Земельная программа в белом Крыму в изложении В.М. Левитского
Из крупных лиц самоотверженно, без всяких колебаний сразу же приехал П. Б. Струве. Он много и успешно работал над признанием белых русским Парижем и над улучшением международного положения врангелевского Крыма.
После долгих и трудных переговоров согласился остаться в Крыму А. В. Кривошеин. Его появление было встречено восторгом одних, открытым неудовольствием других. Со временем удастся разобраться, кто был прав. Пока ясно одно. Смелого, творческого ума, железной воли и таланта быстро схватывать и отчетливо формулировать требования жизни у покойного А. В. в Крыму уже не оказалось. От прежних лет остались только большая трудоспособность и настойчивость. Его ясный, холодный ум трезво оценивал шаткость крымского положения, веры, порыва не было. Ему деятельно помогал в работе Н. В. Савич. Остальные члены Совета при главнокомандующем, позднее переименованного в правительство Юга России, только усердно ведали своими департаментами. На первых же заседаниях обнаружилось, что за исключением двух-трех человек в правительстве «общие вопросы» никого не интересуют. Большинство честно докладывало текущие дела и молча пило чай, когда заходила речь о чем-либо действительно серьезном. Воли решительно властвовать, заставить делать по-своему, глубокого убеждения, что именно так, а не иначе и следовало поступать, у них не проявлялось. «Смотреть в корень» умели только сам главнокомандующий, П. Б. Струве, А. В. Кривошеин, да изредка В. С. Налбандов.
Все же за свое очень короткое существование эта власть сделала несколько ответственных попыток разрешить насущные вопросы жизни.
На первое место среди них нужно, конечно, поставить «Приказ о земле» 20 мая со всеми к нему дополнениями и Положение о волостных земских учреждениях. (За границей изданы в Константинополе отдельной брошюрой.)
В самом Крыму, собственно, никакого аграрного вопроса не было. Земельный закон, главным образом, пре-/174/-следовал цели агитационные. Надо знать, сколько раз нашим войскам приходилось пересекать Северную Таврию, чтобы не удивляться, что провести в жизнь его не удалось. Но все сведения, поступавшие из деревни, и сильное беспокойство большевиков показывали, что в общем эта попытка разрешения труднейшей социальной русской проблемы была намечена очень удачно. Правда, хорошего исполнительного аппарата не было, на местах бывали злоупотребления, с которыми Главное командование энергично боролось. Так, через месяц после опубликования закона генералу Врангелю пришлось констатировать «неправильное понимание распоряжений об уплате аренды и скопщины» и категорически воспретить взыскание более У5 среднего урожая. Тогда же было приказано всем войсковым частям «оказать народу деятельную помощь в уборке урожая и засеве озимых».
В основу этого закона был положен принцип «земля трудящимся на ней хозяевам». Переход земли должен был быть закреплен в наследственную собственность за выплату ее стоимости государству. Ежегодные взносы определялись в 1/5 среднего урожая и взимались хлебом или его стоимостью в течение 25 лет. Проводить в жизнь этот закон должны были сами крестьяне в лице выборных на волостных сходах волостных и уездных земельных советов, в последнем участвовали и представители судебного ведомства, мировые судьи и чиновник министерства финансов. Руководили проведением реформы уездные и губернские посредники по земельным делам.
15 июля было издано «Временное положение о волостных земских учреждениях». «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответственность за порядок его ведения», - было сказано в приказе главнокомандующего. Волостное земство получило самую широкую компетенцию и избиралось сходами из всех ведущих самостоятельно полевое или полуусадебное хозяйство, не исключая и женщин, без различия сословий.
В беседе с редакторами севастопольских газет А. В. Кривошеин так определил значение этого закона: «Есть два пути государственного творчества. Гений /175/ Великого Петра строил сверху. Начинал с Академии, Сената, Синода. Великолепное здание Петра рухнуло. Русскую революцию можно понимать как попытку ликвидировать задания великого преобразователя. Теперь делаются попытки начинать работу с начала, снизу, заложить новый фундамент. Все осадить к низам. К интенсивному и свободному строительству призваны новые силы, широко ставится вопрос о децентрализации всего государственного управления. Вся власть на местах передается мелкому собственнику. Вся деятельность уездного земства перенесена в волость. Мы отдали крестьянам-соб-ственникам не только власть земскую, но и всю власть административную. Все будет зависеть от того, как покажет себя с точки зрения государственности и национальной культуры класс крестьян-собственников. Справится ли он с тяжелой задачей, выпавшей на его долю. Посмотрим, как обеспечит он церковь, какова будет его школа, больница, суд. Я лично глубоко верю в здравый государственный смысл русской деревни. Вместе с покойным П. А. Столыпиным работал над поднятием ее благополучия. Эта вера не оставляет меня и теперь».
Увы, этим ожиданиям не суждено было осуществиться. Закон начал проводиться в жизнь, когда положение на фронте уже было очень тяжелым.
Все же кое-где настроения современной деревни успели вылиться с достаточной полнотой. В Крыму этот закон произвел сильное впечатление. За проведением его в жизнь следили внимательно. Как ни странно, а смелая «ставка на деревню» встретила резкую оппозицию в среде левых земских кадетов. При обсуждении проекта особенно резко возражал против расширения власти волостного земства председатель Таврической губернской управы князь В. А. Оболенский. Он определенно народу не верил и настаивал на сохранении прежней компетенции уездных и губернских земств. Его левее и «демократичнее» оказался А. В. Кривошеин.
Жизнь показала, что он был прав. Первые же выборы волостных земельных советов показали, что деревня твердо стоит на строго государственной точке зрения. Ре-/175/-волюционный угар прошел. Выборы проходили спокойно, с полным сознанием важности предстоящей работы. Выбирали действительно лучших. Совершенно неожиданно для всех волостные сходы с огромным уважением отнеслись к уцелевшим интеллигентным работникам на местах. Их начали приглашать нарасхват. В секретари комитетов охотнее всего выбирали местных мировых судей. Интересно отметить, что деревня научилась высоко ценить интеллигентный труд. Сходы могли по своему усмотрению назначать своим выборным должностным лица денежное за их труд вознаграждение. И вот, к нашему удивлению, если приходил интеллигентный человек, жалование ему назначалось крестьянами необыкновенно высокое. Были сходы, которые не пожалели для своего секретаря платить из своего кармана 100 тысяч в месяц, в Севастополе в то время «особа 4-го класса» получала только 60 тысяч. Поучительно и отношение крестьян к «палачам-помещикам». Закон отдавал землевладельца в полную власть схода. Сход мог дать ему землю, а мог и не дать. И здесь крестьянство оказалось на высоте. Усадьбы были возвращены всюду, без всяких разговоров. Почти везде возвращали и пахоть. Размеры возвращенного участка очень колебались, но, помню, доходили до 400 десятин, что для этих мест было очень много. Эвакуация прервала в самом интересном месте проведение в жизнь этого опыта.
