Свободная Зона 2018. Тристан Лафоль, 1897 - 1944. Часть вторая, Странная Война.
На Первомай... тьфу ты, на день ландышей! - полицейские города Шуа получили премию. Размером как два жалования, между прочим. Толи'к, конечно же, удивился, откуда такое счастье. Шеф, конечно же, ответил исчерпывающе: "от меня". Так-то, ухмыльнулся Тристан, пряча деньги в карман и предвкушая прекрасный весенний вечер. Знайте комиссара Карпа: он вас и подкормит, и в обиду не даст - главное, работайте! Накаркал: пришлось работать. Шеф проглядывал свежую газету - и вдруг с отвращением вытащил из нее какой-то не по-газетному отпечатанный листок. Оказалось, красная пропаганда. Пошли трясти редакцию. При этом нечаянно напугали девочку-разносчицу, и она проболталась, откуда такое взялось среди газет...
Так началась история об Эсперанце Перес Гонсалес, не единственной, но неповторимой занозе в заднице шуанской полиции, закончившаяся только года через три - бошевской пулей, как многие истории того времени. Первый раз, когда ее задерживали, народ шумел. Потом привыкли. "Добрый день, Эсперанца, очень рад вас видеть!" - "Что, опять?" - "А что делать..." Эсперанца была боец, а бойца просто так не возьмешь. Надо или стать ему командиром, или задействовать нон-комбатантов. Первое не канало, а второе как раз выходило удачно, потому что та самая девчонка, Бланкой звали, была Эсперанце кто-то вроде дочки. Не родная, а так, от войны прибилась. Пригрозили поэтому, что если на заводе будут проблемы какие - ребенок пойдет под опеку государства. Эсперанца прониклась, по ней видно было - но все равно за ней нужен был присмотр, мало ли что выкинет.
На фронтах тем временем жевали сопли. Вписались за Польшу неизвестно на кой, думали, наверное, боши испугаются и не полезут. Но боши не испугались и полезли. И пришлось действительно воевать. Тут-то бы бошам и всыпать, как в прошлый раз, если уж ввязались - но воевали нехотя, спустя рукава, а потом и вовсе отошли за линию Мажино, легли там и стали дрочить. Тристан решительно не понимал командование. Впрочем, командование его бы, наверное, тоже не поняло.
Шеф считал, что все похабство происходит потому, что страной долго рулили красные и евреи. Это было похоже на правду - вспомнить только Мировую войну. Красные взяли власть в России, вышли из войны, всех кинули. Красные взяли власть у бошей - и мы их тут же отымели (не только поэтому, конечно!) А теперь сами напоролись на те же вилы. Тьфу, позорище. Одумались, запретили их - а все равно уже поздно.
Боши, прожевав Польшу, поперли наоборот, в Голландию и Бельгию. А из Бельгии ломанулись через Арденны. На танках. Одна была надежда, что они там застрянут. Не застряли. Когда они вошли в Париж, Тристан в этот момент как раз отдыхал в баре при борделе. Потягивал коньяк, лапал девок, грозился, что вот-вот призовут его снова в строй, и тогда бошам не поздоровится. Девки ахали и просили беречь себя: не верили. Вдруг в кармане зашуршала рация.
- Кристиан вызывает всех. Танки в Париже. По радио передали.
- Жан вызывает всех. Танки в Париже.
- Тристан в канале. ЧТО, блядь, в Париже??
- Кристиан в канале. В Париже танки.
- Тристан в канале. Это пиздец.
Сунул рацию в карман и выглотал подряд две или три рюмки, так что мадам Лоран вздохнула и пододвинула закусить за счет заведения...
В библиотеке было назначено экстренное собрание клуба ветеранов. На собрании Руссильон, пардон, маркиз де Руссильон, знай себе порол чушь про аристократию и сверхчеловечество. Тристан его терпеть не мог, жабу надутую. А шеф наоборот, обхаживал как девицу. Всех выставлял, когда тот приходил в комиссариат - мол, у меня непростой посетитель. Взять бы его, непростого такого, да под Верден в вонючий окоп под обстрелом. Может, попроще бы стал. Хотя вроде ведь был там. Не помогло, видать. Слишком уж... непростой.
