5. Предтеча биографии Сараскиной о Солженицыне
Части: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
12.02.2021 11:58 | Олег Блоцкий
5. Предтеча биографии Сараскиной о Солженицыне
Олег Блоцкий
Фронтовое прошлое было, несомненно, самым слабым звеном в общей биографии Александра Исаевича Солженицына, в его образе, который он, начиная с внешнего облика, тщательно выстраивал в общении, своих художественных работах, публицистике, письмах, заочной полемике.
Достаточно вспомнить всемирно известные снимки «заключённого Щ-282 Солженицына», якобы сделанные в заключении и неоднократно облетевшие весь мир и ставшие бесспорным доказательством зверств ГУЛага в отношении будущего нобелевского лауреата, щеголяющего на фото в драном бушлате поверх дырявой майки-«алкоголичке» якобы в лютый мороз. Впоследствии выяснилось, что это были исключительно постановочные кадры, инициатором создания и изготовителем которых был непосредственно сам Александр Исаевич, доморощенный имиджмейкер 1953 года разлива.
Если вы присмотритесь к фотографии, то зримо увидите грубые, наскоро сделанные, широкие стежки, которыми были намётаны, а не пришиты белые тряпицы с номерами к ватнику, штанцам и кепарику «писателя подпольщика», старательного изображающего из себя измученного лагерного терпилу.
Любой, кто хоть когда-то имел дело с иглой, понимает, что при такой халтурной работе тряпки будут болтаться на одежде до первых движений, пусть они даже будут походом в сортир типа «ЭМ - ЖО». И в этом Солженицын схалтурил, поленился на совесть тряпки пришпандорить, утекая своим портрЭтом в вечность.
Деваться было некуда и Наталья Дмитриевна Солженицына, вдова «литературного подранка» откровенно признаётся после его смерти: «Это фотография сделана в первые дни ссылки, а не в самом лагере. Но номера подлинные, они сохранились у нас до сих пор, мы их бережем как зеницу ока. Это его подлинные номера, Александр Исаевич вывез их из лагеря, зашив в ватник. Так сделали и другие его спутники по этапу. Этап длился почти месяц, хотя и лагерь, и ссылка были в Казахстане. И уже приехав на место, в один из первых дней они нашили те же номера на лагерные телогрейки, так, как они ходили в лагере, и сфотографировали друг друга…»
Зачем будущий нобелевский лауреат по литературе что-то вшивал в ватник, если на любой белой тряпке на воле можно было намалевать букву с циферками, и, вообще, к чему затеял всю эту съёмку, строя скорбную рожицу лагерного терпилы, вдова прозаика не поясняет.
Всю сознательную жизнь, особенно после 1962 года, Солженицын в своих произведениях, где полунамёками, искусной недосказанностью, а где и с якобы обезоруживающей прямотой, откровением, с упорством паука и ловкостью популярного фокусника плёл свою надуманную биографию, представляя себя, безусловно, в самом выгодном свете, постоянно передёргивая, искажая и подтасовывая факты, на что ему неоднократно пеняли несправедливо обиженные им его хорошие знакомые и закадычные друзья, которые тут же, как мановению волшебной палочки, переставали ими быть.
Александр Исаевич немедленно относил таких людей к вражескому стану, которые действуют исключительно по негласной указке Комитета государственной безопасности СССР. Ну, а то, что друзья-товарищи ранее всеми способами пытались помочь, поддержать и всячески выгородить своего друга, в том числе и на допросах в НКВД - КГБ, Солженицын мгновенно «забывал».
Вот лишь краткий список тех, кто попытался покуситься на незыблемость придуманной Солженицыным биографии: Николай Виткевич, Кирилл Симонян, Лидия Ежерец - лучшие школьные и университетские друзья «литературного подранка»; Наталья Решетовская - университетская подруга и первая жена лауреата по литературке; Лев Копелев - сокамерник и сподвижник Александра Исаевича; Леонид Самутин - товарищ по заключению, ну и т.д., список этих людей достаточно долог.
Леонид Андреевич Самутин, наблюдая долгие годы за творчеством «писателя-подпольщика», справедливо и точно заметил: «В биографии Солженицына есть темные пятна. Он отчетливо понимает их значение, и они его беспокоят. Он предпринимает усилия забелить их. Но не только забелить, а и заставить их служить ему, помогать достижению той главной цели, которую он поставил перед собой в жизни - его личному возвеличению».
Первую попытку рассказать об армейском прошлом Александра Исаевича предприняла в 1975 году бывшая жена «подранка» Наталья Алексеевна Решетовская в своей книге «В споре со временем».
В 1978 году выходит книга ещё одного автора, который знал Александра Исаевича по Швейцарии, чехословацкого публициста Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына», работавшего на чехословацкую разведку, где так же говорится о военных годах нобелевского лауреата.
Несмотря на неоспоримые доказательства их знакомства, Солженицын категорически отрицал, что лично знаком с Ржезачем, по принципу: не знаю, не видел, не состоял…
В издании и распространении этих книг за рубежом самое действенное негласное участие принимал Комитет государственной безопасности СССР, а также МГБ Чехословакии, что дало впоследствии Александру Исаевичу, а также его почитателям и сторонникам все основания заявлять о навете и поклёпе, состряпанном в недрах Лубянки.