Большие споры и острое недовольство вызывала в Крыму экономическая политика В. С. Налбандова. С экономикой вообще, конечно, было плохо, и неудивительно. Нужно просто чудом признать вообще, что семь месяцев существовали ничем не обеспеченные крымские бумажки. Ведь у белых, особенно вначале, ровно ничего за душой не было. А все, начиная с пушек, снарядов и обмундирования и кончая последним фунтом хлеба и сахара, приходилось покупать главным образом на иностранную валюту, по спекулятивным ценам. Отчего это удавалось, разобраться могут только специалисты. Факт остается: все ухитрялись доставать, и чем дальше, тем во все больших размерах. Займов не делали. /177/
К осени на освобожденной территории появился хлеб. Урожай, к счастью, оказался хорошим. К использованию его в интересах армии и были направлены все усилия Налбандова. После некоторых колебаний решено было объявить что-то вроде государственной монополии на внешнюю торговлю хлебом. Эта мера била больно по карманам отечественных экспортеров, и против нее ополчились все. Генеральный бой был дан в августе на Экономическом совещании, на которое съехались по приглашению главнокомандующего из-за границы виднейшие представители промышленности и финансов (П. Л. Барк, П. Рябушинский, В. И. Гурко и др.). Налбандов в конце концов победил, его меры были одобрены. Конечно, по русскому обыкновению, при проведении этой меры в жизнь без злоупотреблений не обошлось. Особенно отличалось наше константинопольское представительство. /178/
Левитский В.М. Борьба на Юге. Факты. Люди. Настроения / предисл. В.В. Шульгина; сост. науч. ред., авт. вступ. ст. и коммент. А.А. Чемакин. М.: Фонд "Связь Эпох", 2019. С. 174-178.
В принципе, ничего удивительного. Левитский был правым кадетом, поэтому он иначе и не мог оценить реформу, которую проводили именно правые кадеты на положениях, по сути, повторения и развития столыпинской реформы, тяга к которой у правых кадетов наблюдалась еще до революции. Год назад я писал небольшую работу о представлениях о земельной реформе в идеологии и взглядах кадетов. Раздел о деятельности их в этом отношении после революции тут будет в тему.
Аграрный вопрос в представлениях кадетов в Советской России 1918 - 1925 гг.
Октябрьская революция сопровождалась репрессиями против буржуазии и ее политической организации, разгоном Учредительного собрания. Объявленные еще до этого партией «врагов народа» кадеты быстро впали в кризис и фактически перешли на нелегальное положение. Теперь необходимо было пересмотреть все свои программные установки и объединить разные силы для свержения большевиков и создания нового государственного порядка - для чего необходимо было выработать новую программу. Однако в конечном итоге этого так и не было сделано. Распадающаяся кадетская партия не смогла провести это, и в итоге ряд ее деятелей лишь оказывали большее или меньшее влияние на выработку политического курса белого движения.
Кризис кадетской партии подхлестнул отъезд Милюкова из Москвы на Украину, где он резко перешел «вправо». В ответ на увещевания Н.Н. Щепкина учитывать радикализм населения он ответил, что Щепкин угодил «в лапы левого центра». Однако как политический реалист и практик Милюков уже тогда склонился к необходимости аграрной реформы и в письмах выступал за новый аграрный проект, закрепляющей сложившееся землевладение [57]. Это было его тяжелой уступкой революции.
Однако это не встретило поддержки большинства кадетского руководства. Наоборот, кадеты стали склоняться вправо. Так, глава московских кадетов П.И. Новгородцев и ряд лидеров партии фактически возглавили антисоветский Правый центр. Бывший московский голова Н.И. Астров вспоминал, что левые кадеты фактически отделились и ходили в свой «Левый центр». Три кадета (Н.И. Астров, Степанов и Щепкин) с согласия Правого центра были членами обеих организаций. Позднее Правый центр откололся от Союза возрождения России и создал собственную организацию - Национальный центр. В нем заняли преобладающее значение правые кадеты.
Выступавшие за созыв Учредительного собрания и победу белого движения члены Национального центра долгое время вообще не уделяли внимание решению социальных вопросов. Однако при укреплении Деникина они начали активно участвовать в разработке его законодательства. В марте 1919 г. по поручению Деникина Астров написал проект декларации аграрного вопроса. Он мог быть разрешен только после свержения Советской власти. Но ввиду его важности предлагалось приступить к разработке аграрных проектов на Юге, руководствуясь сохранением прав собственников, и одновременно признать отчуждение части земли путем выкупа [58].
Даже такой не выходивший за рамки дореволюционной программы проект вызвал возражения правых. Ф.И. Родичев на заседании Национального центра заявил: «Землю нельзя кроить по произволу, брать у одних и отдавать другим - человека связывают с ней такие узы, которые разрывать насильно невозможно. Только прогрессивный земельный налог может привести к разрешению аграрной проблемы». В итоге проект прошел только после того, как было признано, что это ни к чему не обязывающая декларация, сделанная, чтобы дать «характеристику демократических настроений Национального центра» [59].
При этом умеренная часть кадетов признавала, что эта откровенная демагогия им не поможет. Тот же Астров писал Милюкову: «После Чернова и Ленина деревню уже не соблазнишь никакими посулами» и советовал обещать деревне порядок и законность [60]. Комиссия Особого совещания в итоге создала проект, по которому аграрный вопрос откладывался до конца войны. В течение семи лет после нее необходимо было передать за выкуп часть земли крестьянам - не более 30% земли помещиков путем купли-продажи.
Кадеты на Юге это поддерживали. Екатеринодарские, харьковские и другие кадетские организации Юга выступали с правых позиций, требуя, чтобы земельный вопрос решился путем «добровольных сделок». Максимум, что они допускали - принудительное отчуждение за выкуп, причем в целях создания «крепкого крестьянства». Так, харьковское совещание кадетов осенью 1919 г. приняло ростовский проект, в котором призывало передать землю «крепким трудовым хозяйствам» путем «добровольных сделок» через госкредиты [61]. Разумеется, это было неприемлемо для обеих сторон. Итогом этого был полный провал аграрной реформы.
Наиболее подробно это видно из эпистолярного наследия правого кадета В.А. Маклакова, который изложил свои идеи в письмах русскому послу в США Б.А. Бахметеву. Он признавал необходимость в будущем принудительного отчуждения земли за выкуп и уверял, что захватившие землю крестьяне только и ищут возможности отдать помещикам деньги и успокоиться.
