Убить священника и развалить обитель. Часть 4
А судьи кто?
8 ноября состоялось сразу два судебных заседания об изменении меры пресечения, в Промышленном суде г. Оренбурга - о. Николаю, и Ленинском - Елене Стремской и ее мужу Виктору Щербакову. Я присутствовал в Промышленном суде, судебное заседание в котором с перерывами длилось более 7 часов. Само судебное заседание было засекречено, на него не пустили ни детей о. Николая, ни представителей прессы. Только после настоятельных ходатайств адвокатов, позволили присутствовать в зале суда до его начала и во время оглашения результативной части приговора.
Все, что происходило во время судебного заседания известно исключительно со слов адвокатов и вызванных свидетелей. По словам адвокатов, были все основания надеяться на изменение меры пресечения, так как никаких новых доказательств следствие суду представить не в состоянии. Однако произошло неожиданное. Следствие представило в качестве свидетеля уже взрослую приемную дочь о. Николая, которая совершенно внезапно рассказала еще о двух эпизодах в 2001 и 2005 годах. Следствие сообщило, что возбудило еще одно уголовное дело о подозрении в совершении о. Николаем преступлений по отношению к малолетним по этим эпизодам, но предъявлять обвинения не стало. Это явилось формальным поводом для продления содержания под стражей еще на 3 месяца.
Дети о. Николая рассказывали мне, что эта дочь всегда неприязненно относилась к отцу и считала, что он дал ей слишком мало после достижения совершеннолетия. Хотя у нее был и дом и семья, причем выходила она замуж 2 раза. В отличие от всех остальных детей о. Николая, под всеми статьями и сообщениями в интернете, касающимися дела Стремского, она оставляла негативные комментарии, и даже злорадствовала. Видимо именно по этим признакам следствие и вышло на нее. Уж не знаю, какие блага ей были обещаны, но ее заявление в суде позволило оставить под стражей ее отца еще на 3 месяца.
Вторым свидетелем была руководитель медицинской части обители Ольга Котова. Она принесла в суд документы о состоянии здоровья о. Николая, о перенесенных им болезнях, операциях, его лечении. О. Николай сильно страдал от псориаза, а в условиях одиночной камеры он не имел возможности сам смазывать мазью все участки своего тела. Кроме того уже давно у о. Николая были кровоточащие полипы в кишечнике. При отсутствии лечения они в очень короткий период могли привести к раку. Батюшке уже делали операцию по их удалению, но в СИЗО болезнь снова обострилась и требовала срочного хирургического вмешательства в условиях больницы. Иначе - смерть.
Но эти аргументы судом приняты не были. Более того, по словам Ольги Котовой и судья, и прокурор вели себя по отношению к ней крайне агрессивно. Буквально засыпали вопросами, не давая возможности ответить на предыдущие, перебивали и не давали сказать ни слова. Ольга даже возмутилась и спросила, зачем тогда ее сюда вызвали и задают столько вопросов, если даже не дают возможности ответить на них.
Судью Диану Судоргину гораздо больше интересовало не состояние здоровья о. Николая, а вопрос, почему Ольга вышла из декретного отпуска на работу досрочно (ребенку было 10 месяцев), и не получала ли она и зарплату, и пособие на ребенка одновременно. Большинство вопросов, заданных в довольно оскорбительной форме, по словам Ольги, касалось уже ее якобы правонарушения. Ольге даже показалось, что происходит суд не над о. Николаем, а над ней. Девушка из зала вышла вся в слезах.
В результате многочасового совещания с собой судья Диана Судоргина вынесла решение:
Click to viewhttps://www.youtube.com/watch?v=5RohYpgJBpM
Во время многочасовых ожиданий в здании суда и прогулок по его коридорам, у меня возник вполне логичный вопрос, а почему суд проходит не по месту жительства о. Николая и не по «месту совершения преступления», почему именно в Промышленном суде, а суд над его дочерью Еленой и ее мужем - в Ленинском. Адвокаты мне объяснили, что суд проходит по месту расположения СИЗО, а изоляторов в Оренбургской области всего три, два в Оренбурге и один в Орске. Однако это объяснение меня не удовлетворило. Я стал искать информацию и выяснил крайне интересные вещи. Промышленный суд проводит процесс над о. Николаем не из-за того, что последнего доставили в СИЗО №3 Оренбурга, а наоборот. Батюшка было помещен в это СИЗО исключительно для того, чтобы суд над ним проходил в Промышленном суде.