Тут по радио начались новости. Подписали перемирие. Францию делили на два куска: один отдали бошам, другой оставили маршалу. Дальше: армию нельзя, флот нельзя, всех пленных отдать, а своих не ждать, бошей зато содержать и кормить - дерьмо, в общем. Услыхав, что боши притащили в Компьенский лес тот самый вагон, где тогда капитуляцию подписывали, Тристан аж зарычал. Куражатся, бляди, мстят за Версаль - и это только начало! И так ебанул кулаком по подлокотнику, что все вздрогнули. А после собрания пошел в бордель и накидался там до умопомрачения. Орал про бошей гадости, пил за Францию не чокаясь и держал с Морисом Ру пари на то, какого цвета трусы на мадмуазель Айседоре. Проиграл.
А потом в бордель завалился бош в черной форме. С бабой завалился, подумать только! экономии ради, что ли... Тристан сначала попытался не обратить на него внимания. Дохлый номер: противно было даже пить продолжать, а уж тем более невозможно было бы трахаться. Не пристрелив их предварительно. А стрелять было... излишне. Подставил бы разом всех, и полицию, и девок. Поэтому он просто встал и ушел в комиссариат.
В комиссариате происходило какое-то экстренное ночное заседание. Шеф, мэр и почему-то Жорж Клоарек - координатор красных он, что ли? а из партии выгнали для вида? Руссильона не было, и это радовало. По-настоящему серьезные дела решали серьезные люди. Без всяких там "непростых". Потому что серьезное дело было простое: что делать теперь. Клоарек говорил о том, что надо сопротивляться, и Тристан его отлично понимал. Самому только что вон чего хотелось! Но то был голос сердца. Шеф и мэр воплощали голос разума. Сопротивляться армии можно, когда у тебя тоже армия. А армии у нас нет, войну мы просрали и это факт. Работать поэтому придется с тем, что есть - хотя хотелось бы, конечно, с тем, чего нет. Боши будут щемить по полной - мы ведь их имели в восемнадцатом, как хотели, а теперь они берут реванш. Так что готовьтесь хлебать дерьмо большой деревянной ложкой и искать свободу маневра в позе, неудобь сказуемой; а станет невмоготу - бери пистолет и стреляйся. Пистолет у Тристана, естественно, был. Вышибить себе мозги казалось отличным, красивым, геройским выходом. Если забыть о том, что после этого шефу придется хлебать дерьмо одному. Ну, есть, конечно, Суртен - умница и трудяга - но во многих скользковатых делах ему, прямо скажем, не помощник; а уж тем более миляги Толи'к и Кристиан...
Разговоры о судьбах нации прервало явление Мориса Ру. "Вы кое-что оставили в борделе". - "Совесть, что ли?" пожал плечами Тристан и вышел вместе с ним, чтобы не мешать. Прислонился к стене на улице - выпитое давало о себе знать. Ру склонился вплотную и заговорил. По его словам выходило, что боши заметили, как резко Тристан смылся, а еще он, видимо, успел что-то сказать, и сказать громко. Он, Морис Ру, убедительно просит господина полицейского не выражать свое недовольство настолько заметно - а не то у борделя могут быть серьезные неприятности. Вы же не хотите, чтобы закрыли наш бордель?
Тристан аж заморгал. Ему почему-то в голову не приходило, что за его косяки может ответить кто-то еще. Знал, что такое бывает и даже этим пользовался, по роду службы - но сам, видно, слишком уж привык отвечать только лично и только перед комиссаром. Теперь, получается, отвечать выходило еще перед бошами. И не лично - а девками. Которые ему ничего ровнехонько плохого никогда не делали, наборот, только хорошее... Проблеял: хорошо, мол, я вас понял. Ру сунул ему в руку что-то и ушел.