В полном противоречии с этими словами он признавал через несколько строк, что провести так реформу нельзя, и описывал раскол помещиков и крестьян: «…Против этого восставали и справа, и слева. Справа были люди, которые не хотели расставаться с землею, требовали ее возврата себе и уже во всяком случае не соглашались принимать за нее фиктивные бумажки, хотя бы в громадных суммах. …Слева говорили, что подобная реформа есть, в сущности, признание права собственности за помещиками, что это признание возмутит крестьян или даст почву для агитации, что, в сущности, это вовсе не реформа и что нужно нечто планомерное и более справедливое, чем эти меры» [62].
Законопроект Особого совещания никак не решал это противоречие, поэтому Маклаков признавал, что реформа никого не удовлетворит. Попытка заставить население платить налог с урожая на захваченной земле взамен на неформальное владение ею откровенно провалилась: заставить крестьян это сделать было невозможно, а помещики были только разозлены. Правительство только показало свою беспомощность: «Во-первых, вместо трети урожая назначило 1/6, а потом заменило ее арендной платой в 200 рублей за десятину. В результате мужик не стал платить ничего, ожидая новых льгот, а помещики негодуют на эти колебания, уверяя, что если бы правительство держалось прежней позиции, то все бы заплатили добровольно» [63].
Похожей была политика колчаковского правительства в Сибири, которая шла под влиянием кадетов. Колчак официально говорил о невозможности «возврата к старому земельному строю» и обещал «создание многочисленного крепкого крестьянского мелкого землевладения за счет крупного».
В развитие этого 26 марта 1919 г. была выпущена декларация, которая заявляла, что захватившие землю имеют право собирать с нее урожай. При этом никаких других прав «захватчикам» земель не давалось и напротив, вводилось обязательство вернуть земли их «прежним» хозяевам, которые обрабатывали ее сами: «Земли, которые обрабатывались… силами семьи владельцев, - земли хуторян, отрубщиков, укрепленцев - подлежат возвращению их законным владельцам». Правительство обещало отдать земли в мелкую собственность, в первую очередь военнослужащим. Судьба земель помещиков никак не оговаривалась. Но, как и на Юге, подразумевалось, что помещики сами продадут ее крестьянам, чему доказательством было постановление Совета министров от 13 июня 1919 г., вводившее правила земельных сделок [64].
Как видим, в годы гражданской войны позиция кадетов в аграрном вопросе сместилась резко вправо по сравнению с их партийной программой. По сути, эта точка зрения была лишь немного модифицированной версией столыпинской реформы. Частичное объяснение этому можно найти в том, что многие члены руководства партии «народной свободы» (Панина, Долгоруков, Трубецкой, Гронский, Родичев и др.) сами являлись крупными землевладельцами и их реакция на аграрный переворот в России была такой же, как у других представителей помещичьего сословия [65].
Левые кадеты сочли, что в правых оппонентах проявились классовые интересы - ведь многие из них происходили из помещиков. Винавер писал Милюкову: «Нельзя же забывать, что Панина крупная помещица», и ей принять перемены в аграрном вопросе «конечно, труднее, чем нам с Вами». Милюков в ответном письме с этим согласился и отметил, что и в левом кадете Оболенском, который никогда земельной собственностью не владел, неожиданно «сказался помещик» [66].
Подтверждение этому мы встречаем в эго-документах этих лиц. Тыркова в эмиграции признавала, что «как-то не связывала» кадетской программы с имением своих родителей: «Я не задумывалась над тем, что ведь и до нас может дойти очередь и нас могут лишить деревенского простора, к которому мы так привыкли, лишить гнезда» [67].
«Левый» кадет Оболенский же в эмиграции уже даже не скрывал своей неприязни к крестьянству. Так, в мемуарах 1937 г. после идиллических воспоминаний о прогрессе в деревне он издевательски писал: «Теперь я думаю, что интерес к газетам в деревнях, появившийся в начале Японской войны, лишь отчасти поддерживался умственными запросами, а в большей степени - курительными потребностями населения» [68].
При этом он же в воспоминаниях оценил весьма точно причины провала реформы: «Деникин, человек военный, ранее чуждый всякой политики, рассчитывал, по-видимому, на руководство кадетской партии в делах внутреннего управления, той партии, которая после февральской революции одна вела борьбу против всего социалистического фронта. А вместо партии его окружали отдельные члены ее, дававшие ему диаметрально противоположные советы. А если принять во внимание, что в его окружение попали и значительно более правые и поправевшие от революции лица, что армия, разрастаясь, впитывала в свой командный состав военных старого закала, что среди всех этих влиятельных людей было немало помещиков, разоренных аграрным движением и стремившихся вернуть себе свои имения, то станет понятным трагическое положение южнорусского «диктатора», демократа по своим симпатиям и полного самых лучших намерений» [69].
Итогом этого стало то, что белое движение на Востоке и Юге провалилось. Лишь правитель Крыма П.Н. Врангель решил провести аграрную реформу на основе фактического признания захвата земель. Однако это проходило уже без участия кадетов, которые почти все эмигрировали. Ответственным за реформу стал глава правительства А.В. Кривошеин, бывший соратник Столыпина, глава Правого центра, близкий к кадетам.
Все современники, в том числе и кадеты, отмечали, что Врангель искренне решить этот вопрос. Так, Оболенский вспоминал, что Врангель показывал ему проект с передачей всей земли крестьянам, считая, что это «дело решенное». Далее он сам признает противоречие в собственных взглядах: «Тут я, давний сторонник коренной земельной реформы, оказался в курьезном положении и стал спорить с правым бароном Врангелем против нее. Я считал опасным во время гражданской войны производить коренную ломку земельных отношений, а нужно предоставить это дело будущей власти, после окончания гражданской войны. Врангель, однако, стоял на своем. Он решил немедленно приступить к реформе». Оболенский и сам понимал настоятельную, хотя и запоздалую необходимость этого, отметив, что если бы такой закон был издан два года назад Деникиным, то «результаты гражданской войны были бы совсем другие» и в итоге вошел в земельную комиссию [70].
Суть реформы состояла в том, что земля передавалась в собственность крестьянам, но за выкуп государству для оплаты прежним собственникам. Стоимость устанавливалась в пятикратном размере за последние 10 лет урожая хлеба с одной казенной десятины. Взносы в госфонд должны были производиться 25 лет. Был издан ряд дополнений, но в целом это было то же самое повторение выкупа земли в собственность крестьян, что и прежде [71].