Что было в этих книгах грязным наветом (и был ли навет), а что - хрустальной правдой, никто, в принципе, не разбирался, не перепроверял, ибо, по тем временам, слово «литературного подранка» было сильнее приговора, по принципу - Солженицын всегда прав, потому что неправым он быть просто-напросто не может.
Впоследствии различными исследователями предпринимались попытки осветить армейское прошлое «писателя подпольщика», но так как эти усилия основывались, как правило, на двух книгах Решетовской и Ржезача, да скупых воспоминаниях Солженицына в его произведениях, то дело, собственно говоря, стояло на месте и угрозу с этой стороны Александр Исаевич не чувствовал, хотя, и надо ему отдать должное, в конце 90-х годов прошлого века, в возрасте восьмидесяти лет, он начал активно подстраховываться, соломки, как говорится, на всякий случай стелить, но делал это, как водится, коряво, лживо, неумело, о чём поговорим позже.
И вот - полыхнуло и грянуло. Причём оттуда, откуда проницательный Александр Исаевич явно не ожидал, со стороны либеральной интеллигенции, которая всегда привычно стояла на страже интересов «вечно гонимого» лауреата, не забывая привычно класть прилюдные поклоны нобелевскому лауреату.
В 2002 году писатель Владимир Войнович, который, как и Солженицын в 1974 году, был выслан на Запад и лишён советского гражданства в 1980 году, опубликовал книгу «Портрет на фоне мифа», подробно рассказывая об истории публикации «Одного дня Ивана Денисовича» в «Новом мире», где он и сам печатался; своём знакомстве с «литературным подранком»; «солжефрении», охватившей читающую публику; своём поклонении перед Александром Исаевичем и его произведениями; публичной защите «писателя подпольщика»; глубоком, в итоге, через годы, разочаровании в «литературном подранке», отчасти материализованном в романе «Москва 2042».
В «Портрете на фоне мифа» Войнович пишет: «Правда вокруг него и сейчас есть группа литературных приверженцев, которые его двучастные рассказы и суточные повести оценивают по высшей шкале, но делают они это с очевидной неискренностью, … с надеждой чем-нибудь поживиться. Хваля автора, они мало его цитируют, не давая читателю наглядно понять, чем же восхваляемый так хорош. Прислушиваясь только к лести и отвергая попытки серьёзного разбора своих писаний, Солженицын в конце концов достиг результатов, которые можно назвать сокрушительными. Он был одним из самых читаемых писателей во всём мире (а то и самым-самым), а стал малочитаемым».
Отметим, что, говоря о «двучастных рассказах» и «суточной повести» Владимир Николаевич прямо относит нас к «военной прозе» Солженицына - «Желябугские выселки, двучастный рассказ» и «Адлиг Швенкиттен, односуточная повесть», о которых мы, безусловно, ещё поговорим, используя в том числе и архивные документы, сорвём, так сказать, покровы, с очередной буйной фантазии «нашего всего».
И это, заметим, было только начало, на которое Солженицын, который всегда и везде тщательно читал всё о нём написанное, не ответил, демонстративно промолчал.
В сентябре 2003 года газетой «Московский комсомолец» публикуется статья Марка Михайловича Дейча «Бесстыжий классик», где, в частности, говорилось:
«А как же Солженицын? - спросите вы. Ведь он же фронтовик... И тут обнаруживаются любопытные обстоятельства. Если о лагерном прошлом А.И. (Солженицыне. - О. Б.) известно немало, то о военном - практически ничего. Эту тему «живой классик» старательно избегает. Неужто из скромности, которой он никогда не отличался?
Ну, прежде всего. Сам А.И. в добровольцы почему-то не записался. Ждал, пока призовут. А пока - спокойно дождался первого сентября, начала учебного года, и пошел учить детишек математике. Да и на фронте Солженицын был отнюдь не в первом эшелоне. Он даже принимал там свою первую жену, Наталью Решетовскую, которая гостила у него (на фронте!) три недели. Решетовская вспоминает:
«Немного побездельничав, я начала знакомиться с работой, понять оказалось легко. Все дело в том, чтоб расшифровывать замысловатые синусоиды, которые приборы выстукивали на звукометрической ленте. Интересно! В свободное время мы с Саней гуляли, разговаривали, читали. Муж научил меня стрелять из пистолета.
У себя на батарее Саня был полным господином, даже барином. Если ему нужен был ординарец Голованов, блиндаж которого находился с ним рядом, то звонил: «Дежурный! Пришлите Голованова». Вверенный ему «народ», его бойцы, кроме своих непосредственных служебных обязанностей, обслуживали своего командира батареи. Один переписывал ему его литературные опусы, другой варил суп и мыл котелок, третий вносил нотки интеллектуальности в грубый фронтовой быт».