Дело в том, что Промышленный суд в Оренбурге еще в сентябре 2007 года стал первым судом в России, где стали внедряться ювенальные технологии и ювенальная юстиция. Пресс-секретарь суда Инна Жовнир тогда заявила, что рассмотрением дел данной категории занимаются двое судей. Кроме того, введены должности помощников судей с функциями социального работника. Промышленный суд объединит вокруг себя различные службы и органы исполнительной власти, а также структуры, связанные с защитой прав и интересов ребенка.
В выступлении председателя Промышленного районного суда г. Оренбурга Николая Силина на заседании Комитета Общественной палаты Оренбургской области в апреле 2010 года были четко обозначены приоритеты работы ювенальных технологий и ювенальной юстиции. По его словам инициатором применений ювенальных технологий в Оренбурге являются именно суды, а не представители законодательной и исполнительной властей и их подразделения. Инициаторами же создания ювенальных судов и технологий в Оренбурге были названы председатель областного суда в 2007 году В.А. Емельянов и начальник судебного департамента В.К. Купчик. По прошествии шести лет, в июне 2013 года, сам же Силин констатировал, что попытка создания в России целостной системы ювенальной юстиции пока не удалась. Пока.
Что интересно, Николай Силин в интервью на тему «Противники Ювенальной юстиции», опубликованном в 2010 году в №115 газеты «Южный Урал», на вопрос о противоречиях ювенальной юстиции с национальной российской ментальностью, когда под прикрытием лозунгов о защите прав детей всевластные и никому не подотчётные ювенальные органы способны забрать, в том числе грубо нарушая при этом законодательство, любого ребёнка из любой семьи по любому, самому абсурдному поводу, а также диктовать родителям, как нужно воспитывать собственных детей, сказал крайне интересные вещи:
«Если родители воспитывают своих детей в определенной строгости, приучают их к посту, оберегают от плохих компаний, запрещают отсутствовать дома в позднее время суток, не разрешают гулять, пока не выучены уроки, это ведь тоже будет ограничение свободы таких детей. Но, исходя из положений ювенальной юстиции, здесь нет оснований расценивать такое воспитание как насилие над ребенком, даже если такой ребенок придет в суд с жалобой на своих родителей.
Совсем другое дело, если, прививая у детей любовь к религии или требуя отличных оценок, родители причиняют им боль, как физическую, так и психическую, и никого это не беспокоит, почему бы ребенку не защитить себя».
То есть еще в 2010 году председатель Промышленного суда Оренбурга четко показал, какими технологиями будет пользоваться ювенальная юстиция для того, чтобы с помощью определенной работы с несовершеннолетними детьми превратить честных родителей в преступников и осудить их, а семьи разрушить. Надо просто заставить детей заявить, что родители причиняли им физическую и психическую боль. Жаль, что Силин не сказал, какими методами ювенальная юстиции будет этого добиваться. Но уже сейчас, в 2019 году, на примере о. Николая Стремского она ярко это продемонстрировала. Заметьте, все эти материалы взяты с официального сайта Промышленного суда Оренбурга.
Получается, что о. Николая Стремского будут судить его идеологические противники. Спрашивается, и где же здесь непредвзятость и независимость суда, которая должна быть априори? Почему нарушаются конституционные права священника и гражданина России? А с учетом исследования в двух частях (часть 1 и часть 2) о том, как наши российские суды лишаются независимости, ситуация выглядит еще плачевнее. Тем более, что и среди самих судей также встречаются педофилы и против них также иногда применяются ювенальные технологии.
А на самого о. Николая Стремского оказывается чудовищное давление. Кроме всего прочего, по надуманному обвинению арестованы его дочь Елена и ее муж Виктор. Параллельно с процессом над Стремским в Ленинском суде шел аналогичный процесс над ними. Там суд отказал Виктору в изменении меры пресечения на домашний арест вообще по абсурдному предлогу. Было отказано на основании того, что жилое помещение, в котором будет проживать Виктор - частный дом, а у него, извините, туалет во дворе. И каждый раз, посещая туалет, Виктор будет нарушать условия домашнего ареста. Возражение, что ему в дом будет поставлено, извините, отхожее ведро, принято к сведению не было.
