Mozart in my heart
О, этот удивительный и завораживающий процесс привыкания. Держишься за что-то, оттачиваешь день за днем, вплетаешь медленно и бережно в свою рутину, послушное твое существо свыкается, принимает, адаптируется. Потом даже не знаю, как это назвать. Привычка? Потребность? Потом, когда уже чувствуешь, как мышцы и связки просят хоть полчаса йоги. Как голова умоляет отключить все программы, бегущие в ней одновременно, включить музыку и выбежать в утренний лес. Как пальцы вдруг касаются невидимых черно-белых клавиш и внутри тебя звучит мелодия. Как вдруг заканчивается сериал, в который ты провалился как в бездонную пропасть, и больше ни одной, ни одной серии нет, и ждать черт знает сколько, а ты уже там, в той вселенной, твои губы привыкли к гобою, твоя музыка заполнила, заглушила весь мир, весь мир превратился в музыку, ты сам - симфония, соната, вьющееся в воздухе звучание виолончели, космическая скорость пальцев, касающихся инструмента с такой нежностью и уверенностью, что голова кружится, и сердце кружится, и мир кружится. И я никогда бы не подумала, что буду укладывать ребенка и красться к пианино, и в это драгоценное время, когда ребенок спит и можно не работать, и дома вдруг блаженная тишина, играть-играть, пока не начнут дрожать пальцы. Вчера учительница игры на фортепиано сказала мне, что она видит мое прекрасное будущее. Я, кажется, покраснела и не нашла правильных слов, потому что искренне и без ложной скромности считаю, что я кочерга, что пальцы у меня упрямые и своенравные, что стакатто придумал тиран. Но это все не имеет значения. Я не знаю, в каком будущем она видит меня, но я вижу себя играющей музыку. И музыка эта не дастся мне легко, но я буду идти к ней маленькими твердыми шагами, потому что через нее получается выразить те фрагменты души, которые, оказывается, никак иначе не выразишь.
Приближаясь к весне, я привычно ощущаю, как в моей вселенной что-то сдвигается. Это ощущение похоже (я никогда не испытывала, но так себе это представляю) на то, что чувствуешь, когда под твоими ногами сдвигаются тектонические плиты Земли. Наверняка, если это не откровенное землятресение, почувствовать эти движения нельзя, но представить всегда можно. Первыми просыпаются сны. Всю зиму жить без снов или с их мимолетными, бесцветными обрывками, которые забываешь через пару часов, а потом вдруг начать видеть яркие, живые истории, сумасбродные, пронзительные, прорисованные в деталях, не пойми откуда вытекающие и куда уходящие. Я вижу своих друзей, своих бывших друзей, я обнимаю вдруг людей, с которыми уже давно ничего не связывает, и просыпаюсь, ощущая внутри сухие, концентрированные слезы. Я в деталях помню сейчас сон, который приснился мне не меньше недели назад, и именно поэтому знаю: весна совсем близко. Когда это приближение невозможно игнорировать и отрицать, когда сдаешься ему и принимаешь его, начинаешь лучше понимать себя. Это нормально, что настроения скачут и перепрыгивают, что от мыслей иногда хочется отмахнуться, вынырнуть из их хоровода. Нет ничего странного в том, что утром можно ощущать себя тотально несчастным, а через час хотеть обнять весь мир. Плакать от того, что звуки музыки в наушниках вдруг касаются сердца в том месте, где оно обнаженное, распахнутое, не защищенное ничем, хрупкое и уязвимое - это хорошо, это не страшно, это просто ты и немного весна виновата.
Я сижу рядом с другом, молниеносно пьянею от бокала вина и меня прямо пронзает эта мысль: мы говорим о классической музыке, о Моцарте и интроверсии, о симфонических концертах и двух прекрасных дирижерах: она очарована настоящим британцем, а я - выдуманным мексиканцем. Это. Мой. Друг. Эта красивая женщина с таким потрясающе глубоким внутренним миром-океаном, умная, изящная, искренняя, приоткрывающая для меня хоть крошечное окошко внутрь. Ослепительная. Возвращаюсь из туалета, а за наш столик уже подсела чудесная блондинка двух с половиной лет, берет моего друга за руку и уводит осматривать окрестности уютного бара. В такие моменты для меня все кристально ясно. Это как поднять голову и увидеть отчетливые дорожки созвездий, хоть они и невидимые, хоть мы придумали их сами. Сердце перестает метаться, голова - обрабатывать бесконечный поток информации, ничего этого нет, оно вернется завтра обратно, но сейчас все просто, все понятно. И так же неотделимо понятно то, что без всех этих метаний, сомнений, страданий, никогда-никогда я не вырастала бы с каждым днем, пусть на миллиметры, на миллисекунды, на те невидимые микродвижения, которые проделывают тектонические плиты под нашими ногами. Иногда мне кажется, самое важное и дорогое нельзя увидеть или услышать, можно только почувствовать. Может быть, сердце вдруг неуловимо завибрирует в груди, может, вытолкнет кровь чуть быстрее, а она прильет изнутри к щекам, губам, кончикам пальцев. Может, чье-то слово или молчание дотянется, дотронется до тебя, перевернет все. Двери вагона метро медленно закрываются и я, никогда в жизни не слушавшая классическую музыку и считавшая ее скучной, включаю какую-то то там симфонию Бетховена (нет-нет, я никогда все это не выучу!) и мне невыносимо хочется плакать, потому что так хорошо внутри. Потому что этой моей не слишком трезвой головой, этой моей наполнившейся музыкой душой я знаю что-то очень важное, что-то, что, может быть, кроме меня не знает никто. И даже то, что завтра я проснусь и вполне может быть окажется, что это все фантазия, не имеет сейчас никакого значения.
