Someone to talk to
Вот как, оказывается, устроена жизнь человека, который уже не просто человек работающий, не просто мама, а человек-мама, который работает, как может старается поддерживать дом в пригодном для жизни состоянии, который хочет читать, писать, не забыть поиграть на пианино, приготовить ужин, при всем этом уделить хоть немного внимания детям, заглянуть в инстраграм, прочитать пару отложенных уже неделю "на потом" статей, и среди всего этого - остановиться, отключиться от всех вспомогательных систем и приборов, закрыть глаза и просто дышать, внимая только свое дыхание. Вот уж воистину жонглирование мячиками, мячиков все больше и постепенно руки привыкают, руки помнят движения, чувствуют, когда взметнуться в тот самый момент в ту самую точку, поймать, не упустить. Но чем дальше, тем больше я осознаю, что скоро без планирования будет не обойтись. Скоро придется учиться составлять эти самые списки, которые я так не люблю, без которых так ловко и почти без потерь обходилась всю жизнь. Отчаянный и безудержный импровизатор внутри меня все еще сопротивляется и пока я разрешаю ему выигрывать. Разрешаю себе жить интуицией.
Удивительно, как мне вообще удалось прожить 34 года без календарей, списков, ежедневников, 34 насыщенных года, в разные моменты которых я помнила наизусть расписание уроков и лекций, важные дни деловых встреч и встреч в друзьями, не просто дни - точное время! Я помню о приеме у врача, на который записалась за два месяца, о том, в какой день садик идет в театр, о том, на какую дату те самые билеты на самолет, который полетит в тот самый дорогой город. За последние полгода мне попалось две прекрасные книги, так или иначе рассказывающие о болезни Альцгеймера, мне очень тяжело было их читать, это состояние отчаяния было почти физическим. Наверное, мало какая болезнь страшит меня больше, чем та, которая день за днем, минуту за минутой отнимает у тебя твое сознание. Может быть, ну их, эти списки и календари? Может быть, пусть мой чудаковатый мозг жонглера упражняется до тех пор, пока это вообще осуществимо? Пока мячики не начнут сыпаться на пол?
***
Краем глаза (ох, сколько в последнее время всего именно краем) засекла чей-то рассказ о том, что нет-нет, не нужно никому ничего прощать! Что нужно думать в ключе: "Со мной так нельзя!", "Я этим ужасным людям никогда не прощу и не забуду!", что принцип прощения как будто бы обесценивает тебя, в своих ли уж глазах или чужих, я не знаю. Что нужно обязательно "не простить" и "не прощая ни за что", идти дальше, гордо подняв голову, потому что ты этого достойна. Улыбнулась. Даже не знаю, что такое ужасное нужно мне сделать, чтобы я не простила и несла с собой гордо это "непрощение". Я всем давно простила все, хотя бывали моменты, когда обида, боль, разочарование, пустота, когда все это накрывало такой тяжестью и сжимало сердце в такой жестокий кулак, что хотелось пригреть внутри это состояние обиженной девочки, оставить себе. Но мы не оперируем такими серьезными понятиями, как смерть или увечье, мы говорим о чьих-то ранивших словах, о не оправдавшихся надеждах, и да, я знаю, что словом иногда можно ранить сильнее, чем ножом, и тут очень сложно провести какую-то черту. Но, наверное, для меня она пролегает в очевидном месте. Что бы ни случилось между мной и другими людьми, если я по-прежнему чувствую, что они хорошие, я прощаю все. Именно поэтому в моей жизни нет ни одного человека, который когда-то был близок и ушел, которому я бы хоть что-то не простила. И, может быть, кто-то скажет, что моя голова наклонена под недостаточно гордым углом, может быть, это признак слабости, а не силы, может, даже, наивности, но пока я могу прощать, я всегда буду прощать.
***
Надо уже, надо идти таки дособирать этот чемодан, в добавок к животу разболелась пульсирующей болью голова, но я начала писать и теперь не могу остановиться. Иногда просто оказывается, что некому все это рассказать, эти в беспорядке разметавшиеся внутри мысли, иногда жутковато сжимается сердце от того, что это никому не нужно, а гипертрофированное чувство нежелания обременять кого-то собой, кажется, с каждым годом разрастается во мне все шире. Кому рассказать о том, как много ты думаешь о дружбе, как постоянно сомневаешься в том, насколько ты вообще для этой самой дружбы пригоден, как отчаянно иногда хочется написать кому-то дорогому, просто написать: "А давай встретимся, я так по тебе скучаю, давай бросим все хотя бы на час и выпьем по чашке кофе, можно и без кофе, просто погуляем, ты скажи, что хочешь, я приеду." Я уже начинаю писать, а потом думаю: а вдруг он занят, а, может быть, есть действительно важные дела, а, может, их нет, но он не особо-то хочет вылезать из теплой постели, а я вот напишу и он будет метаться, потому что и вылезать не хочется, и отказаться-обидеть - тоже, а что пересилит, а что написать, а может... В общем, я ужасный человек-рефлексия, что поделаешь. Я невыносимый интроверт, который очень тоскует по живому общению, по энергии, которая бегает туда-сюда между двумя людьми, когда им хорошо вместе, не важно, сплетаются ли их голоса, накладываясь друг на друга от того, как много хочется сказать, или опускается ли на них тишина, в которой вместе хорошо и легко. В сегодняшнем дне, когда создается ощущение, что планета наша крутится в десятки-сотни раз быстрее, и мы вместе с ней, очень трудно стало находить время среди всех этих обязанностей, планов, списков и календарей, на прикосновения и объятия. И я не готова это принять. Я готова за это бороться. Даже если нередко бороться приходится с самой собой.
