Данные о политзаключенных МПКК
Эпиграф:
"Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика"
Наконец последнее. Эту работу из сборника РГАСПИ хотелось бы представить отдельно. Озвучена она была еще на пленарке, с графиками, таблицами и т.д. Комментировать ее особо не буду, потому что считаю откровенно нелепым комментировать выборку из полутысячи анкет одной слабоисследованной структуры в отношении заключенных, которых на рубеже 1921-1922 гг. насчитывалось до 150.000 чел. (если приплюсовать сюда исправительно-трудовые лагеря). И это в отношение одной-единственной Москвы. Уверения авторши на мой вопрос, что выборка репрезентативна, я считаю наглым свистежом сомнительными.
Отмечу лишь, что большое количество рабочих в списках может объясняться как угодно, от того, что это представители свергнутых классов, пошедших на работу ввиду отсутствия альтернативы, то массовых выемок эсеровских активистов, которые шли именно в начале 1920-х. Обратите внимание на колоссальное количество грамотных - почти поголовное, причем с солидной долей обладателей высшего образования.
Что до большого количества сердечников, то тут все понятно - сердце труднее было диагностировать и потому легче было имитировать эту болезнь и откосить от заключения, что зеки охотно и делали. Авторша сама так на пленарке и сказала.
А вот ее уверения, будто "такой партии "коммунисты" - нет", и заключенные вписывали это в графу, чтобы подчеркнуть лояльность - я считаю сомнительной и предполагаю, что многие арестованные действительно были нашкодившими членами партии, которых гребли за плохую верность, но они, как люди активные, знали про МПКК, и оправдывались в том числе через него.
Короче, статья очередное доказательство того, что факт статистики, сам по себе, ничего не значит, и его надо объяснять на основе еще адовой прорвы косвенных источников.
Реконструкция социального портрета арестованных в ходе красного террора (по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест»)
Сальцева Алина Дмитриевна (МГУ имени М.В. Ломоносова)
В исследовании рассматриваются проблемы, касающиеся острого периода, отмеченного не только ожесточенными боями на фронтах Гражданской войны, но и жестокими карательными мерами. После убийства М.С. Урицкого и покушения на В.И. Ленина был объявлен Красный террор, породивший тысячи арестов и заключенных. Под каток первых репрессий советской власти попали люди самых разных классов.
На фоне этих событий, по инициативе известных общественных деятелей Н.К. Муравьева, Е.П. Пешковой и М.Л. Винавера, в апреле 1918 г. было открыто Общество для помощи политическим заключенным Московский Политический Красный Крест (МПКК). Открытие МПКК было санкционировано Наркомюстом. Общество ставило своей целью оказание юридической и материальной помощи людям, арестованным по обвинениям в политических преступлениях.
Для оказания помощи политическим заключенным сотрудники МПКК собирали сведения о них. Заключенные, либо их родственники заполняли опросные листы - анкеты, содержащие сведения о возрасте, национальности, семейном положении, состоянии здоровья, причинах ареста, образовании, трудовой деятельности и партийности политических заключенных.
На основе опросных листов политических заключенных автором была разработана база данных в СУБД Microsoft Access. Большая часть документации МПКК введена в научный оборот впервые [1].
Целью работы было изучение социальных и демографических характеристик политических заключенных на основе сформированной базы данных.
В результате проведенного исследования было выявлено, что динамика арестов имела определенную логику, отражающую социально-политические процессы, происходившие в стране в рассмотренные годы. Анализ причин арестов выявил, что наибольшее число политических заключенных 1918-1922 гг. обвинялось в контрреволюции. Другими часто встре-/358/
1. ГА РФ.Ф. Р-8419. Московский политический Красный Крест. Оп. 1.
чающимися обвинениями были участие в белом движении, шпионаж и антисоветская агитация. При анализе опросных листов МПКК следует учитывать, что часто заключенные могли назвать лишь причину своего ареста. 20% заключенных не указали, какое обвинение им официально предъявлено, еще 34% обвинение было не известно. Это обусловлено тем, что опросные листы заполнялись, в том числе, заключенными, еще находящимися под следствием, либо их родственниками, не имеющими возможности получить информацию об обвинении. Из тех заключенных, обвинение которых известно, наибольшая доля осуждены за контрреволюционные преступления, включая агитацию против советской власти - 30%. За службу у белых, оказание помощи белому движению и проживание на территории белых арестовано 15% заключенных. Еще 12% обвиняются в шпионаже. В заложниках находились 6% от общего числа политических заключенных 1918-1922 гг.