Интересная ситуация. По закону, в России все граждане перед ним равны. А вот в Оренбурге оказывается бедные граждане, которые не в состоянии устроить туалет внутри частного дома, оказываются «чернью», бесправными изгоями, людьми третьего сорта. Какие требования суда могут последовать для дальнейших отказов: отсутствие душевой кабины, джакузи, зимнего сада, бассейна, фонтанов… чего? Абсурд! Но этот абсурд является частью ювенальных технологий для максимального давления на о. Николая Стремского с целью принуждения его к признанию вины.
А что же с самим о. Николаем. Он содержится в подвале СИЗО, в одиночной камере, где нет даже маленького окошка и солнечного света, где круглосуточно горит тусклая лампочка, не позволяющая ему даже читать. Мало того, ссылаясь на правила СИЗО, с о. Николая сняли деревянный нательный крестик. С православного священника сняли крест! Не перепутайте, это - не мракобесное средневековье, это - толерантные ювенальные технологии, и это - Россия, 21 век!
А на самом суде отца Николая, протоиерея Русской Православной Церкви, отца более 70 приемных детей держат в клетке, как зверя в зоопарке. И если вам будут говорить, что это - обычная судебная практика в СССР, России и во всех цивилизованных странах, то не верьте, это - ложь. В мире нет другой страны, кроме России, где в Конституции так много статей, касающихся соблюдения прав человека в уголовном процессе, а судья, согласно Конституции, должен быть защитником, а не обвинителем. Железная клетка в уголовном судопроизводстве нарушает все принципы уголовного процесса. В нашей стране, и в Российской империи, и в СССР до 90-х годов прошлого века вообще не было никаких клеток. Хотя судили и маньяков, и убийц и террористов. Клетки появились только в начале 90-х, их ввели «совсем ненадолго» и оправдывали тем, что сложилась тяжелая ситуация с конвоирами.
Сейчас 2019 год, с конвоирами никаких проблем нет, денег на оборудование судов хватает, но Промышленный суд Оренбурга, внедряющий ювенальные технологии и юстицию, продолжает держать людей, вина которых еще не доказана и юридически они не виновны, в железных клетках в нарушение целого букета статей Конституции России. Это - элемент колоссального давления на отца Николая Стремского, давления антиконституционного и незаконного.
Прогуливаясь по коридорам Промышленного суда и читая таблички на дверях, я вдруг понял, что оказался в самом настоящем «женском царстве». Судьи, помощники судей, секретари судей, помощники секретарей и секретари помощников - одни женщины. Из мужчин в суде - только председатель суда и охранники. И то, начальник над охранниками - женщина. Передо мной ярко предстало лицо современной российской ювенальной юстиции.
22 ноября стало известно, что апелляция адвокатов отклонена и Оренбургский областной суд признал законным решение суда Промышленного района города о продлении меры пресечения в виде ареста для священника Николая Стремского, обвиняемого в изнасиловании.
Адвокаты, или «решалы»?
С юридической защитой о. Николая складывается весьма интересная и крайне тревожная ситуация. В общей сложности юридическую защиту батюшки, его дочери и зятя ведут 5 оренбургских адвокатов. По прошествии 3 месяцев результаты их работы нулевые, не считая громких заявлений в прессе, которые не получили никакого организационного, юридического и информационного продолжения. Не желая подвергать сомнению профессионализм и юридическую этику адвокатов, хочу все-таки сказать об одной тенденции в юридической защите, характерной в основном для регионов.
