов. Варлам Шаламов и его современники. Вологда, 2008. С.156
См. также http://shalamov.ru/research/92/#t25
[Не зря это место, про волкодава и людоеда, было единственным, что легло на душу из творчества Сим Симыча Карнавалова «великого писателя земли русской» - а читал я его едва ли не полностью. В.К.]
2. «Дружеские чувства Максим Максимовича [Ковалевского - В.К.] К Тургеневу и совсем иные чувства, которые он питал к Достоевскому, я имел случай проверить и в Памятные Пушкинские дни. Живо помню, каким негодованием сверкали его всегда добрые глаза, когда он мне кивал головою на Достоевского, закончившего свою речь словами: «Что могу я прибавить к отзыву о Пушкине самого умного, самого лучшего из его современников - императора Николая». Сказано это было, очевидно, чтобы раздражить большинство присутствующих, и насладиться их беспомощностью - невозможностью ответить на этот вызов.
Ещё более негодовали мы на совсем уж скверную личную выходку Достоевского в его знаменитой, вызвавшей такие истерические восторги [1], речи. Уставившись своими злобными маленькими глазками на Тургенева, поместившегося под самой кафедрой и с добродушным вниманием следившего за речью, Достоевский произнёс следующие слова: «Татьяна могла сказать: « Я другому отдана [2] и буду век ему верна», потому что она была русская женщина, а не какая-нибудь француженка или испанка [3]». Да, Максим Максимович был близким и верным другом Тургенева, и о его близости к Достоевскому я ничего не слыхал и в воспоминании его друзей его образ сохранится всегда рядом с образом Тургенева, а не Достоевского (Припоминаю, кстати, слышанный от Тургенева отзыв о Достоевском: «Это самый злобный христианин, какого я встретил в своей жизни».).
К.А.Тимирязев, 1926. В память о друге// Наука и демократия. Л.: «Прибой». С.327-328 («Вестник Европы», 1916 г.).
3. «Собственно, это и не тайна вовсе, однако... но... это все-таки тайна... Такой себе секрет куклы Петрушки, пришитый белыми нитками к чему-то темно-невнятному... Многих критиков мучит этот страшный вопрос: в чем своеобразие стихов Бродского? Чем отличаются эти стихи от стихов Кушнера, к примеру, или Риммы Казаковой?.. Попытки понять, чем же все-таки, очень напоминают прыжки через веревочку-скакалку девчушки из стихотворения Агнии Барто; девчушка эта умела прыгать «и прямо... и боком, и с подскоком...» Совсем как многие литературоведы-аналитики... Так чем же... стихи... Бродского... отличаются?.. Может, что-то особенное в технике стихосложения?
И вот уже Лев Лосев пишет: «Благодаря укороченной четвертой строке каждого четверостишия стихотворение кажется стремительным». Но и Лосев и все прочие достаточно разумны, чтобы понимать: Бродский - крепкий традиционалист - «разлук - вдруг - встреча - плечи», а всякие там «укороченные четвертые (или пятые!) строки возможно отыскать даже у Юлии Друниной; это всё легкие вариации в строгих рамках крепкой традиции русского стиха, даже и твердокаменной традиции... Но, может быть, тогда какие-нибудь особенные описания чувств, особенные мысли, удивительная философичность? И вот уже Самуил Лурье пишет: «Она так прекрасна, эта жизнь в этих стихах, что внушаемая ею радость неотделима от мучительной тревоги...» Это о ком, о чьих стихах? Бродского. А можно - теми же словами - о стихах Марфуги Айтхожиной, к примеру, или, к примеру же - Олега Шестинского!..
Стало быть, не в этом во всем скрывается оригинальность поэзии Иосифа Бродского. Да ведь совсем и не скрывается! Оригинальность эта - в совершенно новой для русской поэзии и д е о л о г и и! Конечно, всем понятно, что Бродский - не советский поэт! Но Бродский - и не антисоветский поэт в стиле Коржавина! Бродский - там, где любимый им Оден, Хайдегер и вдалеке уже маячит тень Ницше...
Лосев Лев, Лурье Самуил и прочие Кушнеры и Коржавины всё еще обретаются в густом меду советской идеологии (антисоветскость того же Коржавина - всего лишь та самая «другая сторона медали», а медаль-то одна!)... Они все - в ней, в советской идеологии, но этого не сознают. Почему? Потому что не сознают: крушение советской идеологии - крушение последней г у м а н и с т и ч е с к о й идеологии!
Кое-что, конечно, вошло в американскую доктрину политкорректности, но в целом советская идеология рухнула, разрушилась! Но Бродский в свое время, когда эта идеология еще жила, не интерпретировал ни пафос ее существования, ни пафос попыток ее разрушения. Он просто-напросто отвернулся, отворотился и от того и от другого; он зажил в рамках и нормах совсем иной идеологии; в этих рамках и нормах не полагается «любить людей», «уважать стариков», признавать равенство рас; ценить в женщине не только «тело», но и пресловутую «душу»; полагать пресловутый «народ» гуманным и мудро-добрым «от природы», что называется... Всё это доброе и гуманное-гуманное Бродский похерил с легкостью, и, пожалуй, он был первым, а Елена Шварц все-таки - второй, но она ведь и младше на десятку лет!..
