ВОЗМОЖНЫ ЛИ ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ДАТИРОВКИ "СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"?
Единственная известная науке рукопись «Слова о полку Игореве» хранилась у архимандрита Иоиля (Быковского), в прошлом - настоятеля ярославского Спасо-Преображенского монастыря и ректора семинарии. Через «комиссионера» ее приобрел граф А.И. Мусин-Пушкин, крупный коллекционер и знаток русских древностей. В 1812 году рукопись погибла от огня московского пожара. Однако первое издание «Слова» с переводом и комментариями вышло за 12 лет до исчезновения рукописи.
Эпическая поэма представляет собой блистательный образец древнерусской литературы. Ее текст разошелся на крылатые слова, ее мерный ритм завораживает, а наполняющая ее горечь от княжеских свар по сию пору наполняет болью русские сердца.
Еще в позапрошлом столетии высказывались сомнения по поводу возраста поэмы. Скептически высказывались насчет ее подлинности столь значительные фигуры, как историк М.Т. Каченовский и славянофил К.С. Аксаков, французский ученый Л. Леже. Следующий век принес новые сомнения в подлинности «Слова»: против нее высказались французский славист А. Мазон, крупный советский медиевист А.А. Зимин, знаменитый американский славист Эдвард Кинан, считавший, кстати, и переписку князя Курбского с Иваном Грозным поздним памятником…
Автором «мистификации» в разное время называли графа А.И. Мусина-Пушкина, чешского просветителя Й. Добровского, историка Н.М. Карамзина, архимандрита Иоиля, поэта В.К. Тредиаковского и т.п.
В «Слове» находили несоответствие языка эпохе, галлицизмы, политическую ангажированность (связанную с наступлением екатерининской России на Речь Посполитую и Крымское ханство), даже увлечение романтическими подделками под древнюю эпику, характерными для Западной Европы.
В середине XIX века в научный оборот вошла еще одна древнерусская эпическая поэма - «Задонщина». Она схожа со «Словом о полку Игореве» многими деталями, она даже содержит прямые отсылки к его тексту и откровенные цитаты из него. «Задонщина» бесспорно датируется концом XIV века -- временами Дмитрия Донского или же Василия I. Скептики задались вопросом: что здесь образец, а что - подражание? Первым ли было «Слово»? Не являлось ли оно своего рода творческим развитием «Задонщины»?
Сторонники традиционной датировки «Слова» считают, что поэма появилась в конце XII века, возможно, по горячим следам Игорева похода. Аргументы скептиков ими, большей частью, разрушены. Прежде всего, филологи (Р.О. Якобсон, В.П. Адрианова-Перетц), проанализировав текст «Слова», пришли к выводу о его принадлежности домонгольской эпохе и полном отсутствии там галлицизмов. А.А. Зализняк положил надгробный камень на могилу лингвистических аргументов скептического направления. Подводя итоги, он с иронией заметил: если бы некто действительно взялся писать поэму-«мистификацию» в конце XVIII века, о, это был бы научный гений; он столь безупречно следовал особенностям древнерусского языка XII столетия, что сумел «предугадать» те из них, которые наука откроет… через много лет после публикации «Слова».
К тому же, укоризны скептиков разбивались в щепы при столкновении с двумя убийственными контраргументами.
Во-первых, «Слово о полку Игореве» -- великое поэтическое произведение, эпический текст необыкновенно высокого уровня, а вторая половина XVIII столетия - пустыня русской поэзии. Нет там ни одной фигуры, приближающейся по уровню дарования к анонимному автору «Слова». Разве что Гавриил Романович Державин, но нет никаких нитей, связывающих его с историей «Слова».
Во-вторых, какой патриот, какой идеолог русского главенства на бывших землях Речи Посполитой и в Северном Причерноморье станет сочинять эпический текст о разгроме второстепенного князя? До Игоря и после Игоря половцев успешно громили; порой степняков били так, что они затихали на десятилетия. Так зачем нужно напоминание о половцев степняков над русскими? И кому потребовался плач об усобицах и воспевание единства… в политических реалиях абсолютно единой Российской империи?
Да и увлечения романтизмом в «Слове» не видно. Игорь Святославич - не Роланд, триумфальной гибели за государя он не удостоился. В его истории мало красивого, больше назидательного: согрешил князь, удостоился наказания свыше, раскаялся, отпущен Богом из плена… Сюжет отнюдь не романтический, он по духу ближе к церковному поучению. Где оно у Оссиана, с коим сравнивали неведомого автора «Слова»?