Немногие кадеты отнеслись даже к такому умеренному варианту без энтузиазма, как к неизбежной необходимости. Маклаков отмечал, явно солидаризируясь с Кривошеиным, что тот «проводит эту реформу без всякого увлечения и этого не скрывает», т.к. она понизит производительность сельского хозяйства: «Но сейчас она стала необходима и экономически, и политически; экономически, так как теперь нет возможностей, чтобы вести большое хозяйство, а политически, так как это есть орудие в борьбе с большевизмом». Да и сам Маклаков считал реформу «глупостью» и признавал сугубо вынужденный характер, отчетливо понимая, что «столыпинский проект» крестьянство не поддержит: «Это нужно делать потому, что в настоящих условиях иначе нельзя заставить эту расходившуюся массу подчиниться тому, что для нее же нужно» [72]. «Левый» кадет Оболенский расценивал проект как сложный и запоздавший, но все же как прогрессивную уступку крестьянству.
Но даже такая программа не имела никаких преимуществ по сравнению с Декретом о земле. Это отлично понимали и сами ее проводники. В порыве откровенности Бахметеву Маклаков признавал: «Аграрная реформа Южно-Русского правительства была отлична, но в уме крестьянина невольно должна была шевелиться мысль: почему, собственно, власть дает мне то, чем я уже владею, притом требует с меня еще какой-то платы?» [73]. Сам Астров тоже в письме А. И. Деникину напомнил о «трагической шутке» А. В. Кривошеина, который говорил: «В этом вопросе нужно поступить так, как ответил Кутузов Александру I на вопрос последнего: может ли он победить Наполеона? На этот вопрос Кутузов ответил: победить не могу, а обмануть постараюсь» [74].
Программа встретила критику и со стороны остатков «левого» крыла и центра в лице Милюкова. Еще до окончательного разгрома Врангеля провал белого движения вынудил их задуматься о полной смене политической тактики и признании революционных изменений в обществе, которые сделали невозможными реставрацию на основе дореволюционных проектов.
Ярким проявлением этого стала «новая тактика», сформулированная П.Н. Милюковым и его сторонниками и опубликованная незадолго до разгром Врангеля в октябре 1920 г. Они признали необходимость «считать вооруженную борьбу законченной, и военную диктатуру отмененной, открытого признания принципов республики, федерации и радикального решения аграрного вопроса - без предрешения воли Учредительного собрания» [75]. В своих трудах они откровенно писали: «Попытка перерешить аграрный вопрос в интересах поместного класса оттолкнула крестьянство. Возвращение старого состава и старых злоупотреблений военно-чиновной бюрократии оттолкнуло остальные элементы местного населения и местную интеллигенцию» [76]. Лучше всего реакцию правых кадетов передает наследие Маклакова, который объяснял, что причины аграрного вопроса были исключительно в нежелании самодержавия развивать землевладение крестьян:
«У нас был не аграрный, но крестьянский вопрос, ибо правовое положение крестьян было особое, притом такое нелепое, что земельная собственность крестьян, которая при других условиях сделала бы его буржуем, благодаря специальным крестьянским законам дала ему пролетарскую психологию, обособила его в особый социальный класс, который был противопоставлен всем остальным, и прежде всего тем, кто имел объективно с ним интерес, т.е. частному землевладельцу. Разрешить «крестьянский» вопрос значило подкопаться под самые устои тогдашнего административного и социального строя, ибо крестьянский вопрос, т.е. особенно крестьянское правовое положение, были отрыжкой крепостного права, которое его пережило, но в известной степени напоминало и заменяло» [77]. С отколом и распадом «правого» крыла, сблизившегося с монархистами, программа Милюкова стала основой для остатков кадетской партии вплоть до распада партии в начале 1930-х.
Итак, мы можем видеть, что после революции 1905-1907 гг. кадетов постиг кризис. Напуганная размахом революции, отсутствием поддержки широкими слоями своей программы, она отказалась от радикализма в идеологии и практике. Это означало, что пересмотр программы в аграрном вопросе был затруднен. Воззрения членов партии не изменились, но любой пересмотр официальной программы грозил бы расколом слишком разных ее элементов. Если немногочисленные левые кадеты продолжали отстаивать отчуждение земель и ликвидацию крупного землевладения, то правые кадеты проявили поддержку столыпинской реформы, которую хотели лишь расширить.
Поэтому на практике попытки обращения аграрной программы, не раз поднимавшиеся на заседаниях Думы, съездах и конференциях партии, всегда блокировались правыми кадетами при поддержке вечно колеблющегося центра, предпочитающего статус-кво.
Это привело к параличу работы партии в этом направлении, который продлился до самой Октябрьской революции. Лишь с распадом партии правое крыло получило возможность опробовать свои воззрения. Они вылились в модификацию столыпинской реформы с опорой на крупного крестьянина-землевладельца - программу, не нужную ни помещикам, ни крестьянам. Лишь после жестокого опыта гражданской войны остатки центра и левых объединились и вынужденно признали аграрную реформу свершившейся на деле. Итогом стал фактический, а потом и формальной распад кадетской партии в эмиграции.
Можно коротко сказать, что за 15 лет политической жизни партия кардинально не меняла воззрения в аграрном вопросе. Лишь правое крыло частично эволюционировало к поддержке и развитию столыпинской реформы.
57. Канищева Н.Н. Дневник П. Н. Милюкова как исторический источник // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2004. №1. С. 11.
58. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 279-280.
59. Протокол заседания Всероссийского Национального Центра от 31 марта 1919 г. // Всероссийский Национальный Центр / сост. и автор коммент. Н.И.Канищева, автор введ. и отв.ред. В.В.Шелохаев. М., 2001. С. 150-151.
60. Там же. С. 178.
61. Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России: XVIII - начало XXI века. Москва-Берлин, 2015. С. 298.
62. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 2. Сентябрь 1921 - май 1923. М., 2002. С. 143.
63. Там же. С. 144.
64. Цветков В.Ж. Аграрно-крестьянская политика Белого движения в России // Новый исторический вестник. 2007. № 1(15). С. 118-120.
65. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 282.
66. Там же.
67. Тыркова А.В. То, чего больше не будет. Нью-Йорк, 1954. С. 245.
68. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988. С. 279.
69. Там же. С. 282.
70. Там же. С. 706-708.
71. Яковлев А.В. Аграрно-крестьянский вопрос в программах белого движения (1919 - 1920 гг.) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. №5. 2009. С. 324-325.
72. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А.Бахметев - В.А.Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 1. Август 1919 - сентябрь 1920. М., 2002. С. 457.
73. Там же. С. 272.
74. Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и её крах. М.: Мысль, 1983. С. 179-180.
75. Милюков П.Н. Россия на переломе. Т. 2. Париж, 1927. С. 240.
76. Вардин И. Раскол партии кадетов // Красная новь. 1921. № 3. С. 272.
77. Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 2. Сентябрь 1921 - май 1923. М., 2002. С. 489.
После долгих и трудных переговоров согласился остаться в Крыму А. В. Кривошеин. Его появление было встречено восторгом одних, открытым неудовольствием других. Со временем удастся разобраться, кто был прав. Пока ясно одно. Смелого, творческого ума, железной воли и таланта быстро схватывать и отчетливо формулировать требования жизни у покойного А. В. в Крыму уже не оказалось. От прежних лет остались только большая трудоспособность и настойчивость. Его ясный, холодный ум трезво оценивал шаткость крымского положения, веры, порыва не было. Ему деятельно помогал в работе Н. В. Савич. Остальные члены Совета при главнокомандующем, позднее переименованного в правительство Юга России, только усердно ведали своими департаментами. На первых же заседаниях обнаружилось, что за исключением двух-трех человек в правительстве «общие вопросы» никого не интересуют. Большинство честно докладывало текущие дела и молча пило чай, когда заходила речь о чем-либо действительно серьезном. Воли решительно властвовать, заставить делать по-своему, глубокого убеждения, что именно так, а не иначе и следовало поступать, у них не проявлялось. «Смотреть в корень» умели только сам главнокомандующий, П. Б. Струве, А. В. Кривошеин, да изредка В. С. Налбандов.
Все же за свое очень короткое существование эта власть сделала несколько ответственных попыток разрешить насущные вопросы жизни.
На первое место среди них нужно, конечно, поставить «Приказ о земле» 20 мая со всеми к нему дополнениями и Положение о волостных земских учреждениях. (За границей изданы в Константинополе отдельной брошюрой.)
В самом Крыму, собственно, никакого аграрного вопроса не было. Земельный закон, главным образом, пре-/174/-следовал цели агитационные. Надо знать, сколько раз нашим войскам приходилось пересекать Северную Таврию, чтобы не удивляться, что провести в жизнь его не удалось. Но все сведения, поступавшие из деревни, и сильное беспокойство большевиков показывали, что в общем эта попытка разрешения труднейшей социальной русской проблемы была намечена очень удачно. Правда, хорошего исполнительного аппарата не было, на местах бывали злоупотребления, с которыми Главное командование энергично боролось. Так, через месяц после опубликования закона генералу Врангелю пришлось констатировать «неправильное понимание распоряжений об уплате аренды и скопщины» и категорически воспретить взыскание более У5 среднего урожая. Тогда же было приказано всем войсковым частям «оказать народу деятельную помощь в уборке урожая и засеве озимых».
В основу этого закона был положен принцип «земля трудящимся на ней хозяевам». Переход земли должен был быть закреплен в наследственную собственность за выплату ее стоимости государству. Ежегодные взносы определялись в 1/5 среднего урожая и взимались хлебом или его стоимостью в течение 25 лет. Проводить в жизнь этот закон должны были сами крестьяне в лице выборных на волостных сходах волостных и уездных земельных советов, в последнем участвовали и представители судебного ведомства, мировые судьи и чиновник министерства финансов. Руководили проведением реформы уездные и губернские посредники по земельным делам.
15 июля было издано «Временное положение о волостных земских учреждениях». «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответственность за порядок его ведения», - было сказано в приказе главнокомандующего. Волостное земство получило самую широкую компетенцию и избиралось сходами из всех ведущих самостоятельно полевое или полуусадебное хозяйство, не исключая и женщин, без различия сословий.
В беседе с редакторами севастопольских газет А. В. Кривошеин так определил значение этого закона: «Есть два пути государственного творчества. Гений /175/ Великого Петра строил сверху. Начинал с Академии, Сената, Синода. Великолепное здание Петра рухнуло. Русскую революцию можно понимать как попытку ликвидировать задания великого преобразователя. Теперь делаются попытки начинать работу с начала, снизу, заложить новый фундамент. Все осадить к низам. К интенсивному и свободному строительству призваны новые силы, широко ставится вопрос о децентрализации всего государственного управления. Вся власть на местах передается мелкому собственнику. Вся деятельность уездного земства перенесена в волость. Мы отдали крестьянам-соб-ственникам не только власть земскую, но и всю власть административную. Все будет зависеть от того, как покажет себя с точки зрения государственности и национальной культуры класс крестьян-собственников. Справится ли он с тяжелой задачей, выпавшей на его долю. Посмотрим, как обеспечит он церковь, какова будет его школа, больница, суд. Я лично глубоко верю в здравый государственный смысл русской деревни. Вместе с покойным П. А. Столыпиным работал над поднятием ее благополучия. Эта вера не оставляет меня и теперь».
Увы, этим ожиданиям не суждено было осуществиться. Закон начал проводиться в жизнь, когда положение на фронте уже было очень тяжелым.
Все же кое-где настроения современной деревни успели вылиться с достаточной полнотой. В Крыму этот закон произвел сильное впечатление. За проведением его в жизнь следили внимательно. Как ни странно, а смелая «ставка на деревню» встретила резкую оппозицию в среде левых земских кадетов. При обсуждении проекта особенно резко возражал против расширения власти волостного земства председатель Таврической губернской управы князь В. А. Оболенский. Он определенно народу не верил и настаивал на сохранении прежней компетенции уездных и губернских земств. Его левее и «демократичнее» оказался А. В. Кривошеин.
Жизнь показала, что он был прав. Первые же выборы волостных земельных советов показали, что деревня твердо стоит на строго государственной точке зрения. Ре-/175/-волюционный угар прошел. Выборы проходили спокойно, с полным сознанием важности предстоящей работы. Выбирали действительно лучших. Совершенно неожиданно для всех волостные сходы с огромным уважением отнеслись к уцелевшим интеллигентным работникам на местах. Их начали приглашать нарасхват. В секретари комитетов охотнее всего выбирали местных мировых судей. Интересно отметить, что деревня научилась высоко ценить интеллигентный труд. Сходы могли по своему усмотрению назначать своим выборным должностным лица денежное за их труд вознаграждение. И вот, к нашему удивлению, если приходил интеллигентный человек, жалование ему назначалось крестьянами необыкновенно высокое. Были сходы, которые не пожалели для своего секретаря платить из своего кармана 100 тысяч в месяц, в Севастополе в то время «особа 4-го класса» получала только 60 тысяч. Поучительно и отношение крестьян к «палачам-помещикам». Закон отдавал землевладельца в полную власть схода. Сход мог дать ему землю, а мог и не дать. И здесь крестьянство оказалось на высоте. Усадьбы были возвращены всюду, без всяких разговоров. Почти везде возвращали и пахоть. Размеры возвращенного участка очень колебались, но, помню, доходили до 400 десятин, что для этих мест было очень много. Эвакуация прервала в самом интересном месте проведение в жизнь этого опыта.