И вот она, нетайная тайна Бродского: он - не гуманист! Но он ведь и не обещал никому быть поэтом-гуманистом! Никаким Львам Лосевым и Самуилам Лурье не обещал тем более! Но им страшно! Они - советские по сути гуманисты - никак не могут принять такое страшное для них явление: поэт-антигуманист! Вот и Лев Лосев оправдывает и защищает: «,,, иногда раздражался, бывал резок, но он ни к кому не испытывал ненависти.» Да что вы! Он вам всем не обещал «не испытывать ненависти»! Уж примите его таким, каков он есть в стихах - нормальным антигуманистом, не надо его оправдывать и перетолковывать по-вашему! Да, антигуманизм - явление неуютное и даже и страшное, но тут уж ничего не поделаешь!.. »
http://jaschil-14hane.livejournal.com/546754.htm
[с моей читательской точки зрения своеобразие стихов Бродского в том, что их не получается выучить, чтобы прочесть кому-то, только с листа. Как рекламу, даже самую талантливую, не получается смотреть как фильм. В.К.]
[1] Я говорю истерические потому, что сам был свидетелем такого припадка с одним молодым человеком, моим учеником.
[2] Подчёркиваю это слово потому, что сам оратор произнёс его с особенным подчёркиванием.
[3] Намёк на Viardo-Garcia. Коснувшись этих подробностей, если не ошибаюсь, не проникшись в печать, упомяну и об эпизоде с венками. После этой речи Достоевского, группа молодых его поклонниц направилась к нему с огромным венком, при чём одна из них проходя мимо Тургенева, сказала ему: «не вам». Не зная, что делать с венком, его надели Достоевскому через голову на плечи, и он несколько мгновений сидел, изображая из себя жалкую, сникшую фигуру, пока не нашёлся добрый человек, освободивший его от этого ярма. Когда сходная депутация (если не ошибаюсь, по инициативе Ковалевского), в тот же день вечером, поднесла Тургеневу небольшой лавровый венок, он, не задумываясь, принял его из их рук, и положил к подножию бюста Пушкина. .
Нельзя не обратить внимание на поразительную проницательность писателя: прототип Спиридона в марфинской "шарашке", по свидетельству Льва Копелева, действительно был осведомителем.
см. также Лейдерман Н. По принципу антисхемы (о романе А.Солженицына "В круге первом") // Звезда. 2001. № 8. Автор последней работы выяснил, кроме прочего, что известный афоризм дворника-стукача Спиридона: "Волкодав - прав, а людоед - нет", является дословной цитатой из статьи Ильи Эренбурга в газете "Красная звезда" 1942 года, что даёт основание говорить о плагиате Солженицына и указывает лишний раз на искусственность и фальшь образа Спиридона, замеченную Варламом Шаламовым».
Валерий Есипов. Варлам Шаламов и его современники. Вологда, 2008. С.156
См. также http://shalamov.ru/research/92/#t25
[Не зря это место, про волкодава и людоеда, было единственным, что легло на душу из творчества Сим Симыча Карнавалова «великого писателя земли русской» - а читал я его едва ли не полностью. В.К.]
2. «Дружеские чувства Максим Максимовича [Ковалевского - В.К.] К Тургеневу и совсем иные чувства, которые он питал к Достоевскому, я имел случай проверить и в Памятные Пушкинские дни. Живо помню, каким негодованием сверкали его всегда добрые глаза, когда он мне кивал головою на Достоевского, закончившего свою речь словами: «Что могу я прибавить к отзыву о Пушкине самого умного, самого лучшего из его современников - императора Николая». Сказано это было, очевидно, чтобы раздражить большинство присутствующих, и насладиться их беспомощностью - невозможностью ответить на этот вызов.
Ещё более негодовали мы на совсем уж скверную личную выходку Достоевского в его знаменитой, вызвавшей такие истерические восторги [1], речи. Уставившись своими злобными маленькими глазками на Тургенева, поместившегося под самой кафедрой и с добродушным вниманием следившего за речью, Достоевский произнёс следующие слова: «Татьяна могла сказать: « Я другому отдана [2] и буду век ему верна», потому что она была русская женщина, а не какая-нибудь француженка или испанка [3]». Да, Максим Максимович был близким и верным другом Тургенева, и о его близости к Достоевскому я ничего не слыхал и в воспоминании его друзей его образ сохранится всегда рядом с образом Тургенева, а не Достоевского (Припоминаю, кстати, слышанный от Тургенева отзыв о Достоевском: «Это самый злобный христианин, какого я встретил в своей жизни».).
К.А.Тимирязев, 1926. В память о друге// Наука и демократия. Л.: «Прибой». С.327-328 («Вестник Европы», 1916 г.).