Приближаясь к весне, я привычно ощущаю, как в моей вселенной что-то сдвигается. Это ощущение похоже (я никогда не испытывала, но так себе это представляю) на то, что чувствуешь, когда под твоими ногами сдвигаются тектонические плиты Земли. Наверняка, если это не откровенное землятресение, почувствовать эти движения нельзя, но представить всегда можно. Первыми просыпаются сны. Всю зиму жить без снов или с их мимолетными, бесцветными обрывками, которые забываешь через пару часов, а потом вдруг начать видеть яркие, живые истории, сумасбродные, пронзительные, прорисованные в деталях, не пойми откуда вытекающие и куда уходящие. Я вижу своих друзей, своих бывших друзей, я обнимаю вдруг людей, с которыми уже давно ничего не связывает, и просыпаюсь, ощущая внутри сухие, концентрированные слезы. Я в деталях помню сейчас сон, который приснился мне не меньше недели назад, и именно поэтому знаю: весна совсем близко. Когда это приближение невозможно игнорировать и отрицать, когда сдаешься ему и принимаешь его, начинаешь лучше понимать себя. Это нормально, что настроения скачут и перепрыгивают, что от мыслей иногда хочется отмахнуться, вынырнуть из их хоровода. Нет ничего странного в том, что утром можно ощущать себя тотально несчастным, а через час хотеть обнять весь мир. Плакать от того, что звуки музыки в наушниках вдруг касаются сердца в том месте, где оно обнаженное, распахнутое, не защищенное ничем, хрупкое и уязвимое - это хорошо, это не страшно, это просто ты и немного весна виновата.
Я сижу рядом с другом, молниеносно пьянею от бокала вина и меня прямо пронзает эта мысль: мы говорим о классической музыке, о Моцарте и интроверсии, о симфонических концертах и двух прекрасных дирижерах: она очарована настоящим британцем, а я - выдуманным мексиканцем. Это. Мой. Друг. Эта красивая женщина с таким потрясающе глубоким внутренним миром-океаном, умная, изящная, искренняя, приоткрывающая для меня хоть крошечное окошко внутрь. Ослепительная. Возвращаюсь из туалета, а за наш столик уже подсела чудесная блондинка двух с половиной лет, берет моего друга за руку и уводит осматривать окрестности уютного бара. В такие моменты для меня все кристально ясно. Это как поднять голову и увидеть отчетливые дорожки созвездий, хоть они и невидимые, хоть мы придумали их сами. Сердце перестает метаться, голова - обрабатывать бесконечный поток информации, ничего этого нет, оно вернется завтра обратно, но сейчас все просто, все понятно. И так же неотделимо понятно то, что без всех этих метаний, сомнений, страданий, никогда-никогда я не вырастала бы с каждым днем, пусть на миллиметры, на миллисекунды, на те невидимые микродвижения, которые проделывают тектонические плиты под нашими ногами. Иногда мне кажется, самое важное и дорогое нельзя увидеть или услышать, можно только почувствовать. Может быть, сердце вдруг неуловимо завибрирует в груди, может, вытолкнет кровь чуть быстрее, а она прильет изнутри к щекам, губам, кончикам пальцев. Может, чье-то слово или молчание дотянется, дотронется до тебя, перевернет все. Двери вагона метро медленно закрываются и я, никогда в жизни не слушавшая классическую музыку и считавшая ее скучной, включаю какую-то то там симфонию Бетховена (нет-нет, я никогда все это не выучу!) и мне невыносимо хочется плакать, потому что так хорошо внутри. Потому что этой моей не слишком трезвой головой, этой моей наполнившейся музыкой душой я знаю что-то очень важное, что-то, что, может быть, кроме меня не знает никто. И даже то, что завтра я проснусь и вполне может быть окажется, что это все фантазия, не имеет сейчас никакого значения.