Большие споры и острое недовольство вызывала в Крыму экономическая политика В. С. Налбандова. С экономикой вообще, конечно, было плохо, и неудивительно. Нужно просто чудом признать вообще, что семь месяцев существовали ничем не обеспеченные крымские бумажки. Ведь у белых, особенно вначале, ровно ничего за душой не было. А все, начиная с пушек, снарядов и обмундирования и кончая последним фунтом хлеба и сахара, приходилось покупать главным образом на иностранную валюту, по спекулятивным ценам. Отчего это удавалось, разобраться могут только специалисты. Факт остается: все ухитрялись доставать, и чем дальше, тем во все больших размерах. Займов не делали. /177/
К осени на освобожденной территории появился хлеб. Урожай, к счастью, оказался хорошим. К использованию его в интересах армии и были направлены все усилия Налбандова. После некоторых колебаний решено было объявить что-то вроде государственной монополии на внешнюю торговлю хлебом. Эта мера била больно по карманам отечественных экспортеров, и против нее ополчились все. Генеральный бой был дан в августе на Экономическом совещании, на которое съехались по приглашению главнокомандующего из-за границы виднейшие представители промышленности и финансов (П. Л. Барк, П. Рябушинский, В. И. Гурко и др.). Налбандов в конце концов победил, его меры были одобрены. Конечно, по русскому обыкновению, при проведении этой меры в жизнь без злоупотреблений не обошлось. Особенно отличалось наше константинопольское представительство. /178/
Левитский В.М. Борьба на Юге. Факты. Люди. Настроения / предисл. В.В. Шульгина; сост. науч. ред., авт. вступ. ст. и коммент. А.А. Чемакин. М.: Фонд "Связь Эпох", 2019. С. 174-178.
В принципе, ничего удивительного. Левитский был правым кадетом, поэтому он иначе и не мог оценить реформу, которую проводили именно правые кадеты на положениях, по сути, повторения и развития столыпинской реформы, тяга к которой у правых кадетов наблюдалась еще до революции. Год назад я писал небольшую работу о представлениях о земельной реформе в идеологии и взглядах кадетов. Раздел о деятельности их в этом отношении после революции тут будет в тему.
Аграрный вопрос в представлениях кадетов в Советской России 1918 - 1925 гг.
Октябрьская революция сопровождалась репрессиями против буржуазии и ее политической организации, разгоном Учредительного собрания. Объявленные еще до этого партией «врагов народа» кадеты быстро впали в кризис и фактически перешли на нелегальное положение. Теперь необходимо было пересмотреть все свои программные установки и объединить разные силы для свержения большевиков и создания нового государственного порядка - для чего необходимо было выработать новую программу. Однако в конечном итоге этого так и не было сделано. Распадающаяся кадетская партия не смогла провести это, и в итоге ряд ее деятелей лишь оказывали большее или меньшее влияние на выработку политического курса белого движения.
Кризис кадетской партии подхлестнул отъезд Милюкова из Москвы на Украину, где он резко перешел «вправо». В ответ на увещевания Н.Н. Щепкина учитывать радикализм населения он ответил, что Щепкин угодил «в лапы левого центра». Однако как политический реалист и практик Милюков уже тогда склонился к необходимости аграрной реформы и в письмах выступал за новый аграрный проект, закрепляющей сложившееся землевладение [57]. Это было его тяжелой уступкой революции.
Однако это не встретило поддержки большинства кадетского руководства. Наоборот, кадеты стали склоняться вправо. Так, глава московских кадетов П.И. Новгородцев и ряд лидеров партии фактически возглавили антисоветский Правый центр. Бывший московский голова Н.И. Астров вспоминал, что левые кадеты фактически отделились и ходили в свой «Левый центр». Три кадета (Н.И. Астров, Степанов и Щепкин) с согласия Правого центра были членами обеих организаций. Позднее Правый центр откололся от Союза возрождения России и создал собственную организацию - Национальный центр. В нем заняли преобладающее значение правые кадеты.
Выступавшие за созыв Учредительного собрания и победу белого движения члены Национального центра долгое время вообще не уделяли внимание решению социальных вопросов. Однако при укреплении Деникина они начали активно участвовать в разработке его законодательства. В марте 1919 г. по поручению Деникина Астров написал проект декларации аграрного вопроса. Он мог быть разрешен только после свержения Советской власти. Но ввиду его важности предлагалось приступить к разработке аграрных проектов на Юге, руководствуясь сохранением прав собственников, и одновременно признать отчуждение части земли путем выкупа [58].
Даже такой не выходивший за рамки дореволюционной программы проект вызвал возражения правых. Ф.И. Родичев на заседании Национального центра заявил: «Землю нельзя кроить по произволу, брать у одних и отдавать другим - человека связывают с ней такие узы, которые разрывать насильно невозможно. Только прогрессивный земельный налог может привести к разрешению аграрной проблемы». В итоге проект прошел только после того, как было признано, что это ни к чему не обязывающая декларация, сделанная, чтобы дать «характеристику демократических настроений Национального центра» [59].
При этом умеренная часть кадетов признавала, что эта откровенная демагогия им не поможет. Тот же Астров писал Милюкову: «После Чернова и Ленина деревню уже не соблазнишь никакими посулами» и советовал обещать деревне порядок и законность [60]. Комиссия Особого совещания в итоге создала проект, по которому аграрный вопрос откладывался до конца войны. В течение семи лет после нее необходимо было передать за выкуп часть земли крестьянам - не более 30% земли помещиков путем купли-продажи.
Кадеты на Юге это поддерживали. Екатеринодарские, харьковские и другие кадетские организации Юга выступали с правых позиций, требуя, чтобы земельный вопрос решился путем «добровольных сделок». Максимум, что они допускали - принудительное отчуждение за выкуп, причем в целях создания «крепкого крестьянства». Так, харьковское совещание кадетов осенью 1919 г. приняло ростовский проект, в котором призывало передать землю «крепким трудовым хозяйствам» путем «добровольных сделок» через госкредиты [61]. Разумеется, это было неприемлемо для обеих сторон. Итогом этого был полный провал аграрной реформы.
Наиболее подробно это видно из эпистолярного наследия правого кадета В.А. Маклакова, который изложил свои идеи в письмах русскому послу в США Б.А. Бахметеву. Он признавал необходимость в будущем принудительного отчуждения земли за выкуп и уверял, что захватившие землю крестьяне только и ищут возможности отдать помещикам деньги и успокоиться.