На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки (БЗР), которая располагалась, по определению А.И., во 2-м, 3-м, а то и в 5-м эшелоне. Во всяком случае - никак не в 1-м. По звукам выстрелов вражеской артиллерии БЗР определяла ее местонахождение и передавала эти данные своим батареям. А вот те-то и занимались настоящей военной работой…
И два своих ордена, как выяснил Валерий Каджая, Солженицын получил не за храбрость в бою, а не выходя из блиндажа - когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд. Так что военные годы Александр Исаевич провел вполне благополучно. Как выясняется, он всегда и всюду умел неплохо устроиться…»
Вот здесь Александр Исаевич собирался с мыслями и силами недолго, настолько, надо понимать, задел его за живое Марк Дейч.
В октябре 2003 года пространная и яростная статья Солженицына «Потёмщики света не видят» публикуется одновременно в двух газетах: «Комсомольской правде» и «Литературной газете», что само по себе беспрецедентно.
Но, видит Бог, лучше бы Александр Исаевич промолчал.
Ответ у Солженицына вышел настолько бездоказательным, грязным, извращённым, клеветническим в отношении в том числе его бывших лучших друзей, первой жены, и, с точки зрения человеческой морали, подлым и паскудным, если не сказать больше, что у любого, хорошо знающего обстоятельства того, о чём говорит «литературный подранок» в статье, исчезают последние остатки уважения к Александру Исаевичу, прилюдно пропагандирующему, как известно, жизнь не по лжи.
Всего два примера.
Николай Дмитриевич Виткевич, лучший школьный, университетский, фронтовой друг Солженицына, единственный, кто был арестован по одному делу вместе с будущим нобелевским лауреатом в апреле 1945 года, не дойдя совсем чуть-чуть со своей частью до Берлина, на всех допросах в СМЕРШ, а впоследствии в НКВД, в Москве, обелял и выгораживал своего закадычного друга, за что получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей, имея обвинение всего по одной статье Уголовного Кодекса, отправившись на 10 лет в Воркуту.
Солженицын же, обвиняемый по двум статьям, в том числе и по созданию антисоветской организации в годы войны, по которой ему определённо грозил расстрел, получил, в итоге, всего 8 лет и уехал в Подмосковье, в «шарашку», которая считалась в системе заключения курортом, оговорив перед этим своего школьного, университетского, фронтового товарища Николая Виткевича.
6 февраля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР своим определением за № 4н-083/57 полностью отменила постановление Особого совещания при НКВД СССР от 7 июля 1945 года в отношении Солженицына, восстановив его в кадрах Вооружённых Сил СССР в воинском звании «капитан».
Основанием для подобного решения Верховного суда явились в том числе показания Николая Виткевича, Натальи Решетовской и Кирилла Симоняна, характеризовавшие Александра Исаевича «как советского патриота и отрицали, что он вёл антисоветские разговоры», что особо отмечалось в определении за № 4н-083/57.
И что делает «литературный подранок» в своей статье через полвека? Смешивает с грязью умерших людей: Виткевича, Решетовскую, Симоняна, которые, естественно, не могут за себя постоять.
В отношении Кирилла Симоняна лауреат опускается до такой мерзости, которую, исключительно из чувства брезгливости, расшифровывать нет никакого желания.
Впрочем, вернёмся к статье Солженицына, где о своей службе на войне он впервые за много лет открыто и от первого лица рассказывает так:
«Но пойдет в захват и такое: а почему Солженицын о своем военном прошлом не пишет «практически ничего», «эту тему старательно избегает»? - А это - блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны «Желябугские выселки», из боев под Орлом; «Адлиг Швенкиттен», о боях в Восточной Пруссии; о выводе моей батареи из окружения в ту ночь мог бы прочесть в «Зернышке»; уже четыре года как опубликована и самая ранняя моя лагерная повесть «Дороженька», где немало и о военных моих путях.
Да раньше того: при самом начале войны Солженицын «в добровольцы почему-то не записался». А я - как раз-то и ходил в военкомат, и не раз, добивался, - но мне как «ограниченно годному в военное время» по здоровью велели ждать мобилизации. Из тылового же конского обоза, куда меня тогда определили, я сверхусильным напором добился перевода в артиллерию (о том - повесть «Люби революцию», и она тоже незнакома пронырливому дознавателю?).
Но что нашему эксперту точно известно: «На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки, которая располагалась...» - где бы, вы думали? - даже и «в 5-м эшелоне». Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприемники воспринимали бы выстрелы даже отдаленных пушек, а тем более и слабые звуки минометов - они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты - обычно в двух, но не далее трех километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела - и по нему включить записывающий центральный аппарат - «Предупредитель» (наблюдательный пункт) батареи должен находиться на уровне пехотных окопов, а чуть зазевайся - звукоприемники уже могут пропустить сигнал.
Дальше спешит на подмогу коллега (В. Каджая): два своих ордена Солженицын получил «когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд», - подряд! квалифицированное же знание. С какой тыловой надутостью махом оскорбляет всех награжденных.
А получил я эти два ордена за успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника в битве под Орлом и в прорыве под Рогачевом. За успешный же вывод батареи из окружения 27 января 1945 в Пруссии я был представлен и к ордену Красного Знамени, как еще несколько наших бригадных офицеров, - но 9 февраля настиг меня арест - и меня успели вычеркнуть из наградного списка».