3. «Собственно, это и не тайна вовсе, однако... но... это все-таки тайна... Такой себе секрет куклы Петрушки, пришитый белыми нитками к чему-то темно-невнятному... Многих критиков мучит этот страшный вопрос: в чем своеобразие стихов Бродского? Чем отличаются эти стихи от стихов Кушнера, к примеру, или Риммы Казаковой?.. Попытки понять, чем же все-таки, очень напоминают прыжки через веревочку-скакалку девчушки из стихотворения Агнии Барто; девчушка эта умела прыгать «и прямо... и боком, и с подскоком...» Совсем как многие литературоведы-аналитики... Так чем же... стихи... Бродского... отличаются?.. Может, что-то особенное в технике стихосложения?
И вот уже Лев Лосев пишет: «Благодаря укороченной четвертой строке каждого четверостишия стихотворение кажется стремительным». Но и Лосев и все прочие достаточно разумны, чтобы понимать: Бродский - крепкий традиционалист - «разлук - вдруг - встреча - плечи», а всякие там «укороченные четвертые (или пятые!) строки возможно отыскать даже у Юлии Друниной; это всё легкие вариации в строгих рамках крепкой традиции русского стиха, даже и твердокаменной традиции... Но, может быть, тогда какие-нибудь особенные описания чувств, особенные мысли, удивительная философичность? И вот уже Самуил Лурье пишет: «Она так прекрасна, эта жизнь в этих стихах, что внушаемая ею радость неотделима от мучительной тревоги...» Это о ком, о чьих стихах? Бродского. А можно - теми же словами - о стихах Марфуги Айтхожиной, к примеру, или, к примеру же - Олега Шестинского!..
Стало быть, не в этом во всем скрывается оригинальность поэзии Иосифа Бродского. Да ведь совсем и не скрывается! Оригинальность эта - в совершенно новой для русской поэзии и д е о л о г и и! Конечно, всем понятно, что Бродский - не советский поэт! Но Бродский - и не антисоветский поэт в стиле Коржавина! Бродский - там, где любимый им Оден, Хайдегер и вдалеке уже маячит тень Ницше...
Лосев Лев, Лурье Самуил и прочие Кушнеры и Коржавины всё еще обретаются в густом меду советской идеологии (антисоветскость того же Коржавина - всего лишь та самая «другая сторона медали», а медаль-то одна!)... Они все - в ней, в советской идеологии, но этого не сознают. Почему? Потому что не сознают: крушение советской идеологии - крушение последней г у м а н и с т и ч е с к о й идеологии!
Кое-что, конечно, вошло в американскую доктрину политкорректности, но в целом советская идеология рухнула, разрушилась! Но Бродский в свое время, когда эта идеология еще жила, не интерпретировал ни пафос ее существования, ни пафос попыток ее разрушения. Он просто-напросто отвернулся, отворотился и от того и от другого; он зажил в рамках и нормах совсем иной идеологии; в этих рамках и нормах не полагается «любить людей», «уважать стариков», признавать равенство рас; ценить в женщине не только «тело», но и пресловутую «душу»; полагать пресловутый «народ» гуманным и мудро-добрым «от природы», что называется... Всё это доброе и гуманное-гуманное Бродский похерил с легкостью, и, пожалуй, он был первым, а Елена Шварц все-таки - второй, но она ведь и младше на десятку лет!..
И вот она, нетайная тайна Бродского: он - не гуманист! Но он ведь и не обещал никому быть поэтом-гуманистом! Никаким Львам Лосевым и Самуилам Лурье не обещал тем более! Но им страшно! Они - советские по сути гуманисты - никак не могут принять такое страшное для них явление: поэт-антигуманист! Вот и Лев Лосев оправдывает и защищает: «,,, иногда раздражался, бывал резок, но он ни к кому не испытывал ненависти.» Да что вы! Он вам всем не обещал «не испытывать ненависти»! Уж примите его таким, каков он есть в стихах - нормальным антигуманистом, не надо его оправдывать и перетолковывать по-вашему! Да, антигуманизм - явление неуютное и даже и страшное, но тут уж ничего не поделаешь!.. »
http://jaschil-14hane.livejournal.com/546754.htm
[с моей читательской точки зрения своеобразие стихов Бродского в том, что их не получается выучить, чтобы прочесть кому-то, только с листа. Как рекламу, даже самую талантливую, не получается смотреть как фильм. В.К.]
[1] Я говорю истерические потому, что сам был свидетелем такого припадка с одним молодым человеком, моим учеником.
[2] Подчёркиваю это слово потому, что сам оратор произнёс его с особенным подчёркиванием.
[3] Намёк на Viardo-Garcia. Коснувшись этих подробностей, если не ошибаюсь, не проникшись в печать, упомяну и об эпизоде с венками. После этой речи Достоевского, группа молодых его поклонниц направилась к нему с огромным венком, при чём одна из них проходя мимо Тургенева, сказала ему: «не вам». Не зная, что делать с венком, его надели Достоевскому через голову на плечи, и он несколько мгновений сидел, изображая из себя жалкую, сникшую фигуру, пока не нашёлся добрый человек, освободивший его от этого ярма. Когда сходная депутация (если не ошибаюсь, по инициативе Ковалевского), в тот же день вечером, поднесла Тургеневу небольшой лавровый венок, он, не задумываясь, принял его из их рук, и положил к подножию бюста Пушкина. .