В полном противоречии с этими словами он признавал через несколько строк, что провести так реформу нельзя, и описывал раскол помещиков и крестьян: «…Против этого восставали и справа, и слева. Справа были люди, которые не хотели расставаться с землею, требовали ее возврата себе и уже во всяком случае не соглашались принимать за нее фиктивные бумажки, хотя бы в громадных суммах. …Слева говорили, что подобная реформа есть, в сущности, признание права собственности за помещиками, что это признание возмутит крестьян или даст почву для агитации, что, в сущности, это вовсе не реформа и что нужно нечто планомерное и более справедливое, чем эти меры» [62].
Законопроект Особого совещания никак не решал это противоречие, поэтому Маклаков признавал, что реформа никого не удовлетворит. Попытка заставить население платить налог с урожая на захваченной земле взамен на неформальное владение ею откровенно провалилась: заставить крестьян это сделать было невозможно, а помещики были только разозлены. Правительство только показало свою беспомощность: «Во-первых, вместо трети урожая назначило 1/6, а потом заменило ее арендной платой в 200 рублей за десятину. В результате мужик не стал платить ничего, ожидая новых льгот, а помещики негодуют на эти колебания, уверяя, что если бы правительство держалось прежней позиции, то все бы заплатили добровольно» [63].
Похожей была политика колчаковского правительства в Сибири, которая шла под влиянием кадетов. Колчак официально говорил о невозможности «возврата к старому земельному строю» и обещал «создание многочисленного крепкого крестьянского мелкого землевладения за счет крупного».
В развитие этого 26 марта 1919 г. была выпущена декларация, которая заявляла, что захватившие землю имеют право собирать с нее урожай. При этом никаких других прав «захватчикам» земель не давалось и напротив, вводилось обязательство вернуть земли их «прежним» хозяевам, которые обрабатывали ее сами: «Земли, которые обрабатывались… силами семьи владельцев, - земли хуторян, отрубщиков, укрепленцев - подлежат возвращению их законным владельцам». Правительство обещало отдать земли в мелкую собственность, в первую очередь военнослужащим. Судьба земель помещиков никак не оговаривалась. Но, как и на Юге, подразумевалось, что помещики сами продадут ее крестьянам, чему доказательством было постановление Совета министров от 13 июня 1919 г., вводившее правила земельных сделок [64].
Как видим, в годы гражданской войны позиция кадетов в аграрном вопросе сместилась резко вправо по сравнению с их партийной программой. По сути, эта точка зрения была лишь немного модифицированной версией столыпинской реформы. Частичное объяснение этому можно найти в том, что многие члены руководства партии «народной свободы» (Панина, Долгоруков, Трубецкой, Гронский, Родичев и др.) сами являлись крупными землевладельцами и их реакция на аграрный переворот в России была такой же, как у других представителей помещичьего сословия [65].
Левые кадеты сочли, что в правых оппонентах проявились классовые интересы - ведь многие из них происходили из помещиков. Винавер писал Милюкову: «Нельзя же забывать, что Панина крупная помещица», и ей принять перемены в аграрном вопросе «конечно, труднее, чем нам с Вами». Милюков в ответном письме с этим согласился и отметил, что и в левом кадете Оболенском, который никогда земельной собственностью не владел, неожиданно «сказался помещик» [66].
Подтверждение этому мы встречаем в эго-документах этих лиц. Тыркова в эмиграции признавала, что «как-то не связывала» кадетской программы с имением своих родителей: «Я не задумывалась над тем, что ведь и до нас может дойти очередь и нас могут лишить деревенского простора, к которому мы так привыкли, лишить гнезда» [67].
«Левый» кадет Оболенский же в эмиграции уже даже не скрывал своей неприязни к крестьянству. Так, в мемуарах 1937 г. после идиллических воспоминаний о прогрессе в деревне он издевательски писал: «Теперь я думаю, что интерес к газетам в деревнях, появившийся в начале Японской войны, лишь отчасти поддерживался умственными запросами, а в большей степени - курительными потребностями населения» [68].
При этом он же в воспоминаниях оценил весьма точно причины провала реформы: «Деникин, человек военный, ранее чуждый всякой политики, рассчитывал, по-видимому, на руководство кадетской партии в делах внутреннего управления, той партии, которая после февральской революции одна вела борьбу против всего социалистического фронта. А вместо партии его окружали отдельные члены ее, дававшие ему диаметрально противоположные советы. А если принять во внимание, что в его окружение попали и значительно более правые и поправевшие от революции лица, что армия, разрастаясь, впитывала в свой командный состав военных старого закала, что среди всех этих влиятельных людей было немало помещиков, разоренных аграрным движением и стремившихся вернуть себе свои имения, то станет понятным трагическое положение южнорусского «диктатора», демократа по своим симпатиям и полного самых лучших намерений» [69].
Итогом этого стало то, что белое движение на Востоке и Юге провалилось. Лишь правитель Крыма П.Н. Врангель решил провести аграрную реформу на основе фактического признания захвата земель. Однако это проходило уже без участия кадетов, которые почти все эмигрировали. Ответственным за реформу стал глава правительства А.В. Кривошеин, бывший соратник Столыпина, глава Правого центра, близкий к кадетам.
Все современники, в том числе и кадеты, отмечали, что Врангель искренне решить этот вопрос. Так, Оболенский вспоминал, что Врангель показывал ему проект с передачей всей земли крестьянам, считая, что это «дело решенное». Далее он сам признает противоречие в собственных взглядах: «Тут я, давний сторонник коренной земельной реформы, оказался в курьезном положении и стал спорить с правым бароном Врангелем против нее. Я считал опасным во время гражданской войны производить коренную ломку земельных отношений, а нужно предоставить это дело будущей власти, после окончания гражданской войны. Врангель, однако, стоял на своем. Он решил немедленно приступить к реформе». Оболенский и сам понимал настоятельную, хотя и запоздалую необходимость этого, отметив, что если бы такой закон был издан два года назад Деникиным, то «результаты гражданской войны были бы совсем другие» и в итоге вошел в земельную комиссию [70].
Суть реформы состояла в том, что земля передавалась в собственность крестьянам, но за выкуп государству для оплаты прежним собственникам. Стоимость устанавливалась в пятикратном размере за последние 10 лет урожая хлеба с одной казенной десятины. Взносы в госфонд должны были производиться 25 лет. Был издан ряд дополнений, но в целом это было то же самое повторение выкупа земли в собственность крестьян, что и прежде [71].
