После марафона.
В две первые свои поездки на крупные старты в Мюнхен и Париж мы просыпались утром следующего за пробегом дня, после одиннадцати становились бомжами, оставляя вещи в камере хранения отеля. Полдня болтались по городу, потом полдня летели и всю ночь ехали. Такое времяпровождение настолько выматывало, что впечатление о поездке было изрядно смазано.
Еще летом мы с другом решили больше никогда этого не делать без какой-либо сверх необходимости. Нам понравилась идея день после марафона проводить, целиком посвящая себя отдыху и посещению интересных мест, а для отъезда планировать следующее утро, чтобы к вечеру быть дома.
Я очень люблю послесоревновательное утро. Просыпаешься с чувством исполненного долга, предвкушая несколько выходных от бега.
Утро в Амстердаме обещает великолепный день. За окном легкий туман окутал хайвей и дома напротив. Во дворе отеля тишина, не нарушаемая ни криками птиц, ни шелестом листьев. Ветки деревьев застыли в молочном безмолвии. Где-то очень высоко первые лучи солнца пытаются пробиться к земле, растворяясь в тумане.
Лениво сползаю с кровати. Ничего не болит, ноги ходят. Открываю окно. Свежий теплый воздух наполняет легкие. Смотрю вниз.
Из хостела напротив разъезжаются марафонцы. Их много, все с маленькими рюкзаками или сумками на колесах. Я прислушиваюсь к речи. Говорят по-французски. Мне становится грустно, хочется крикнуть им что-нибудь напутственное, но я представляю, как это будет выглядеть, подавляю в себе такое желание. Молча смотрю вниз, надеясь, что кто-нибудь поднимет голову, и мне удастся помахать им рукой. Они прощаются между собой и расходятся, так и не обратив на меня внимание.
Завтракаем. Строим план на сегодняшний день.
В первой половине дня мы посетим блошиный рынок и Национальный музей. Вечером просто погуляем по городу.
До блошиного рынка едем на метро, правда сначала репетируем наш маршрут в аэропорт, то есть смотрим расписание трамвая и автобуса, на который нам предстоит пересесть в пяти трамвайных остановках от отеля.
Метро в Амстердаме ходит под землей и по земле, линий немного. Трамвай более распространенный транспорт, но мы испытываем все способы передвижения.
Пока стоим на пересадочной станции, день разгуливается, солнце испаряет остатки тумана, становится довольно тепло, также тепло, как и в первые два дня нашего здесь пребывания. «Что такого неправильного сделали тридцать восемь тысяч человек, что именно на один единственный день погода сыграла с ними нехорошую шутку?» --- эта мысль приходит мне в голову, когда ни один листочек не дрожит на деревьях, растущих за забором станции.
Друг достает из рюкзака яблоко. Станционная галка нагло клянчит кусочки, ест лениво, выбирает только мякоть, кожуру не трогает.
Прибывает наш поезд. Машинист, видя в моих руках фотоаппарат, машет мне рукой. Здесь многие люди, завидев, что их снимают, улыбаются, с удовольствием позируют.
Вагон почти пустой. На скамейке напротив мужчина и женщина. Я сразу распознаю в них марафонцев. Хорошо выбеганные, красивые люди. Болтаем.
Выходим на Ватерлоо Плейн. Поднимаемся наверх. Высокий собор, вокруг него торговые ряды, какие были у нас в девяностые. Большая барахолка. Голландского здесь немного. Платья и футболки из трикотажа с напечатанными на нем картинами Рембрандта и Ван Гога. Вязаные шапки в виде звериных морд. Брелоки и магниты с видами Голландии.
Я хочу найти колокольчик, который вешают на шею корове. У меня есть такой из Мюнхена и из Каяани. Торговцы объясняют мне, что в Голландии нет такой традиции, вешать коровам колокольчики, за колокольчиками нужно ехать в Швейцарию.
Мы бродим между рядами хлама, некоторые старые вещи вызывают воспоминания из детства, керосинки, посуда, старые фотоаппараты. Я делаю фотографии, понравившихся мне предметов.