К настоящему времени построения скептиков можно считать разгромленными.
Но…
Остались варианты «промежуточной датировки» поэмы. До сих пор некоторые несообразности «Слова» не получили объяснения. Автор его, явно принадлежащий кругу знатных людей, боярскому или княжескому роду, был хорошо осведомлен о событиях, связанных с походом Игоря. И вдруг он делает странную ошибку: вкладывает в уста великого князя киевского Святослава призыв о боевой готовности, обращенный к смоленскому князю Давыду и овручскому князю Рюрику -- после того, как половцы разбили у Переяславля Южного дружину тамошнего князя Владимира и ранили его самого. А Давыд-то уже явился на защиту Киева со своими ратниками. Да и Рюрика звать не стоило: он был рядом и участвовал в походе на помощь Переяславлю… Что это - поэтическая вольность современника или невнимательное отношение к летописям отдаленного потомка?
Л.Н. Гумилев видел в «Слове» своего рода политический памфлет второй половины XIII века, где под именем половцев скрываются татары. И филологические аргументы против его рассуждений не работают - не столь уж много различий между языком конца XII и второй половины XIII века. Остается под вопросом одно: зачем автору времен Александра Невского и Даниила Галицкого «шифроваться» от Орды, подобно интеллигенту сталинских времен? Летописцы того времени открыто писали об ордынцах вещи скверные, ругательные, ничуть их мести не боясь. Надобно еще доказать, что ханов сколько-нибудь пугала русская литература даже в самых критических ее проявлениях, что они вообще сколько-нибудь интересовались ею.
Другой вариант «промежуточной датировки» вытекает из самого сюжета «Слова».
Создание весьма значительной по объему поэмы о неудачном походе второстепенного князя легче всего объясняется непосредственной реакцией на недавние события. Современник, ужаснувшись произошедшему, принялся размышлять о причинах поражения. Поэтический дар его, раздраженный печальными обстоятельствами, зазвучал в тонах героизма, печали и христианского размышления о грехах. Тут и объяснять-то ничего не надо.
Однако в истории Руси случались события, требовавшие обращения именно к такому сюжету. Например, бегство Василия I из Орды явно перекликается с побегом князя Игоря из половецких станов. 1390-е годы - время жесточайших усобиц. Москва с великим трудом и большими потерями присоединяла Нижний Новгород. В самой великокняжеской семье установились довольно натянутые отношения между Василием I, князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и, видимо, князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским. А гроза ордынская никуда не исчезла: Москва помнила и триумф на поле Куликовом, и срам Тохтамышева разорения. Идейная программа поэмы очень и очень близка Московской Руси конца XIV столетия. Так не являлось ли «Слово о полку Игореве» политическим памфлетом совсем другой эпохи, а именно - 1390-х годов? Памфлетом, призывающим к единству Московского княжеского дома?
Москва второй половины XIV - начала XV века испытывает расцвет художественной культуры, так что плодородная почва для появления шедевров тогда существовала…
Язык «Слова», несколько архаичный для XIV века, мог быть осознанной «стилизацией» под благородную старину. «Задонщина» создавалась в то же самое время, и близость между ней и «Словом» в этом случае легко объясняется. Рязанский боярин Софоний, упомянутый там то ли как автор самой «Задонщины», то ли как автор неких выдающихся поэтических произведений, послуживших образцами для ее создания, мог быть автором «Слова о полку Игореве».
Эти гипотезы вовсе не являются прямым вызовом традиционной датировке «Слова» концом XII века. Она по-прежнему остается «базовой». Автор этих строк вкладывает в свои рассуждения иной смысл. Изучение «Слова» еще далеко не закончено. Возможность «промежуточных датировок» не исключена, такие варианты требуют кропотливого исследования. Допустима и даже полезна академическая дискуссия вокруг всего этого круга вопросов, не выходящая за пределы чистой науки, не имеющая ничего общего с политической публицистикой.
К сожалению, спор вокруг датировки «Слова» крепко испорчен идеологическими мотивами. Он стал очередным пунктом разногласий между лагерями «западников» и «почвенников». Отсюда его неестественная острота, которая лишь вредна для научного анализа проблемы. Сейчас она несколько притупилась, и следует спокойно приступить к «перебору версий».