Тридцать франков. Сумма банка на пари насчет трусов... На душе было мерзко - будто Ру сейчас с ним не разговоры разговаривал, а поставил мордой к стене, спустил штаны и отымел в свое удовольствие. Деньги хотелось смять и выкинуть в сточную канаву. Но Тристан их прибрал. Похуй, все равно пропью. А для гордых жестов по-любому прошло времечко. Мирная жизнь началась, ёб ее так.
Так началась история об Эсперанце Перес Гонсалес, не единственной, но неповторимой занозе в заднице шуанской полиции, закончившаяся только года через три - бошевской пулей, как многие истории того времени. Первый раз, когда ее задерживали, народ шумел. Потом привыкли. "Добрый день, Эсперанца, очень рад вас видеть!" - "Что, опять?" - "А что делать..." Эсперанца была боец, а бойца просто так не возьмешь. Надо или стать ему командиром, или задействовать нон-комбатантов. Первое не канало, а второе как раз выходило удачно, потому что та самая девчонка, Бланкой звали, была Эсперанце кто-то вроде дочки. Не родная, а так, от войны прибилась. Пригрозили поэтому, что если на заводе будут проблемы какие - ребенок пойдет под опеку государства. Эсперанца прониклась, по ней видно было - но все равно за ней нужен был присмотр, мало ли что выкинет.
На фронтах тем временем жевали сопли. Вписались за Польшу неизвестно на кой, думали, наверное, боши испугаются и не полезут. Но боши не испугались и полезли. И пришлось действительно воевать. Тут-то бы бошам и всыпать, как в прошлый раз, если уж ввязались - но воевали нехотя, спустя рукава, а потом и вовсе отошли за линию Мажино, легли там и стали дрочить. Тристан решительно не понимал командование. Впрочем, командование его бы, наверное, тоже не поняло.
Шеф считал, что все похабство происходит потому, что страной долго рулили красные и евреи. Это было похоже на правду - вспомнить только Мировую войну. Красные взяли власть в России, вышли из войны, всех кинули. Красные взяли власть у бошей - и мы их тут же отымели (не только поэтому, конечно!) А теперь сами напоролись на те же вилы. Тьфу, позорище. Одумались, запретили их - а все равно уже поздно.
Боши, прожевав Польшу, поперли наоборот, в Голландию и Бельгию. А из Бельгии ломанулись через Арденны. На танках. Одна была надежда, что они там застрянут. Не застряли. Когда они вошли в Париж, Тристан в этот момент как раз отдыхал в баре при борделе. Потягивал коньяк, лапал девок, грозился, что вот-вот призовут его снова в строй, и тогда бошам не поздоровится. Девки ахали и просили беречь себя: не верили. Вдруг в кармане зашуршала рация.
- Кристиан вызывает всех. Танки в Париже. По радио передали.
- Жан вызывает всех. Танки в Париже.
- Тристан в канале. ЧТО, блядь, в Париже??
- Кристиан в канале. В Париже танки.
- Тристан в канале. Это пиздец.
Сунул рацию в карман и выглотал подряд две или три рюмки, так что мадам Лоран вздохнула и пододвинула закусить за счет заведения...
В библиотеке было назначено экстренное собрание клуба ветеранов. На собрании Руссильон, пардон, маркиз де Руссильон, знай себе порол чушь про аристократию и сверхчеловечество. Тристан его терпеть не мог, жабу надутую. А шеф наоборот, обхаживал как девицу. Всех выставлял, когда тот приходил в комиссариат - мол, у меня непростой посетитель. Взять бы его, непростого такого, да под Верден в вонючий окоп под обстрелом. Может, попроще бы стал. Хотя вроде ведь был там. Не помогло, видать. Слишком уж... непростой.