Немногие кадеты отнеслись даже к такому умеренному варианту без энтузиазма, как к неизбежной необходимости. Маклаков отмечал, явно солидаризируясь с Кривошеиным, что тот «проводит эту реформу без всякого увлечения и этого не скрывает», т.к. она понизит производительность сельского хозяйства: «Но сейчас она стала необходима и экономически, и политически; экономически, так как теперь нет возможностей, чтобы вести большое хозяйство, а политически, так как это есть орудие в борьбе с большевизмом». Да и сам Маклаков считал реформу «глупостью» и признавал сугубо вынужденный характер, отчетливо понимая, что «столыпинский проект» крестьянство не поддержит: «Это нужно делать потому, что в настоящих условиях иначе нельзя заставить эту расходившуюся массу подчиниться тому, что для нее же нужно» [72]. «Левый» кадет Оболенский расценивал проект как сложный и запоздавший, но все же как прогрессивную уступку крестьянству.
Но даже такая программа не имела никаких преимуществ по сравнению с Декретом о земле. Это отлично понимали и сами ее проводники. В порыве откровенности Бахметеву Маклаков признавал: «Аграрная реформа Южно-Русского правительства была отлична, но в уме крестьянина невольно должна была шевелиться мысль: почему, собственно, власть дает мне то, чем я уже владею, притом требует с меня еще какой-то платы?» [73]. Сам Астров тоже в письме А. И. Деникину напомнил о «трагической шутке» А. В. Кривошеина, который говорил: «В этом вопросе нужно поступить так, как ответил Кутузов Александру I на вопрос последнего: может ли он победить Наполеона? На этот вопрос Кутузов ответил: победить не могу, а обмануть постараюсь» [74].
Программа встретила критику и со стороны остатков «левого» крыла и центра в лице Милюкова. Еще до окончательного разгрома Врангеля провал белого движения вынудил их задуматься о полной смене политической тактики и признании революционных изменений в обществе, которые сделали невозможными реставрацию на основе дореволюционных проектов.
Ярким проявлением этого стала «новая тактика», сформулированная П.Н. Милюковым и его сторонниками и опубликованная незадолго до разгром Врангеля в октябре 1920 г. Они признали необходимость «считать вооруженную борьбу законченной, и военную диктатуру отмененной, открытого признания принципов республики, федерации и радикального решения аграрного вопроса - без предрешения воли Учредительного собрания» [75]. В своих трудах они откровенно писали: «Попытка перерешить аграрный вопрос в интересах поместного класса оттолкнула крестьянство. Возвращение старого состава и старых злоупотреблений военно-чиновной бюрократии оттолкнуло остальные элементы местного населения и местную интеллигенцию» [76]. Лучше всего реакцию правых кадетов передает наследие Маклакова, который объяснял, что причины аграрного вопроса были исключительно в нежелании самодержавия развивать землевладение крестьян:
«У нас был не аграрный, но крестьянский вопрос, ибо правовое положение крестьян было особое, притом такое нелепое, что земельная собственность крестьян, которая при других условиях сделала бы его буржуем, благодаря специальным крестьянским законам дала ему пролетарскую психологию, обособила его в особый социальный класс, который был противопоставлен всем остальным, и прежде всего тем, кто имел объективно с ним интерес, т.е. частному землевладельцу. Разрешить «крестьянский» вопрос значило подкопаться под самые устои тогдашнего административного и социального строя, ибо крестьянский вопрос, т.е. особенно крестьянское правовое положение, были отрыжкой крепостного права, которое его пережило, но в известной степени напоминало и заменяло» [77]. С отколом и распадом «правого» крыла, сблизившегося с монархистами, программа Милюкова стала основой для остатков кадетской партии вплоть до распада партии в начале 1930-х.
Итак, мы можем видеть, что после революции 1905-1907 гг. кадетов постиг кризис. Напуганная размахом революции, отсутствием поддержки широкими слоями своей программы, она отказалась от радикализма в идеологии и практике. Это означало, что пересмотр программы в аграрном вопросе был затруднен. Воззрения членов партии не изменились, но любой пересмотр официальной программы грозил бы расколом слишком разных ее элементов. Если немногочисленные левые кадеты продолжали отстаивать отчуждение земель и ликвидацию крупного землевладения, то правые кадеты проявили поддержку столыпинской реформы, которую хотели лишь расширить.
Поэтому на практике попытки обращения аграрной программы, не раз поднимавшиеся на заседаниях Думы, съездах и конференциях партии, всегда блокировались правыми кадетами при поддержке вечно колеблющегося центра, предпочитающего статус-кво.
Это привело к параличу работы партии в этом направлении, который продлился до самой Октябрьской революции. Лишь с распадом партии правое крыло получило возможность опробовать свои воззрения. Они вылились в модификацию столыпинской реформы с опорой на крупного крестьянина-землевладельца - программу, не нужную ни помещикам, ни крестьянам. Лишь после жестокого опыта гражданской войны остатки центра и левых объединились и вынужденно признали аграрную реформу свершившейся на деле. Итогом стал фактический, а потом и формальной распад кадетской партии в эмиграции.
Можно коротко сказать, что за 15 лет политической жизни партия кардинально не меняла воззрения в аграрном вопросе. Лишь правое крыло частично эволюционировало к поддержке и развитию столыпинской реформы.
57. Канищева Н.Н. Дневник П. Н. Милюкова как исторический источник // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2004. №1. С. 11.
58. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 279-280.
59. Протокол заседания Всероссийского Национального Центра от 31 марта 1919 г. // Всероссийский Национальный Центр / сост. и автор коммент. Н.И.Канищева, автор введ. и отв.ред. В.В.Шелохаев. М., 2001. С. 150-151.
60. Там же. С. 178.
61. Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России: XVIII - начало XXI века. Москва-Берлин, 2015. С. 298.
62. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 2. Сентябрь 1921 - май 1923. М., 2002. С. 143.
63. Там же. С. 144.
64. Цветков В.Ж. Аграрно-крестьянская политика Белого движения в России // Новый исторический вестник. 2007. № 1(15). С. 118-120.
65. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 282.
66. Там же.
67. Тыркова А.В. То, чего больше не будет. Нью-Йорк, 1954. С. 245.
68. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988. С. 279.
69. Там же. С. 282.
70. Там же. С. 706-708.
71. Яковлев А.В. Аграрно-крестьянский вопрос в программах белого движения (1919 - 1920 гг.) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. №5. 2009. С. 324-325.
72. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А.Бахметев - В.А.Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 1. Август 1919 - сентябрь 1920. М., 2002. С. 457.
73. Там же. С. 272.
74. Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и её крах. М.: Мысль, 1983. С. 179-180.
75. Милюков П.Н. Россия на переломе. Т. 2. Париж, 1927. С. 240.
76. Вардин И. Раскол партии кадетов // Красная новь. 1921. № 3. С. 272.
77. Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. В 3-х томах. Том 2. Сентябрь 1921 - май 1923. М., 2002. С. 489.