Ведь история «Слово о полку Игореве» давно переросла биографию самого князя Игоря и стала одной из самых увлекательных загадок русского Средневековья…
Эпическая поэма представляет собой блистательный образец древнерусской литературы. Ее текст разошелся на крылатые слова, ее мерный ритм завораживает, а наполняющая ее горечь от княжеских свар по сию пору наполняет болью русские сердца.
Еще в позапрошлом столетии высказывались сомнения по поводу возраста поэмы. Скептически высказывались насчет ее подлинности столь значительные фигуры, как историк М.Т. Каченовский и славянофил К.С. Аксаков, французский ученый Л. Леже. Следующий век принес новые сомнения в подлинности «Слова»: против нее высказались французский славист А. Мазон, крупный советский медиевист А.А. Зимин, знаменитый американский славист Эдвард Кинан, считавший, кстати, и переписку князя Курбского с Иваном Грозным поздним памятником…
Автором «мистификации» в разное время называли графа А.И. Мусина-Пушкина, чешского просветителя Й. Добровского, историка Н.М. Карамзина, архимандрита Иоиля, поэта В.К. Тредиаковского и т.п.
В «Слове» находили несоответствие языка эпохе, галлицизмы, политическую ангажированность (связанную с наступлением екатерининской России на Речь Посполитую и Крымское ханство), даже увлечение романтическими подделками под древнюю эпику, характерными для Западной Европы.
В середине XIX века в научный оборот вошла еще одна древнерусская эпическая поэма - «Задонщина». Она схожа со «Словом о полку Игореве» многими деталями, она даже содержит прямые отсылки к его тексту и откровенные цитаты из него. «Задонщина» бесспорно датируется концом XIV века -- временами Дмитрия Донского или же Василия I. Скептики задались вопросом: что здесь образец, а что - подражание? Первым ли было «Слово»? Не являлось ли оно своего рода творческим развитием «Задонщины»?
Сторонники традиционной датировки «Слова» считают, что поэма появилась в конце XII века, возможно, по горячим следам Игорева похода. Аргументы скептиков ими, большей частью, разрушены. Прежде всего, филологи (Р.О. Якобсон, В.П. Адрианова-Перетц), проанализировав текст «Слова», пришли к выводу о его принадлежности домонгольской эпохе и полном отсутствии там галлицизмов. А.А. Зализняк положил надгробный камень на могилу лингвистических аргументов скептического направления. Подводя итоги, он с иронией заметил: если бы некто действительно взялся писать поэму-«мистификацию» в конце XVIII века, о, это был бы научный гений; он столь безупречно следовал особенностям древнерусского языка XII столетия, что сумел «предугадать» те из них, которые наука откроет… через много лет после публикации «Слова».
К тому же, укоризны скептиков разбивались в щепы при столкновении с двумя убийственными контраргументами.
Во-первых, «Слово о полку Игореве» -- великое поэтическое произведение, эпический текст необыкновенно высокого уровня, а вторая половина XVIII столетия - пустыня русской поэзии. Нет там ни одной фигуры, приближающейся по уровню дарования к анонимному автору «Слова». Разве что Гавриил Романович Державин, но нет никаких нитей, связывающих его с историей «Слова».
Во-вторых, какой патриот, какой идеолог русского главенства на бывших землях Речи Посполитой и в Северном Причерноморье станет сочинять эпический текст о разгроме второстепенного князя? До Игоря и после Игоря половцев успешно громили; порой степняков били так, что они затихали на десятилетия. Так зачем нужно напоминание о половцев степняков над русскими? И кому потребовался плач об усобицах и воспевание единства… в политических реалиях абсолютно единой Российской империи?
Да и увлечения романтизмом в «Слове» не видно. Игорь Святославич - не Роланд, триумфальной гибели за государя он не удостоился. В его истории мало красивого, больше назидательного: согрешил князь, удостоился наказания свыше, раскаялся, отпущен Богом из плена… Сюжет отнюдь не романтический, он по духу ближе к церковному поучению. Где оно у Оссиана, с коим сравнивали неведомого автора «Слова»?
К настоящему времени построения скептиков можно считать разгромленными.