На выходе с рынка у последнего торговца на столах разложены коньки. Старые деревянные с металлическими лезвиями и чисто металлические. Коньки без ботинок. Они выполнены как на картинах тысяча шестисотых годов. Их нужно привязывать к обуви тесемками. Я долго и пристально рассматриваю различные модели, фотографирую. Торговец вскакивает со стула и гневно тычет пальцем в табличку, что лежит на столе. На табличке по-английски написано: «Делать фото можно, только если что-то покупаешь».
Мы выходим с рынка. Коньки не дают мне покоя. Я же фигуристка, муж мой конькобежец. Я буду очень жалеть, что не купила такую старину. Муж узнает, а я ведь обязательно расскажу, и тоже не одобрит. Мы останавливаемся, совещаемся с другом минуту и решаем вернуться.
Я покупаю пару, что мне сразу приглянулась, мой размер. Торговец аккуратно упаковывает ее в пакет, улыбается и предлагает сфотографировать всё, что я хочу.
Мы идем прогуляться по набережным каналов. Обсуждаем покупку. «Колокольчиков тут нет, зато есть вещица по профессии. Буду совсем старая, сделаю себе музей всякой хрени, которую привожу из разных поездок».
Перед нами красивый старый мост. Он неразводной с массивными арочными пролетами. Мы останавливаемся в середине моста. На каналах, которые образуют перед мостом перекресток, идет оживленное движение, баржи, катера, прогулочные плоскодонки. Впереди перед нами и слева от нас по очереди разводят и сводят мосты, давая попеременно пройти баржам и проехать машинам и велосипедистам. Мы, как и многие здесь туристы, стоим и зачарованно смотрим на происходящее. Амстердам живет своей обычной жизнью.
Затем прыгаем в первый попавшийся трамвай, едем несколько остановок. Выходим на площади, где установлен памятник Рембрандту. Туристы фотографируются на фоне.
Перед памятником фонтан, вода льется по шершавой плите, напоминающей обломок скалы. Два взъерошенных голубя сидят на уступах плиты, распластывая крылья так, чтобы вода затекала под них. Сначала я думаю, что голуби заболели и не в силах сидеть прямо. Потом присматриваюсь и вижу, как они подставляют под струи воды тело под крыльями, стараясь направить поток перьями крыльев. После их отлета трогаю воду. Она здесь теплая.
Мы идем по площади, где расположено множество кафешек. Сейчас день, столы и стулья на площади перед кафешками пусты, как кресла в зрительном зале до спектакля. Наступит вечер, и эти места займут посетители, туристы и местные завсегдатаи.
Сворачиваем в узкую улочку. Солнечно, тепло и тихо.
Выходим к цветочному рынку. Ну, где еще можно покупать луковицы и семена, если не в Голландии. Тюльпаны, фриттилярии, анемоны, афлатунские луки, амарилисы продают поштучно, в мешочках и в ящиках. Многообразие форм и расцветок. Любой цветовод-любитель упадет в «голодный» обморок при виде этого изобилия. Хорошо, что тут нет моей мамы.
Снова садимся в трамвай. Наша цель Рейксмюзеум. Национальный музей Амстердама не такой большой как Д’ Орсе и Лувр в Париже. Картин здесь намного меньше. На первом этаже прикладное искусство, на втором полотна Рембрандта, его учеников и других художников Голландии. Я показываю другу людей на коньках на льду канала на пейзажах. Голландия считается родиной катания на коньках.
Долго всматриваюсь в лица на портретах, как живые, обращаю внимание на детали одежды, как тщательно они выписаны, особенно кружева, манжеты и воротники. После портретов окончательно прихожу к выводу, что импрессионизм это натуральная халтура, и Ван Гог первый халтурщик. Набросали что-то намеками, ничего не прописали, и претендуют на новое движение. Правильно их не пускали в приличные музеи! Пусть меня кто-нибудь переубедит в обратном. А сейчас вообще никто рисовать не умеет!