И выдаёт в этом ответе Александр Исаевич сокровенное, то, чего он боится больше всего: «Но вот сейчас явно избрано: опорочить меня как личность, заляпать, растоптать само мое имя. (А с таимой надеждой - и саму будущую жизнь моих книг?)»
Солженицын, как видим, очень страшится растаять в вечности, либо - остаться в ней навсегда лжецом и фальсификатором.
Марк Михайлович с ответом особо задерживаться не стал и прицельно сделал второй выстрел, где, в частности, говорится:
«Но особенно обиделся классик за мое упоминание о его военных годах: «Но пойдёт в захват и такое: а почему Солженицын о своём военном прошлом не пишет «практически ничего», «эту тему старательно избегает»? - А это - блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны...» (далее ВПЗР перечисляет публикации о своих фронтовых заслугах).
«Блудливый журналист» не избегал. Просто до поры до времени чересчур доверчиво относился ко всему, что выходило из-под пера живого классика. Вот ведь пишет А.И.: «Хотя я участник той войны, мне меньше всего в жизни пришлось собирать о ней материалы или писать что-либо». Однако после попрека в блудливости - прочел. Ну что сказать... Не «Севастопольские рассказы». Но дело, конечно, не в этом. А в том, что воспоминания очевидца - вовсе не истина в последней инстанции. Особенно такого очевидца, как А.И., - неоднократно уличенного (отнюдь не только мной) в фальсификации и лжи.
В статье «Бесстыжий классик» я написал: «На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки (БЗР), которая располагалась, по определению А.И., во 2-м, 3-м, а то и в 5-м эшелоне. Во всяком случае - никак не в 1-м. По звукам выстрелов вражеской артиллерии БЗР определяла ее местонахождение и передавала эти данные своим батареям. А вот те-то и занимались настоящей военной работой».
И тут живой классик опять меня отбрил и добил окончательно:
«Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприёмники воспринимали бы выстрелы даже отдалённых пушек, а тем более слабые звуки миномётов - они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты - обычно в двух, но не далее трёх километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела - и по нему включить записывающий центральный аппарат - «Предупредитель» (наблюдательный пункт) батареи должен располагаться на уровне пехотных окопов».
Уж не сам ли А.И. находился «на уровне пехотных окопов» в роли «Предупредителя»? Ничего подобного. «Предупредителем» был рядовой или сержант из БЗР. Потом - действительно на расстоянии 2-3 километров от передовой - располагались звукоприемники, но бойцов при них не было: они лишь время от времени наведывались туда - проверяли исправность этих самых звукоприемников; да и присмотреть - не стащил ли кто? - тоже не мешало. И дальше, еще в 3-4 километрах - командный пункт батареи звуковой разведки со всеми ее приборами. Во главе, понятное дело, с командиром. Так что от передовой Солженицын находился на расстоянии 5-7 километров.
Все это мне рассказал полковник в отставке Владимир Цейтлин. Он, смею думать, неплохо разбирается во всем, что касается артиллерии. В 16 лет пошел добровольцем в артиллерийскую спецшколу, потом - артиллерийское училище, по окончании которого получил лейтенанта. Командовал батареей 76-мм пушек - в упор расстреливал фашистские танки. Был ранен. Как и Солженицын, Цейтлин получил два ордена. «Красную звезду» - за 4 уничтоженных танка во время гитлеровской контратаки. И Отечественной войны I степени - за форсирование реки Грон под огнем противника. Но в отличие от будущего классика Владимир Цейтлин получил свои ордена за личное мужество.
Вот другое свидетельство - человека, в годы войны весьма близкого к Солженицыну. Сержант Илья Соломин («воевал отлично всю войну насквозь», - написал о своем ординарце классик) в интервью «Известиям» высказался совершенно однозначно:
«В боях батарея участия не принимала, у нас была другая задача».
«Солженицыну выпадало в боях участвовать?» - настаивал корреспондент.
«Я же сказал, - повторил Соломин, - у нас были другие задачи».
Конечно же, это были важные задачи. И хотя на передовой Солженицын не был, свои ордена он получил не за просто так. Но все-таки - не за личное мужество, а за добросовестное выполнение своих обязанностей. И это обстоятельство никак не принижает классика: войну выигрывают не герои, а работяги. Однако признать себя рядовым - не по званию, а по сути - это не для нобелевского лауреата. А чтобы в таких обстоятельствах выделить себя - нужно унизить других…».
Если бы Дейч воспользовался советом Солженицына и полностью прочёл то, что ему рекомендовал лауреат о своих "военных путях», а также иные произведения на военную тему «литературного подранка», то ответ Марка Михайловича был бы, несомненно, намного жёстче. Но Дейча можно понять - продираться сквозь искусственно созданный, громоздкий, словно глыбы, варварски испоганенный нобелевским лауреатом по литературе русский язык Солженицына - та ещё мука.
Что ж, мы восполним пробел Марка Михайловича Дейча и разберём «военные пути» Александра Исаевича Солженицына, тем более что нобелевский лауреат это так настойчиво рекомендует в своей статье.