Дело в том, что в регионах очень многие адвокаты являются не адвокатами в привычном понимании, а «решалами», своего рода посредниками между следователями, прокурорами, судьями с одной стороны и клиентами с другой. Соответственно, никто из таких адвокатов никогда ради своего подзащитного не станет портить отношения со стороной обвинения и судьями. Ведь от этих отношений зависит их дальнейшая плодотворная деятельность и материальный доход. Поэтому региональные адвокаты очень не любят заезжих «варягов» из столицы. И вовсе не потому, что те могут оказаться сильнее и юридически грамотнее. Приезжий адвокат должен решить конкретную задачу и уехать, и возможно больше никогда его пути не пересекутся с местными обвинителями. Поэтому он строит свою защиту без оглядки на любые должностные лица, их регалии, местные корпоративные, родственные и личные связи. Приезжему адвокату нужно эффективно сделать свою работу и получить заслуженный гонорар.
Обычно такими адвокатами-решалами перед клиентами во время судебных заседаний разыгрываются целые спектакли, которые должны показать их принципиальность, непримиримость, отсутствие зависимости от прокуроров и судей. Но единственным мерилом эффективности их работы является результат. А он в подавляющем большинстве случаев отсутствует и частенько даже только ухудшает ситуацию. Но шоу должно продолжаться.
Еще одним немаловажным аспектом в деятельности таких адвокатов-решал является то, что если подзащитный находится в СИЗО, да еще и в одиночной камере, как в случае с о. Николаем, и его связь с внешним миром осуществляется только через адвоката, может появиться элемент манипулирования клиентом.
Из пяти адвокатов я общался с четырьмя, и только один из них, Юрий Омеличкин, проявил ко мне искренний интерес, долго беседовал со мной, крайне осторожно рассказал о некоторых нюансах уголовного дела и проводимого следствия и заинтересовался предлагаемым мною сотрудничеством. А мое предложение было предельно простым - вести не просто юридическую защиту о. Николая, а юридически-информационную. Главное оружие обвинителей - это сохранение абсолютно всех материалов дела, методов следствия, свидетельских показаний и т.д. в тайне, используя как предлог положение о половой неприкосновенности несовершеннолетних детей. Повторю, абсолютную тайну всех материалов, в том числе и не относящихся к половой неприкосновенности. Главное оружие защиты - максимальная гласность в рамках российского законодательства. Гласность, позволяющая выявить все процессуальные нарушения законодательства со стороны следствия и судопроизводства, а может быть и возможные преступления.
Я предложил сопровождать каждый шаг адвокатов, каждую их идею, каждое нарушение законодательства со стороны следствия гласным освещением в СМИ, чтобы общественность была в курсе происходящего. То есть, проводить информационное сопровождение всех действий защиты для ее максимальной эффективности. Подобное сотрудничество находится в рамках закона и весьма эффективно применяется в настоящее время.
С этим предложением я обратился и к адвокатессе Тамаре Никольской непосредственно перед судебным заседанием об изменении меры пресечения во дворе Промышленного суда Оренбурга. В ответ я получил крайне агрессивный отпор и обвинения в абсолютной юридической неграмотности и незнании адвокатской этики. В разгар агрессивной отповеди на горизонте у входа в суд появился окружной прокурор, поддерживающий обвинения, и адвокатесса, резко прервав свои нравоучения мне, с улыбкой и распростертыми объятьями кинулась его приветствовать. Как говорится, приоритеты налицо. Кстати, дети о. Николая рассказывали мне, что именно Никольская уговаривала их не свидетельствовать в пользу о. Николая, угрожая всяческими карами, вплоть до осуждения их за лжесвидетельство.
Я долго ждал заранее согласованной за час до судебного заседания встречи с ведущим адвокатом о. Николая Эльдаром Шарафутдиновым. Он появился в последний момент. В дальнейшем я трижды во время перерыва пытался донести до него свои предложения, но каждый раз его отвлекало что-то более важное, и он прерывал беседу.
С Эльдаром Шарафутдиновым ситуация вообще на мой взгляд абсурдная. Не ставя ни в коем случае под сомнения его профессиональные качества как юриста и адвоката, мне кажется, что он не может защищать о. Николая. И дело даже не том, что он - мусульманин. Мне кажется, что человек с такими либеральными взглядами, ведущий активную либеральную деятельность, бывший журналист либеральных интернет-изданий в принципе не может вести защиту консервативного патриотического ортодоксального православного священника. Это - нонсенс. Если только эта защита не преследует иные цели, кроме юридических. А думать так у меня есть все основания.