После музея домой. Отдохнуть, переварить впечатления и обратно в город. У нас еще целых полдня и вечер в столице деревянных башмаков, фарфора, цветоводства и мореплавания.
Еще летом мы с другом решили больше никогда этого не делать без какой-либо сверх необходимости. Нам понравилась идея день после марафона проводить, целиком посвящая себя отдыху и посещению интересных мест, а для отъезда планировать следующее утро, чтобы к вечеру быть дома.
Я очень люблю послесоревновательное утро. Просыпаешься с чувством исполненного долга, предвкушая несколько выходных от бега.
Утро в Амстердаме обещает великолепный день. За окном легкий туман окутал хайвей и дома напротив. Во дворе отеля тишина, не нарушаемая ни криками птиц, ни шелестом листьев. Ветки деревьев застыли в молочном безмолвии. Где-то очень высоко первые лучи солнца пытаются пробиться к земле, растворяясь в тумане.
Лениво сползаю с кровати. Ничего не болит, ноги ходят. Открываю окно. Свежий теплый воздух наполняет легкие. Смотрю вниз.
Из хостела напротив разъезжаются марафонцы. Их много, все с маленькими рюкзаками или сумками на колесах. Я прислушиваюсь к речи. Говорят по-французски. Мне становится грустно, хочется крикнуть им что-нибудь напутственное, но я представляю, как это будет выглядеть, подавляю в себе такое желание. Молча смотрю вниз, надеясь, что кто-нибудь поднимет голову, и мне удастся помахать им рукой. Они прощаются между собой и расходятся, так и не обратив на меня внимание.
Завтракаем. Строим план на сегодняшний день.
В первой половине дня мы посетим блошиный рынок и Национальный музей. Вечером просто погуляем по городу.
До блошиного рынка едем на метро, правда сначала репетируем наш маршрут в аэропорт, то есть смотрим расписание трамвая и автобуса, на который нам предстоит пересесть в пяти трамвайных остановках от отеля.
Метро в Амстердаме ходит под землей и по земле, линий немного. Трамвай более распространенный транспорт, но мы испытываем все способы передвижения.
Пока стоим на пересадочной станции, день разгуливается, солнце испаряет остатки тумана, становится довольно тепло, также тепло, как и в первые два дня нашего здесь пребывания. «Что такого неправильного сделали тридцать восемь тысяч человек, что именно на один единственный день погода сыграла с ними нехорошую шутку?» --- эта мысль приходит мне в голову, когда ни один листочек не дрожит на деревьях, растущих за забором станции.
Друг достает из рюкзака яблоко. Станционная галка нагло клянчит кусочки, ест лениво, выбирает только мякоть, кожуру не трогает.
Прибывает наш поезд. Машинист, видя в моих руках фотоаппарат, машет мне рукой. Здесь многие люди, завидев, что их снимают, улыбаются, с удовольствием позируют.
Вагон почти пустой. На скамейке напротив мужчина и женщина. Я сразу распознаю в них марафонцев. Хорошо выбеганные, красивые люди. Болтаем.
Выходим на Ватерлоо Плейн. Поднимаемся наверх. Высокий собор, вокруг него торговые ряды, какие были у нас в девяностые. Большая барахолка. Голландского здесь немного. Платья и футболки из трикотажа с напечатанными на нем картинами Рембрандта и Ван Гога. Вязаные шапки в виде звериных морд. Брелоки и магниты с видами Голландии.
Я хочу найти колокольчик, который вешают на шею корове. У меня есть такой из Мюнхена и из Каяани. Торговцы объясняют мне, что в Голландии нет такой традиции, вешать коровам колокольчики, за колокольчиками нужно ехать в Швейцарию.
Мы бродим между рядами хлама, некоторые старые вещи вызывают воспоминания из детства, керосинки, посуда, старые фотоаппараты. Я делаю фотографии, понравившихся мне предметов.