© Copyright: Олег Блоцкий, 2021
Свидетельство о публикации №221021301186
Оригинал: proza.ru
Скриншот
12.02.2021 11:58 | Олег Блоцкий
5. Предтеча биографии Сараскиной о Солженицыне
Олег Блоцкий
Фронтовое прошлое было, несомненно, самым слабым звеном в общей биографии Александра Исаевича Солженицына, в его образе, который он, начиная с внешнего облика, тщательно выстраивал в общении, своих художественных работах, публицистике, письмах, заочной полемике.
Достаточно вспомнить всемирно известные снимки «заключённого Щ-282 Солженицына», якобы сделанные в заключении и неоднократно облетевшие весь мир и ставшие бесспорным доказательством зверств ГУЛага в отношении будущего нобелевского лауреата, щеголяющего на фото в драном бушлате поверх дырявой майки-«алкоголичке» якобы в лютый мороз. Впоследствии выяснилось, что это были исключительно постановочные кадры, инициатором создания и изготовителем которых был непосредственно сам Александр Исаевич, доморощенный имиджмейкер 1953 года разлива.
Если вы присмотритесь к фотографии, то зримо увидите грубые, наскоро сделанные, широкие стежки, которыми были намётаны, а не пришиты белые тряпицы с номерами к ватнику, штанцам и кепарику «писателя подпольщика», старательного изображающего из себя измученного лагерного терпилу.
Любой, кто хоть когда-то имел дело с иглой, понимает, что при такой халтурной работе тряпки будут болтаться на одежде до первых движений, пусть они даже будут походом в сортир типа «ЭМ - ЖО». И в этом Солженицын схалтурил, поленился на совесть тряпки пришпандорить, утекая своим портрЭтом в вечность.
Деваться было некуда и Наталья Дмитриевна Солженицына, вдова «литературного подранка» откровенно признаётся после его смерти: «Это фотография сделана в первые дни ссылки, а не в самом лагере. Но номера подлинные, они сохранились у нас до сих пор, мы их бережем как зеницу ока. Это его подлинные номера, Александр Исаевич вывез их из лагеря, зашив в ватник. Так сделали и другие его спутники по этапу. Этап длился почти месяц, хотя и лагерь, и ссылка были в Казахстане. И уже приехав на место, в один из первых дней они нашили те же номера на лагерные телогрейки, так, как они ходили в лагере, и сфотографировали друг друга…»
Зачем будущий нобелевский лауреат по литературе что-то вшивал в ватник, если на любой белой тряпке на воле можно было намалевать букву с циферками, и, вообще, к чему затеял всю эту съёмку, строя скорбную рожицу лагерного терпилы, вдова прозаика не поясняет.
Всю сознательную жизнь, особенно после 1962 года, Солженицын в своих произведениях, где полунамёками, искусной недосказанностью, а где и с якобы обезоруживающей прямотой, откровением, с упорством паука и ловкостью популярного фокусника плёл свою надуманную биографию, представляя себя, безусловно, в самом выгодном свете, постоянно передёргивая, искажая и подтасовывая факты, на что ему неоднократно пеняли несправедливо обиженные им его хорошие знакомые и закадычные друзья, которые тут же, как мановению волшебной палочки, переставали ими быть.
Александр Исаевич немедленно относил таких людей к вражескому стану, которые действуют исключительно по негласной указке Комитета государственной безопасности СССР. Ну, а то, что друзья-товарищи ранее всеми способами пытались помочь, поддержать и всячески выгородить своего друга, в том числе и на допросах в НКВД - КГБ, Солженицын мгновенно «забывал».
Вот лишь краткий список тех, кто попытался покуситься на незыблемость придуманной Солженицыным биографии: Николай Виткевич, Кирилл Симонян, Лидия Ежерец - лучшие школьные и университетские друзья «литературного подранка»; Наталья Решетовская - университетская подруга и первая жена лауреата по литературке; Лев Копелев - сокамерник и сподвижник Александра Исаевича; Леонид Самутин - товарищ по заключению, ну и т.д., список этих людей достаточно долог.
Леонид Андреевич Самутин, наблюдая долгие годы за творчеством «писателя-подпольщика», справедливо и точно заметил: «В биографии Солженицына есть темные пятна. Он отчетливо понимает их значение, и они его беспокоят. Он предпринимает усилия забелить их. Но не только забелить, а и заставить их служить ему, помогать достижению той главной цели, которую он поставил перед собой в жизни - его личному возвеличению».
Первую попытку рассказать об армейском прошлом Александра Исаевича предприняла в 1975 году бывшая жена «подранка» Наталья Алексеевна Решетовская в своей книге «В споре со временем».
В 1978 году выходит книга ещё одного автора, который знал Александра Исаевича по Швейцарии, чехословацкого публициста Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына», работавшего на чехословацкую разведку, где так же говорится о военных годах нобелевского лауреата.
Несмотря на неоспоримые доказательства их знакомства, Солженицын категорически отрицал, что лично знаком с Ржезачем, по принципу: не знаю, не видел, не состоял…
В издании и распространении этих книг за рубежом самое действенное негласное участие принимал Комитет государственной безопасности СССР, а также МГБ Чехословакии, что дало впоследствии Александру Исаевичу, а также его почитателям и сторонникам все основания заявлять о навете и поклёпе, состряпанном в недрах Лубянки.