Я обратил внимание, что к середине октября многие либеральные СМИ достаточно резко изменили свое отношение к делу о. Николая. Обвинения стали более мягкими и обтекаемыми, стали появляться материалы оправдывающие батюшку и освещающие его в достаточно положительном свете. И вот 14 октября Эхо Москвы в Оренбурге вышло со статьей «Бывший юрист штаба Навального в Оренбурге, адвокат Эльдар Шарафутдинов стал защитником священника Николая Стремского». А сам Эльдар на страничке ВКонтакте в защиту Николая Стремского оставил запись, в которой сообщил, что по многочисленным просьбам детей о. Николая вступил в дело по его защите. Там же он сообщил, что у защиты имеются данные об оговоре под давлением Николая Стремского. Правда по сей день эти данные так и не были реализованы и публично озвучены, и мне кажется, что не будут.
Для информационного освещения дела Эльдар создал некий штаб, пресс-центр, из которого в выбранные им СМИ, в большинстве либеральные, рассылаются короткие информационные сообщения о ходе дела. На всех процессуальных действиях и судебных заседаниях главным потребителем информации является молодой человек из Эхо Москвы в Оренбурге. Его с Эльдаром связывают явно дружеские отношения, что само по себе не является чем-то плохим, но весьма показательным. Просто информационное обеспечение и освещение дела о. Николая сейчас перешло под контроль исключительно либеральных СМИ.
Весьма тревожным звонком для меня стал разговор Эльдара Шарафутдинова со своим другом из Эха Москвы и другим адвокатом в перерыве судебного заседания, при котором я присутствовал. Эльдар сравнил и провел прямые параллели между делом о. Николая и делами по обвинению в педофилии известных оппозиционных либеральных деятелей - главы карельского «Мемориала» Юрия Дмитриева и члена Либертарианской партии Михаила Светова. Я понял, что дело о. Николая будет своего рода тараном для решения дел Дмитриева, Светова и других оппозиционных либеральных деятелей. Пойдет ли это на пользу о. Николаю Стремскому? Очень сильно сомневаюсь. Скорее наоборот, его просто используют.
По моим сведениям во время обыска в Свято-Троицкой обители среди десятков понятых присутствовали несовершеннолетние юноши, ученики местной школы. По словам продавщицы магазина по соседству с обителью, после завершения обыска к ней в магазин пришли двое несовершеннолетних, хвастались тем, что они присутствовали понятыми при задержании о. Николая и обыске и даже показывали соответствующие видео в своих смартфонах. Я очень настоятельно попросил Эльдара Шарафутдинова проверить эти сведения и ознакомиться с протоколами обыска, ведь они никак не относятся к материалам, касающимся половой неприкосновенности несовершеннолетних и не могут быть секретными.
В ходе судебного заседания, по словам Эльдара, он ходатайствовал перед судьей об ознакомлении с этими материалами. После долгих споров и препирательств судья разрешила ознакомиться, но увидев, что Эльдар собирается фотографировать на телефон материалы стала резко возражать. И только после долгих споров и ссылок на разъяснения Верховного суда о том, что ознакомление может быть в любой форме, в том числе и электронной с экрана своего компьютера, планшета или смартфона, судья все же разрешила фотосъемку. Но это не помогло. По словам адвоката, фотографии получились мутными и фамилий не разобрать. Ну а вопрос, действительно ли несовершеннолетние дети использовались в качестве понятых во время обыска, так и завис в воздухе.
После судебного заседания в разговоре с Эльдаром я еще раз вернулся к вопросу о сотрудничестве. Мне было предложено общаться в Фейсбуке. Я сказал, что профиля в Фейсбуке у меня нет, но есть профиль ВКонтакте, на что мне было заявлено, что ВКонтакте читается ФСБ. На мое возражение, что Фейсбук читается ЦРУ, до меня донеслось едва слышимое: «Пусть лучше ЦРУ». Нужна ли такая защита о. Николаю Стремскому, или она способна только дискредитировать его, прихожан Свято-Троицкой обители, да и саму Русскую Православную Церковь в лице всего российского общества?
А тем временем ситуация катастрофически ухудшается и все идет к ожидаемому и запланированному результату.
Продолжение следует...
Александр Никишин