Удивительно, как мне вообще удалось прожить 34 года без календарей, списков, ежедневников, 34 насыщенных года, в разные моменты которых я помнила наизусть расписание уроков и лекций, важные дни деловых встреч и встреч в друзьями, не просто дни - точное время! Я помню о приеме у врача, на который записалась за два месяца, о том, в какой день садик идет в театр, о том, на какую дату те самые билеты на самолет, который полетит в тот самый дорогой город. За последние полгода мне попалось две прекрасные книги, так или иначе рассказывающие о болезни Альцгеймера, мне очень тяжело было их читать, это состояние отчаяния было почти физическим. Наверное, мало какая болезнь страшит меня больше, чем та, которая день за днем, минуту за минутой отнимает у тебя твое сознание. Может быть, ну их, эти списки и календари? Может быть, пусть мой чудаковатый мозг жонглера упражняется до тех пор, пока это вообще осуществимо? Пока мячики не начнут сыпаться на пол?
***
Краем глаза (ох, сколько в последнее время всего именно краем) засекла чей-то рассказ о том, что нет-нет, не нужно никому ничего прощать! Что нужно думать в ключе: "Со мной так нельзя!", "Я этим ужасным людям никогда не прощу и не забуду!", что принцип прощения как будто бы обесценивает тебя, в своих ли уж глазах или чужих, я не знаю. Что нужно обязательно "не простить" и "не прощая ни за что", идти дальше, гордо подняв голову, потому что ты этого достойна. Улыбнулась. Даже не знаю, что такое ужасное нужно мне сделать, чтобы я не простила и несла с собой гордо это "непрощение". Я всем давно простила все, хотя бывали моменты, когда обида, боль, разочарование, пустота, когда все это накрывало такой тяжестью и сжимало сердце в такой жестокий кулак, что хотелось пригреть внутри это состояние обиженной девочки, оставить себе. Но мы не оперируем такими серьезными понятиями, как смерть или увечье, мы говорим о чьих-то ранивших словах, о не оправдавшихся надеждах, и да, я знаю, что словом иногда можно ранить сильнее, чем ножом, и тут очень сложно провести какую-то черту. Но, наверное, для меня она пролегает в очевидном месте. Что бы ни случилось между мной и другими людьми, если я по-прежнему чувствую, что они хорошие, я прощаю все. Именно поэтому в моей жизни нет ни одного человека, который когда-то был близок и ушел, которому я бы хоть что-то не простила. И, может быть, кто-то скажет, что моя голова наклонена под недостаточно гордым углом, может быть, это признак слабости, а не силы, может, даже, наивности, но пока я могу прощать, я всегда буду прощать.
***
Надо уже, надо идти таки дособирать этот чемодан, в добавок к животу разболелась пульсирующей болью голова, но я начала писать и теперь не могу остановиться. Иногда просто оказывается, что некому все это рассказать, эти в беспорядке разметавшиеся внутри мысли, иногда жутковато сжимается сердце от того, что это никому не нужно, а гипертрофированное чувство нежелания обременять кого-то собой, кажется, с каждым годом разрастается во мне все шире. Кому рассказать о том, как много ты думаешь о дружбе, как постоянно сомневаешься в том, насколько ты вообще для этой самой дружбы пригоден, как отчаянно иногда хочется написать кому-то дорогому, просто написать: "А давай встретимся, я так по тебе скучаю, давай бросим все хотя бы на час и выпьем по чашке кофе, можно и без кофе, просто погуляем, ты скажи, что хочешь, я приеду." Я уже начинаю писать, а потом думаю: а вдруг он занят, а, может быть, есть действительно важные дела, а, может, их нет, но он не особо-то хочет вылезать из теплой постели, а я вот напишу и он будет метаться, потому что и вылезать не хочется, и отказаться-обидеть - тоже, а что пересилит, а что написать, а может... В общем, я ужасный человек-рефлексия, что поделаешь. Я невыносимый интроверт, который очень тоскует по живому общению, по энергии, которая бегает туда-сюда между двумя людьми, когда им хорошо вместе, не важно, сплетаются ли их голоса, накладываясь друг на друга от того, как много хочется сказать, или опускается ли на них тишина, в которой вместе хорошо и легко. В сегодняшнем дне, когда создается ощущение, что планета наша крутится в десятки-сотни раз быстрее, и мы вместе с ней, очень трудно стало находить время среди всех этих обязанностей, планов, списков и календарей, на прикосновения и объятия. И я не готова это принять. Я готова за это бороться. Даже если нередко бороться приходится с самой собой.