Что было в этих книгах грязным наветом (и был ли навет), а что - хрустальной правдой, никто, в принципе, не разбирался, не перепроверял, ибо, по тем временам, слово «литературного подранка» было сильнее приговора, по принципу - Солженицын всегда прав, потому что неправым он быть просто-напросто не может.
Впоследствии различными исследователями предпринимались попытки осветить армейское прошлое «писателя подпольщика», но так как эти усилия основывались, как правило, на двух книгах Решетовской и Ржезача, да скупых воспоминаниях Солженицына в его произведениях, то дело, собственно говоря, стояло на месте и угрозу с этой стороны Александр Исаевич не чувствовал, хотя, и надо ему отдать должное, в конце 90-х годов прошлого века, в возрасте восьмидесяти лет, он начал активно подстраховываться, соломки, как говорится, на всякий случай стелить, но делал это, как водится, коряво, лживо, неумело, о чём поговорим позже.
И вот - полыхнуло и грянуло. Причём оттуда, откуда проницательный Александр Исаевич явно не ожидал, со стороны либеральной интеллигенции, которая всегда привычно стояла на страже интересов «вечно гонимого» лауреата, не забывая привычно класть прилюдные поклоны нобелевскому лауреату.
В 2002 году писатель Владимир Войнович, который, как и Солженицын в 1974 году, был выслан на Запад и лишён советского гражданства в 1980 году, опубликовал книгу «Портрет на фоне мифа», подробно рассказывая об истории публикации «Одного дня Ивана Денисовича» в «Новом мире», где он и сам печатался; своём знакомстве с «литературным подранком»; «солжефрении», охватившей читающую публику; своём поклонении перед Александром Исаевичем и его произведениями; публичной защите «писателя подпольщика»; глубоком, в итоге, через годы, разочаровании в «литературном подранке», отчасти материализованном в романе «Москва 2042».
В «Портрете на фоне мифа» Войнович пишет: «Правда вокруг него и сейчас есть группа литературных приверженцев, которые его двучастные рассказы и суточные повести оценивают по высшей шкале, но делают они это с очевидной неискренностью, … с надеждой чем-нибудь поживиться. Хваля автора, они мало его цитируют, не давая читателю наглядно понять, чем же восхваляемый так хорош. Прислушиваясь только к лести и отвергая попытки серьёзного разбора своих писаний, Солженицын в конце концов достиг результатов, которые можно назвать сокрушительными. Он был одним из самых читаемых писателей во всём мире (а то и самым-самым), а стал малочитаемым».
Отметим, что, говоря о «двучастных рассказах» и «суточной повести» Владимир Николаевич прямо относит нас к «военной прозе» Солженицына - «Желябугские выселки, двучастный рассказ» и «Адлиг Швенкиттен, односуточная повесть», о которых мы, безусловно, ещё поговорим, используя в том числе и архивные документы, сорвём, так сказать, покровы, с очередной буйной фантазии «нашего всего».
И это, заметим, было только начало, на которое Солженицын, который всегда и везде тщательно читал всё о нём написанное, не ответил, демонстративно промолчал.
В сентябре 2003 года газетой «Московский комсомолец» публикуется статья Марка Михайловича Дейча «Бесстыжий классик», где, в частности, говорилось:
«А как же Солженицын? - спросите вы. Ведь он же фронтовик... И тут обнаруживаются любопытные обстоятельства. Если о лагерном прошлом А.И. (Солженицыне. - О. Б.) известно немало, то о военном - практически ничего. Эту тему «живой классик» старательно избегает. Неужто из скромности, которой он никогда не отличался?
Ну, прежде всего. Сам А.И. в добровольцы почему-то не записался. Ждал, пока призовут. А пока - спокойно дождался первого сентября, начала учебного года, и пошел учить детишек математике. Да и на фронте Солженицын был отнюдь не в первом эшелоне. Он даже принимал там свою первую жену, Наталью Решетовскую, которая гостила у него (на фронте!) три недели. Решетовская вспоминает:
«Немного побездельничав, я начала знакомиться с работой, понять оказалось легко. Все дело в том, чтоб расшифровывать замысловатые синусоиды, которые приборы выстукивали на звукометрической ленте. Интересно! В свободное время мы с Саней гуляли, разговаривали, читали. Муж научил меня стрелять из пистолета.
У себя на батарее Саня был полным господином, даже барином. Если ему нужен был ординарец Голованов, блиндаж которого находился с ним рядом, то звонил: «Дежурный! Пришлите Голованова». Вверенный ему «народ», его бойцы, кроме своих непосредственных служебных обязанностей, обслуживали своего командира батареи. Один переписывал ему его литературные опусы, другой варил суп и мыл котелок, третий вносил нотки интеллектуальности в грубый фронтовой быт».
