Jan 11, 2020 18:21
У нас плюс 18, наконец-то лето. К сожалению, все оба дня лета у меня работа, потому что Фурканчик, вооруженный магическим кристаллом, как-то заранее углядел приближение глобального и краткого, как периоды моего пребывания в социальных сетях вроде этой, солнечного лета, и укатил в Филадельфию страдать мигренью (во всяком случае, именно об этом он мне строчит сообщения, как будто нет никакого другого приличного занятия в Филадельфии-то!). Я распахнула двери, вытащила наружу пеленальный столик и насыпала в блюдо бесплатных восковых камей, чтобы люди их наконец-то разобрали, потому что у нас оказалось множество ненужных восковых камей. Конечно же, когда людям предлагают что-то бесплатно, они ведут себя, как немножко сердитые утренние животные - нюхают, рассматривают. Выбирают. Они выбирают себе камеи! Одну понюхали, другую, третью. Морщат нос.
- Они одинаковые! - говорю я с крыльца, куда я вышла посидеть и поиграть в май-месяц со стаканчиком морошкового кофе (в неспрессо завезли морошковый кофе, очень рекомендую). - Просто забирайте и идите себе.
- А как это использовать? А что с этим сделать? А для чего это нам?
- Вообще мы это продаем за 10 долларов, - говорю я. - А сейчас раздаем бесплатно. У нас акция. Берите, потом разберетесь.
- А что я могу с этим сделать? А я могу это продать или вернуть? Это мыло или спички?
Это гречка и тушенка. Никогда, никогда не отдавайте никому ничего бесплатно. Скажем, когда у меня вышла книга, я вдруг поняла, что я больше никогда никому ее не подарю бесплатно, вообще ни одному человеку, и это не жажда шальной монеты и не сквапнасць (как это по-русски, ой), а элемент психомагии - чтобы книга продавалась, книга должна продаваться! Поэтому если кому-то она была нужна, я заказывала ее в Минске, покупала ее, ее привозили сюда в Нью-Йорк - и я ее перепродавала за ту же цену. Мне казалось ужасно несправедливым отдавать такую хорошую книгу бесплатно - потому что бесплатную книгу как материальный объект никто не будет читать! Я до сих пор считаю, что негласное правило магии покупки-продажи, наложенное мной на книгу-объект, как вето, поспособствовала мгновенной распродаже тиража (распродажа тиража - непростое украшенье). Это, кстати, не относится к pdf и любым другим электронным версиям, это правило работает для объекта, но мне пока сложно сформулировать, как оно работает.
Немного думала о том, как положено праздновать юбилеи в Нью-Йорке, потому что есть некоторая вероятность (не стопроцентная), что мне придется. Я опять же подумала про Джона Леннона (вся моя жизнь в Нью-Йорке - это перформанс и оммаж Джону Леннону; я даже распадалась, как группа Битлз, между прочим! и тоже после 30 обратилась к контемпорари арту! и тоже оставила несчастную любимую Европу! и тоже ездила в Лос-Анджелес кутить с китаянками! ой, это все притянуто за уши, но он тоже притягивал!), и погуглила то, о чем я раньше могла только догадываться - как Джон Леннон отпраздновал свое сорокалетие в Нью-Йорке. Оказалось, что весь этот день он работал в студии, пока его фанаты толпились около дома и выкладывали из цветов композиции под его окнами (он их так и не увидел). Йоко подарила ему бриллиантовый значок с американским флагом - по бриллианту на каждый штат; Джон приколол его к рубашке и так и пошел в студию. Еще Йоко заказала в подарок мужу и сыну (они родились в один день и праздновали 40- и 5-летие) самолетную роспись во небесях над Центральным Парком - самолет должен был пролететь и написать "с днем рождения, дорогие Джон и Шон!". Джон Леннон пришел домой из студии, точнее, приехал на лимузине, но фанаты это дело как-то пропустили и не заметили, и продолжили толпиться и ждать его, чтобы поздравить. В пять часов вылетели самолеты и начали писать во небесях над Центральным Парком "с днем рождения, дорогие Джон и Шон" и все фанаты убежали в Центральный Парк, чтобы увидеть там Джона Леннона. Джон Леннон же завалился спать сразу после студии, где работал до этого всю ночь, поэтому самолетов не видел. Шон вместе с другом семьи, чье имя мы тут называть не будем, смотрели на это все дело с балкона; когда Джон Леннон проснулся, самолеты уже улетели, поэтому волшебный момент облачного сорокалетия над Нью-Йорком был проебан. В честь такой серьезной даты он собирался поехать наконец-то домой в Англию, где не был (внимание) 9 лет, но не сложилось.
Господи, я только что поняла, что Джон Леннон тоже, как и я, имел сложности с въездом-выездом, а также документами, визами и гринкартами. И он не мог выезжать из США 9 лет. С 31 августа 1971 года. Какой ужас, почему я раньше как-то не осознавала этого. Я просто думала, что он просто жил себе и жил в Нью-Йорке, почему нет, все хотели бы пожить в Нью-Йорке; еще я знала, что у него была довольно стремная долгоиграющая история с депортацией и политикой - но мне в голову не приходило, что к этому прилагается эта вот жуткая линия отрыва (а она прилагается), когда ты 9 лет не был дома! Это даже не 5! Конечно, когда живешь в Нью-Йорке, это все не проблема - к тебе постоянно все приезжают. Но теперь мне как-то ужасно жалко Джона Леннона, который так и не съездил домой. Вот так ты едешь в Нью-Йорк во время свадебного путешествия - и зависаешь там на 9 лет, и когда наконец-то можешь выехать обратно, тебе простреливают дырку в сердце. Так себе история, так себе.
И к вопросу про дырки в сердце. Вчера, в день смерти Боуи (четыре года уже), дочитала книгу Патти Смит "Год обезьяны". В конце она подводит итоги этого страшного года: выборы Трампа, смерть Сэнди Перлмана, болезнь и смерть Сэма Шепарда. Я удивилась: где Боуи? Почему ни слова про Боуи? Да, она пишет в основном про друзей юности, а Боуи был, скорей, иконический персонаж, а не веха ее биографии, да и в целом эта история - не про него; Патти прежде всего превентивно оплакивает себя и собственную память как единственный контейнер, где хранятся образы этих людей, но все равно мне показалась интересной эта версия ужасного драматичного 2016-го с вычеркнутой из него смертью Боуи. Так много собственной смерти вокруг, что Боуи как бы не втискивается, не помещается - слишком огромный. А может быть, это какой-то отдельный случай немоты - она в целом, кажется, ничего не написала о Боуи, когда он умер. Наверное, дело в том, что ее голос звучит только там, где без него - пустота и отсутствие. Про Боуи писал и говорил весь мир, а про Сэнди Перлмана, написавшего самую красивую в мире песню про смерть (да, жнец!) - вот, книжка Патти, и ничего больше.