На выходе с рынка у последнего торговца на столах разложены коньки. Старые деревянные с металлическими лезвиями и чисто металлические. Коньки без ботинок. Они выполнены как на картинах тысяча шестисотых годов. Их нужно привязывать к обуви тесемками. Я долго и пристально рассматриваю различные модели, фотографирую. Торговец вскакивает со стула и гневно тычет пальцем в табличку, что лежит на столе. На табличке по-английски написано: «Делать фото можно, только если что-то покупаешь».
Мы выходим с рынка. Коньки не дают мне покоя. Я же фигуристка, муж мой конькобежец. Я буду очень жалеть, что не купила такую старину. Муж узнает, а я ведь обязательно расскажу, и тоже не одобрит. Мы останавливаемся, совещаемся с другом минуту и решаем вернуться.
Я покупаю пару, что мне сразу приглянулась, мой размер. Торговец аккуратно упаковывает ее в пакет, улыбается и предлагает сфотографировать всё, что я хочу.
Мы идем прогуляться по набережным каналов. Обсуждаем покупку. «Колокольчиков тут нет, зато есть вещица по профессии. Буду совсем старая, сделаю себе музей всякой хрени, которую привожу из разных поездок».
Перед нами красивый старый мост. Он неразводной с массивными арочными пролетами. Мы останавливаемся в середине моста. На каналах, которые образуют перед мостом перекресток, идет оживленное движение, баржи, катера, прогулочные плоскодонки. Впереди перед нами и слева от нас по очереди разводят и сводят мосты, давая попеременно пройти баржам и проехать машинам и велосипедистам. Мы, как и многие здесь туристы, стоим и зачарованно смотрим на происходящее. Амстердам живет своей обычной жизнью.
Затем прыгаем в первый попавшийся трамвай, едем несколько остановок. Выходим на площади, где установлен памятник Рембрандту. Туристы фотографируются на фоне.
Перед памятником фонтан, вода льется по шершавой плите, напоминающей обломок скалы. Два взъерошенных голубя сидят на уступах плиты, распластывая крылья так, чтобы вода затекала под них. Сначала я думаю, что голуби заболели и не в силах сидеть прямо. Потом присматриваюсь и вижу, как они подставляют под струи воды тело под крыльями, стараясь направить поток перьями крыльев. После их отлета трогаю воду. Она здесь теплая.
Мы идем по площади, где расположено множество кафешек. Сейчас день, столы и стулья на площади перед кафешками пусты, как кресла в зрительном зале до спектакля. Наступит вечер, и эти места займут посетители, туристы и местные завсегдатаи.
Сворачиваем в узкую улочку. Солнечно, тепло и тихо.
Выходим к цветочному рынку. Ну, где еще можно покупать луковицы и семена, если не в Голландии. Тюльпаны, фриттилярии, анемоны, афлатунские луки, амарилисы продают поштучно, в мешочках и в ящиках. Многообразие форм и расцветок. Любой цветовод-любитель упадет в «голодный» обморок при виде этого изобилия. Хорошо, что тут нет моей мамы.
Снова садимся в трамвай. Наша цель Рейксмюзеум. Национальный музей Амстердама не такой большой как Д’ Орсе и Лувр в Париже. Картин здесь намного меньше. На первом этаже прикладное искусство, на втором полотна Рембрандта, его учеников и других художников Голландии. Я показываю другу людей на коньках на льду канала на пейзажах. Голландия считается родиной катания на коньках.
Долго всматриваюсь в лица на портретах, как живые, обращаю внимание на детали одежды, как тщательно они выписаны, особенно кружева, манжеты и воротники. После портретов окончательно прихожу к выводу, что импрессионизм это натуральная халтура, и Ван Гог первый халтурщик. Набросали что-то намеками, ничего не прописали, и претендуют на новое движение. Правильно их не пускали в приличные музеи! Пусть меня кто-нибудь переубедит в обратном. А сейчас вообще никто рисовать не умеет!
После музея домой. Отдохнуть, переварить впечатления и обратно в город. У нас еще целых полдня и вечер в столице деревянных башмаков, фарфора, цветоводства и мореплавания.