На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки (БЗР), которая располагалась, по определению А.И., во 2-м, 3-м, а то и в 5-м эшелоне. Во всяком случае - никак не в 1-м. По звукам выстрелов вражеской артиллерии БЗР определяла ее местонахождение и передавала эти данные своим батареям. А вот те-то и занимались настоящей военной работой…
И два своих ордена, как выяснил Валерий Каджая, Солженицын получил не за храбрость в бою, а не выходя из блиндажа - когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд. Так что военные годы Александр Исаевич провел вполне благополучно. Как выясняется, он всегда и всюду умел неплохо устроиться…»
Вот здесь Александр Исаевич собирался с мыслями и силами недолго, настолько, надо понимать, задел его за живое Марк Дейч.
В октябре 2003 года пространная и яростная статья Солженицына «Потёмщики света не видят» публикуется одновременно в двух газетах: «Комсомольской правде» и «Литературной газете», что само по себе беспрецедентно.
Но, видит Бог, лучше бы Александр Исаевич промолчал.
Ответ у Солженицына вышел настолько бездоказательным, грязным, извращённым, клеветническим в отношении в том числе его бывших лучших друзей, первой жены, и, с точки зрения человеческой морали, подлым и паскудным, если не сказать больше, что у любого, хорошо знающего обстоятельства того, о чём говорит «литературный подранок» в статье, исчезают последние остатки уважения к Александру Исаевичу, прилюдно пропагандирующему, как известно, жизнь не по лжи.
Всего два примера.
Николай Дмитриевич Виткевич, лучший школьный, университетский, фронтовой друг Солженицына, единственный, кто был арестован по одному делу вместе с будущим нобелевским лауреатом в апреле 1945 года, не дойдя совсем чуть-чуть со своей частью до Берлина, на всех допросах в СМЕРШ, а впоследствии в НКВД, в Москве, обелял и выгораживал своего закадычного друга, за что получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей, имея обвинение всего по одной статье Уголовного Кодекса, отправившись на 10 лет в Воркуту.
Солженицын же, обвиняемый по двум статьям, в том числе и по созданию антисоветской организации в годы войны, по которой ему определённо грозил расстрел, получил, в итоге, всего 8 лет и уехал в Подмосковье, в «шарашку», которая считалась в системе заключения курортом, оговорив перед этим своего школьного, университетского, фронтового товарища Николая Виткевича.
6 февраля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР своим определением за № 4н-083/57 полностью отменила постановление Особого совещания при НКВД СССР от 7 июля 1945 года в отношении Солженицына, восстановив его в кадрах Вооружённых Сил СССР в воинском звании «капитан».
Основанием для подобного решения Верховного суда явились в том числе показания Николая Виткевича, Натальи Решетовской и Кирилла Симоняна, характеризовавшие Александра Исаевича «как советского патриота и отрицали, что он вёл антисоветские разговоры», что особо отмечалось в определении за № 4н-083/57.
И что делает «литературный подранок» в своей статье через полвека? Смешивает с грязью умерших людей: Виткевича, Решетовскую, Симоняна, которые, естественно, не могут за себя постоять.
В отношении Кирилла Симоняна лауреат опускается до такой мерзости, которую, исключительно из чувства брезгливости, расшифровывать нет никакого желания.
Впрочем, вернёмся к статье Солженицына, где о своей службе на войне он впервые за много лет открыто и от первого лица рассказывает так:
«Но пойдет в захват и такое: а почему Солженицын о своем военном прошлом не пишет «практически ничего», «эту тему старательно избегает»? - А это - блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны «Желябугские выселки», из боев под Орлом; «Адлиг Швенкиттен», о боях в Восточной Пруссии; о выводе моей батареи из окружения в ту ночь мог бы прочесть в «Зернышке»; уже четыре года как опубликована и самая ранняя моя лагерная повесть «Дороженька», где немало и о военных моих путях.
Да раньше того: при самом начале войны Солженицын «в добровольцы почему-то не записался». А я - как раз-то и ходил в военкомат, и не раз, добивался, - но мне как «ограниченно годному в военное время» по здоровью велели ждать мобилизации. Из тылового же конского обоза, куда меня тогда определили, я сверхусильным напором добился перевода в артиллерию (о том - повесть «Люби революцию», и она тоже незнакома пронырливому дознавателю?).
Но что нашему эксперту точно известно: «На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки, которая располагалась...» - где бы, вы думали? - даже и «в 5-м эшелоне». Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприемники воспринимали бы выстрелы даже отдаленных пушек, а тем более и слабые звуки минометов - они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты - обычно в двух, но не далее трех километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела - и по нему включить записывающий центральный аппарат - «Предупредитель» (наблюдательный пункт) батареи должен находиться на уровне пехотных окопов, а чуть зазевайся - звукоприемники уже могут пропустить сигнал.
Дальше спешит на подмогу коллега (В. Каджая): два своих ордена Солженицын получил «когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд», - подряд! квалифицированное же знание. С какой тыловой надутостью махом оскорбляет всех награжденных.
А получил я эти два ордена за успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника в битве под Орлом и в прорыве под Рогачевом. За успешный же вывод батареи из окружения 27 января 1945 в Пруссии я был представлен и к ордену Красного Знамени, как еще несколько наших бригадных офицеров, - но 9 февраля настиг меня арест - и меня успели вычеркнуть из наградного списка».