Тут по радио начались новости. Подписали перемирие. Францию делили на два куска: один отдали бошам, другой оставили маршалу. Дальше: армию нельзя, флот нельзя, всех пленных отдать, а своих не ждать, бошей зато содержать и кормить - дерьмо, в общем. Услыхав, что боши притащили в Компьенский лес тот самый вагон, где тогда капитуляцию подписывали, Тристан аж зарычал. Куражатся, бляди, мстят за Версаль - и это только начало! И так ебанул кулаком по подлокотнику, что все вздрогнули. А после собрания пошел в бордель и накидался там до умопомрачения. Орал про бошей гадости, пил за Францию не чокаясь и держал с Морисом Ру пари на то, какого цвета трусы на мадмуазель Айседоре. Проиграл.
А потом в бордель завалился бош в черной форме. С бабой завалился, подумать только! экономии ради, что ли... Тристан сначала попытался не обратить на него внимания. Дохлый номер: противно было даже пить продолжать, а уж тем более невозможно было бы трахаться. Не пристрелив их предварительно. А стрелять было... излишне. Подставил бы разом всех, и полицию, и девок. Поэтому он просто встал и ушел в комиссариат.
В комиссариате происходило какое-то экстренное ночное заседание. Шеф, мэр и почему-то Жорж Клоарек - координатор красных он, что ли? а из партии выгнали для вида? Руссильона не было, и это радовало. По-настоящему серьезные дела решали серьезные люди. Без всяких там "непростых". Потому что серьезное дело было простое: что делать теперь. Клоарек говорил о том, что надо сопротивляться, и Тристан его отлично понимал. Самому только что вон чего хотелось! Но то был голос сердца. Шеф и мэр воплощали голос разума. Сопротивляться армии можно, когда у тебя тоже армия. А армии у нас нет, войну мы просрали и это факт. Работать поэтому придется с тем, что есть - хотя хотелось бы, конечно, с тем, чего нет. Боши будут щемить по полной - мы ведь их имели в восемнадцатом, как хотели, а теперь они берут реванш. Так что готовьтесь хлебать дерьмо большой деревянной ложкой и искать свободу маневра в позе, неудобь сказуемой; а станет невмоготу - бери пистолет и стреляйся. Пистолет у Тристана, естественно, был. Вышибить себе мозги казалось отличным, красивым, геройским выходом. Если забыть о том, что после этого шефу придется хлебать дерьмо одному. Ну, есть, конечно, Суртен - умница и трудяга - но во многих скользковатых делах ему, прямо скажем, не помощник; а уж тем более миляги Толи'к и Кристиан...
Разговоры о судьбах нации прервало явление Мориса Ру. "Вы кое-что оставили в борделе". - "Совесть, что ли?" пожал плечами Тристан и вышел вместе с ним, чтобы не мешать. Прислонился к стене на улице - выпитое давало о себе знать. Ру склонился вплотную и заговорил. По его словам выходило, что боши заметили, как резко Тристан смылся, а еще он, видимо, успел что-то сказать, и сказать громко. Он, Морис Ру, убедительно просит господина полицейского не выражать свое недовольство настолько заметно - а не то у борделя могут быть серьезные неприятности. Вы же не хотите, чтобы закрыли наш бордель?
Тристан аж заморгал. Ему почему-то в голову не приходило, что за его косяки может ответить кто-то еще. Знал, что такое бывает и даже этим пользовался, по роду службы - но сам, видно, слишком уж привык отвечать только лично и только перед комиссаром. Теперь, получается, отвечать выходило еще перед бошами. И не лично - а девками. Которые ему ничего ровнехонько плохого никогда не делали, наборот, только хорошее... Проблеял: хорошо, мол, я вас понял. Ру сунул ему в руку что-то и ушел.
Тридцать франков. Сумма банка на пари насчет трусов... На душе было мерзко - будто Ру сейчас с ним не разговоры разговаривал, а поставил мордой к стене, спустил штаны и отымел в свое удовольствие. Деньги хотелось смять и выкинуть в сточную канаву. Но Тристан их прибрал. Похуй, все равно пропью. А для гордых жестов по-любому прошло времечко. Мирная жизнь началась, ёб ее так.