Причины арестов разнятся год от года. Так, наибольшее количество арестов за контрреволюцию пришлось на 1919 и 1921 гг. - 27%, против 22% в 1920, обвинения в агитации участились в 1921 г. - 17%, по сравнению с 9% и 8% в предыдущие годы. В 1920 г. мы видим наибольший процент арестованных за службу у белых - 23%, содействие белым - 9%, в то время как в 1919 г. эта сумма не превышала 9 и 6% соответственно, а в 1921 г. упала до 3%. Доля арестованных за шпионаж, после 6 и 10% в 1919-1920 гг., вырастает до 23% в 1922 г. Также существенно вырастает в 1922 г. доля заложников - 14%, против 6 и 3% в предыдущие годы. В целом же наибольшее количество арестов пришлось на 1920 г.
Социальные характеристики. Реконструкция социального портрета политических заключенных показала, что среди них абсолютно доминировали грамотные, в противовес распределению уровня грамотности в структуре населения страны в целом. Неграмотных и малограмотных было всего 5% и 4% соответственно. Среди женщин процент неграмотных и малограмотных выше. В основном, политическими заключенными были люди со средним (37%) и начальным (28%) образованием. У женщин наиболее высокий процент начального образования, тогда как у мужчин - среднего. Высшее образование было у 24% политических заключенных.
Выявились профессиональные доминанты. Несмотря на декларируемую большевиками борьбу с чуждыми классами, большая часть политических заключенных принадлежала к служащим и рабочим, в то время как военные, чиновники и представители интеллигентских профессий составляли меньшие доли. Доля рабочих из общего числа политических заключенных составляет 21%, служащих - 24%. А военные, в первую очередь белогвардейцы и офицеры царской армии, по численности оказались только на третьем месте в числе арестованных. Почти такую же долю среди заключенных занимали крестьяне. В их число попали в первую очередь участники крестьянских восстаний. В целом же доля крестьян среди политических заключенных оказалась существенно меньшей, чем их доля в структуре народонаселения России.
Также было установлено, что большая часть политических заключенных - 67% сменила род деятельности после революции. Примечательно, /359/ что 72% из них сменили род деятельности после Октябрьской революции, тогда как после Февральской революции профессия изменилась только у 28% заключенных.
Интерес представляет и вопрос о партийной принадлежности политических заключенных. Графа «партийность» заполнялась по желанию. Ее оставили пустой 36% заключенных, еще 53% указали себя беспартийными. Партийным или сочувствующим себя называют 10%. Из указавших свою партийность на первом месте по количеству оказались эсеры, следом идут коммунисты, представители партий социал-демократов, анархистов и РСДРП составляют примерно одинаковое количество.
Демографические характеристики. Подавляющее большинство политических заключенных были русскими - 65,5%, что соответствует данным переписи населения 1920 г. [1]
Проведенный анализ половозрастного состава политических заключенных показал, что это были преимущественно молодые люди, до 35 лет, тогда как в структуре населения России преобладали люди старше 30 лет.
Ожидаемо низкой оказалась доля женщин - 12%, что соответствует гипотезе о большей активности мужчин в политических событиях того времени. Среди мужчин наибольшую долю составляют заключенные в возрасте 26-30 лет. Женщины были несколько моложе - 21-25 лет. То есть утверждение о том, что молодые люди более политически активны и чаще склонны к радикальным взглядам, справедливо для женщин даже больше, чем для мужчин.
Более половины заключенных состояли в браке. При этом, доля женатых мужчин была заметно выше доли замужних женщин.
Доля политических заключенных, имевших иждивенцев, была выше, чем доля состоящих в браке - 61% от общего числа заключенных. Это объясняется тем, что на иждивении у арестованных могли находиться не только жены и дети, но и родители, и другие родственники.
Жаловались на состояние здоровья 53% заключенных, причем из них 37% указывали, что заболели в тюрьме. Всего же заболевших в тюрьме было 19,5% от общего числа политических заключенных.
Наибольшее число политических заключенных жаловались на заболевания сердца. Инфекционные заболевания, такие как туберкулез и тиф, встречаются реже, чем предполагалось изначально.
Таковы основные социальные характеристики политических заключенных в годы «Красного Террора». Более подробные сведения приводятся в недавно вышедших статьях автора [2].
1. Сборник статистических сведений по Союзу ССР 1918-1923 // Труды Центрального Статистического Управления. Т. XVIII. М., 1924.
2. Сальцева А.Д. Анализ базы данных по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест» (1918-1922): динамика арестов и их причины // Историческая информатика. 2017. №2. C. 5-23; Сальцева А.Д. Реконструкция социального портрета политических заключенных Красного террора по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест» (1918-1922 гг.): анализ базы данных // Историческая информатика. 2017. № 3. C. 78-93.
Гражданские конфликты и гражданские войны в истории. Исторические документы и актуальные проблемы археографии, источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени: Сборник материалов Восьмой международной конференции молодых ученых и специалистов «Clio-2018» / [отв. ред. А. К. Сорокин]. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. C. 358-360.
"Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика"
Наконец последнее. Эту работу из сборника РГАСПИ хотелось бы представить отдельно. Озвучена она была еще на пленарке, с графиками, таблицами и т.д. Комментировать ее особо не буду, потому что считаю откровенно нелепым комментировать выборку из полутысячи анкет одной слабоисследованной структуры в отношении заключенных, которых на рубеже 1921-1922 гг. насчитывалось до 150.000 чел. (если приплюсовать сюда исправительно-трудовые лагеря). И это в отношение одной-единственной Москвы. Уверения авторши на мой вопрос, что выборка репрезентативна, я считаю наглым свистежом сомнительными.
Отмечу лишь, что большое количество рабочих в списках может объясняться как угодно, от того, что это представители свергнутых классов, пошедших на работу ввиду отсутствия альтернативы, то массовых выемок эсеровских активистов, которые шли именно в начале 1920-х. Обратите внимание на колоссальное количество грамотных - почти поголовное, причем с солидной долей обладателей высшего образования.
Что до большого количества сердечников, то тут все понятно - сердце труднее было диагностировать и потому легче было имитировать эту болезнь и откосить от заключения, что зеки охотно и делали. Авторша сама так на пленарке и сказала.
А вот ее уверения, будто "такой партии "коммунисты" - нет", и заключенные вписывали это в графу, чтобы подчеркнуть лояльность - я считаю сомнительной и предполагаю, что многие арестованные действительно были нашкодившими членами партии, которых гребли за плохую верность, но они, как люди активные, знали про МПКК, и оправдывались в том числе через него.
Короче, статья очередное доказательство того, что факт статистики, сам по себе, ничего не значит, и его надо объяснять на основе еще адовой прорвы косвенных источников.
Реконструкция социального портрета арестованных в ходе красного террора (по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест»)
Сальцева Алина Дмитриевна (МГУ имени М.В. Ломоносова)
В исследовании рассматриваются проблемы, касающиеся острого периода, отмеченного не только ожесточенными боями на фронтах Гражданской войны, но и жестокими карательными мерами. После убийства М.С. Урицкого и покушения на В.И. Ленина был объявлен Красный террор, породивший тысячи арестов и заключенных. Под каток первых репрессий советской власти попали люди самых разных классов.
На фоне этих событий, по инициативе известных общественных деятелей Н.К. Муравьева, Е.П. Пешковой и М.Л. Винавера, в апреле 1918 г. было открыто Общество для помощи политическим заключенным Московский Политический Красный Крест (МПКК). Открытие МПКК было санкционировано Наркомюстом. Общество ставило своей целью оказание юридической и материальной помощи людям, арестованным по обвинениям в политических преступлениях.
Для оказания помощи политическим заключенным сотрудники МПКК собирали сведения о них. Заключенные, либо их родственники заполняли опросные листы - анкеты, содержащие сведения о возрасте, национальности, семейном положении, состоянии здоровья, причинах ареста, образовании, трудовой деятельности и партийности политических заключенных.
На основе опросных листов политических заключенных автором была разработана база данных в СУБД Microsoft Access. Большая часть документации МПКК введена в научный оборот впервые [1].
Целью работы было изучение социальных и демографических характеристик политических заключенных на основе сформированной базы данных.
В результате проведенного исследования было выявлено, что динамика арестов имела определенную логику, отражающую социально-политические процессы, происходившие в стране в рассмотренные годы. Анализ причин арестов выявил, что наибольшее число политических заключенных 1918-1922 гг. обвинялось в контрреволюции. Другими часто встре-/358/
1. ГА РФ.Ф. Р-8419. Московский политический Красный Крест. Оп. 1.
чающимися обвинениями были участие в белом движении, шпионаж и антисоветская агитация. При анализе опросных листов МПКК следует учитывать, что часто заключенные могли назвать лишь причину своего ареста. 20% заключенных не указали, какое обвинение им официально предъявлено, еще 34% обвинение было не известно. Это обусловлено тем, что опросные листы заполнялись, в том числе, заключенными, еще находящимися под следствием, либо их родственниками, не имеющими возможности получить информацию об обвинении. Из тех заключенных, обвинение которых известно, наибольшая доля осуждены за контрреволюционные преступления, включая агитацию против советской власти - 30%. За службу у белых, оказание помощи белому движению и проживание на территории белых арестовано 15% заключенных. Еще 12% обвиняются в шпионаже. В заложниках находились 6% от общего числа политических заключенных 1918-1922 гг.