И выдаёт в этом ответе Александр Исаевич сокровенное, то, чего он боится больше всего: «Но вот сейчас явно избрано: опорочить меня как личность, заляпать, растоптать само мое имя. (А с таимой надеждой - и саму будущую жизнь моих книг?)»
Солженицын, как видим, очень страшится растаять в вечности, либо - остаться в ней навсегда лжецом и фальсификатором.
Марк Михайлович с ответом особо задерживаться не стал и прицельно сделал второй выстрел, где, в частности, говорится:
«Но особенно обиделся классик за мое упоминание о его военных годах: «Но пойдёт в захват и такое: а почему Солженицын о своём военном прошлом не пишет «практически ничего», «эту тему старательно избегает»? - А это - блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны...» (далее ВПЗР перечисляет публикации о своих фронтовых заслугах).
«Блудливый журналист» не избегал. Просто до поры до времени чересчур доверчиво относился ко всему, что выходило из-под пера живого классика. Вот ведь пишет А.И.: «Хотя я участник той войны, мне меньше всего в жизни пришлось собирать о ней материалы или писать что-либо». Однако после попрека в блудливости - прочел. Ну что сказать... Не «Севастопольские рассказы». Но дело, конечно, не в этом. А в том, что воспоминания очевидца - вовсе не истина в последней инстанции. Особенно такого очевидца, как А.И., - неоднократно уличенного (отнюдь не только мной) в фальсификации и лжи.
В статье «Бесстыжий классик» я написал: «На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки (БЗР), которая располагалась, по определению А.И., во 2-м, 3-м, а то и в 5-м эшелоне. Во всяком случае - никак не в 1-м. По звукам выстрелов вражеской артиллерии БЗР определяла ее местонахождение и передавала эти данные своим батареям. А вот те-то и занимались настоящей военной работой».
И тут живой классик опять меня отбрил и добил окончательно:
«Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприёмники воспринимали бы выстрелы даже отдалённых пушек, а тем более слабые звуки миномётов - они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты - обычно в двух, но не далее трёх километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела - и по нему включить записывающий центральный аппарат - «Предупредитель» (наблюдательный пункт) батареи должен располагаться на уровне пехотных окопов».
Уж не сам ли А.И. находился «на уровне пехотных окопов» в роли «Предупредителя»? Ничего подобного. «Предупредителем» был рядовой или сержант из БЗР. Потом - действительно на расстоянии 2-3 километров от передовой - располагались звукоприемники, но бойцов при них не было: они лишь время от времени наведывались туда - проверяли исправность этих самых звукоприемников; да и присмотреть - не стащил ли кто? - тоже не мешало. И дальше, еще в 3-4 километрах - командный пункт батареи звуковой разведки со всеми ее приборами. Во главе, понятное дело, с командиром. Так что от передовой Солженицын находился на расстоянии 5-7 километров.
Все это мне рассказал полковник в отставке Владимир Цейтлин. Он, смею думать, неплохо разбирается во всем, что касается артиллерии. В 16 лет пошел добровольцем в артиллерийскую спецшколу, потом - артиллерийское училище, по окончании которого получил лейтенанта. Командовал батареей 76-мм пушек - в упор расстреливал фашистские танки. Был ранен. Как и Солженицын, Цейтлин получил два ордена. «Красную звезду» - за 4 уничтоженных танка во время гитлеровской контратаки. И Отечественной войны I степени - за форсирование реки Грон под огнем противника. Но в отличие от будущего классика Владимир Цейтлин получил свои ордена за личное мужество.
Вот другое свидетельство - человека, в годы войны весьма близкого к Солженицыну. Сержант Илья Соломин («воевал отлично всю войну насквозь», - написал о своем ординарце классик) в интервью «Известиям» высказался совершенно однозначно:
«В боях батарея участия не принимала, у нас была другая задача».
«Солженицыну выпадало в боях участвовать?» - настаивал корреспондент.
«Я же сказал, - повторил Соломин, - у нас были другие задачи».
Конечно же, это были важные задачи. И хотя на передовой Солженицын не был, свои ордена он получил не за просто так. Но все-таки - не за личное мужество, а за добросовестное выполнение своих обязанностей. И это обстоятельство никак не принижает классика: войну выигрывают не герои, а работяги. Однако признать себя рядовым - не по званию, а по сути - это не для нобелевского лауреата. А чтобы в таких обстоятельствах выделить себя - нужно унизить других…».
Если бы Дейч воспользовался советом Солженицына и полностью прочёл то, что ему рекомендовал лауреат о своих "военных путях», а также иные произведения на военную тему «литературного подранка», то ответ Марка Михайловича был бы, несомненно, намного жёстче. Но Дейча можно понять - продираться сквозь искусственно созданный, громоздкий, словно глыбы, варварски испоганенный нобелевским лауреатом по литературе русский язык Солженицына - та ещё мука.
Что ж, мы восполним пробел Марка Михайловича Дейча и разберём «военные пути» Александра Исаевича Солженицына, тем более что нобелевский лауреат это так настойчиво рекомендует в своей статье.
© Copyright: Олег Блоцкий, 2021
Свидетельство о публикации №221021301186
Оригинал: proza.ru
Скриншот