Но…
Остались варианты «промежуточной датировки» поэмы. До сих пор некоторые несообразности «Слова» не получили объяснения. Автор его, явно принадлежащий кругу знатных людей, боярскому или княжескому роду, был хорошо осведомлен о событиях, связанных с походом Игоря. И вдруг он делает странную ошибку: вкладывает в уста великого князя киевского Святослава призыв о боевой готовности, обращенный к смоленскому князю Давыду и овручскому князю Рюрику -- после того, как половцы разбили у Переяславля Южного дружину тамошнего князя Владимира и ранили его самого. А Давыд-то уже явился на защиту Киева со своими ратниками. Да и Рюрика звать не стоило: он был рядом и участвовал в походе на помощь Переяславлю… Что это - поэтическая вольность современника или невнимательное отношение к летописям отдаленного потомка?
Л.Н. Гумилев видел в «Слове» своего рода политический памфлет второй половины XIII века, где под именем половцев скрываются татары. И филологические аргументы против его рассуждений не работают - не столь уж много различий между языком конца XII и второй половины XIII века. Остается под вопросом одно: зачем автору времен Александра Невского и Даниила Галицкого «шифроваться» от Орды, подобно интеллигенту сталинских времен? Летописцы того времени открыто писали об ордынцах вещи скверные, ругательные, ничуть их мести не боясь. Надобно еще доказать, что ханов сколько-нибудь пугала русская литература даже в самых критических ее проявлениях, что они вообще сколько-нибудь интересовались ею.
Другой вариант «промежуточной датировки» вытекает из самого сюжета «Слова».
Создание весьма значительной по объему поэмы о неудачном походе второстепенного князя легче всего объясняется непосредственной реакцией на недавние события. Современник, ужаснувшись произошедшему, принялся размышлять о причинах поражения. Поэтический дар его, раздраженный печальными обстоятельствами, зазвучал в тонах героизма, печали и христианского размышления о грехах. Тут и объяснять-то ничего не надо.
Однако в истории Руси случались события, требовавшие обращения именно к такому сюжету. Например, бегство Василия I из Орды явно перекликается с побегом князя Игоря из половецких станов. 1390-е годы - время жесточайших усобиц. Москва с великим трудом и большими потерями присоединяла Нижний Новгород. В самой великокняжеской семье установились довольно натянутые отношения между Василием I, князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и, видимо, князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским. А гроза ордынская никуда не исчезла: Москва помнила и триумф на поле Куликовом, и срам Тохтамышева разорения. Идейная программа поэмы очень и очень близка Московской Руси конца XIV столетия. Так не являлось ли «Слово о полку Игореве» политическим памфлетом совсем другой эпохи, а именно - 1390-х годов? Памфлетом, призывающим к единству Московского княжеского дома?
Москва второй половины XIV - начала XV века испытывает расцвет художественной культуры, так что плодородная почва для появления шедевров тогда существовала…
Язык «Слова», несколько архаичный для XIV века, мог быть осознанной «стилизацией» под благородную старину. «Задонщина» создавалась в то же самое время, и близость между ней и «Словом» в этом случае легко объясняется. Рязанский боярин Софоний, упомянутый там то ли как автор самой «Задонщины», то ли как автор неких выдающихся поэтических произведений, послуживших образцами для ее создания, мог быть автором «Слова о полку Игореве».
Эти гипотезы вовсе не являются прямым вызовом традиционной датировке «Слова» концом XII века. Она по-прежнему остается «базовой». Автор этих строк вкладывает в свои рассуждения иной смысл. Изучение «Слова» еще далеко не закончено. Возможность «промежуточных датировок» не исключена, такие варианты требуют кропотливого исследования. Допустима и даже полезна академическая дискуссия вокруг всего этого круга вопросов, не выходящая за пределы чистой науки, не имеющая ничего общего с политической публицистикой.
К сожалению, спор вокруг датировки «Слова» крепко испорчен идеологическими мотивами. Он стал очередным пунктом разногласий между лагерями «западников» и «почвенников». Отсюда его неестественная острота, которая лишь вредна для научного анализа проблемы. Сейчас она несколько притупилась, и следует спокойно приступить к «перебору версий».
Ведь история «Слово о полку Игореве» давно переросла биографию самого князя Игоря и стала одной из самых увлекательных загадок русского Средневековья…