Причины арестов разнятся год от года. Так, наибольшее количество арестов за контрреволюцию пришлось на 1919 и 1921 гг. - 27%, против 22% в 1920, обвинения в агитации участились в 1921 г. - 17%, по сравнению с 9% и 8% в предыдущие годы. В 1920 г. мы видим наибольший процент арестованных за службу у белых - 23%, содействие белым - 9%, в то время как в 1919 г. эта сумма не превышала 9 и 6% соответственно, а в 1921 г. упала до 3%. Доля арестованных за шпионаж, после 6 и 10% в 1919-1920 гг., вырастает до 23% в 1922 г. Также существенно вырастает в 1922 г. доля заложников - 14%, против 6 и 3% в предыдущие годы. В целом же наибольшее количество арестов пришлось на 1920 г.
Социальные характеристики. Реконструкция социального портрета политических заключенных показала, что среди них абсолютно доминировали грамотные, в противовес распределению уровня грамотности в структуре населения страны в целом. Неграмотных и малограмотных было всего 5% и 4% соответственно. Среди женщин процент неграмотных и малограмотных выше. В основном, политическими заключенными были люди со средним (37%) и начальным (28%) образованием. У женщин наиболее высокий процент начального образования, тогда как у мужчин - среднего. Высшее образование было у 24% политических заключенных.
Выявились профессиональные доминанты. Несмотря на декларируемую большевиками борьбу с чуждыми классами, большая часть политических заключенных принадлежала к служащим и рабочим, в то время как военные, чиновники и представители интеллигентских профессий составляли меньшие доли. Доля рабочих из общего числа политических заключенных составляет 21%, служащих - 24%. А военные, в первую очередь белогвардейцы и офицеры царской армии, по численности оказались только на третьем месте в числе арестованных. Почти такую же долю среди заключенных занимали крестьяне. В их число попали в первую очередь участники крестьянских восстаний. В целом же доля крестьян среди политических заключенных оказалась существенно меньшей, чем их доля в структуре народонаселения России.
Также было установлено, что большая часть политических заключенных - 67% сменила род деятельности после революции. Примечательно, /359/ что 72% из них сменили род деятельности после Октябрьской революции, тогда как после Февральской революции профессия изменилась только у 28% заключенных.
Интерес представляет и вопрос о партийной принадлежности политических заключенных. Графа «партийность» заполнялась по желанию. Ее оставили пустой 36% заключенных, еще 53% указали себя беспартийными. Партийным или сочувствующим себя называют 10%. Из указавших свою партийность на первом месте по количеству оказались эсеры, следом идут коммунисты, представители партий социал-демократов, анархистов и РСДРП составляют примерно одинаковое количество.
Демографические характеристики. Подавляющее большинство политических заключенных были русскими - 65,5%, что соответствует данным переписи населения 1920 г. [1]
Проведенный анализ половозрастного состава политических заключенных показал, что это были преимущественно молодые люди, до 35 лет, тогда как в структуре населения России преобладали люди старше 30 лет.
Ожидаемо низкой оказалась доля женщин - 12%, что соответствует гипотезе о большей активности мужчин в политических событиях того времени. Среди мужчин наибольшую долю составляют заключенные в возрасте 26-30 лет. Женщины были несколько моложе - 21-25 лет. То есть утверждение о том, что молодые люди более политически активны и чаще склонны к радикальным взглядам, справедливо для женщин даже больше, чем для мужчин.
Более половины заключенных состояли в браке. При этом, доля женатых мужчин была заметно выше доли замужних женщин.
Доля политических заключенных, имевших иждивенцев, была выше, чем доля состоящих в браке - 61% от общего числа заключенных. Это объясняется тем, что на иждивении у арестованных могли находиться не только жены и дети, но и родители, и другие родственники.
Жаловались на состояние здоровья 53% заключенных, причем из них 37% указывали, что заболели в тюрьме. Всего же заболевших в тюрьме было 19,5% от общего числа политических заключенных.
Наибольшее число политических заключенных жаловались на заболевания сердца. Инфекционные заболевания, такие как туберкулез и тиф, встречаются реже, чем предполагалось изначально.
Таковы основные социальные характеристики политических заключенных в годы «Красного Террора». Более подробные сведения приводятся в недавно вышедших статьях автора [2].
1. Сборник статистических сведений по Союзу ССР 1918-1923 // Труды Центрального Статистического Управления. Т. XVIII. М., 1924.
2. Сальцева А.Д. Анализ базы данных по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест» (1918-1922): динамика арестов и их причины // Историческая информатика. 2017. №2. C. 5-23; Сальцева А.Д. Реконструкция социального портрета политических заключенных Красного террора по материалам общества помощи политическим заключенным «Московский Политический Красный Крест» (1918-1922 гг.): анализ базы данных // Историческая информатика. 2017. № 3. C. 78-93.
Гражданские конфликты и гражданские войны в истории. Исторические документы и актуальные проблемы археографии, источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени: Сборник материалов Восьмой международной конференции молодых ученых и специалистов «Clio-2018» / [отв. ред. А. К. Сорокин]. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. C. 358-360.