Иван Крутиков. "В прифронтовых лесах". Часть 1.
Фрагмент из книги Ивана Крутикова "В прифронтовых лесах" о рейде Пушкинского партизанского отряда в леса южнее Вырицы в сентябре 1941 г.
Скан книги любезно предоставлен И. Фисенко fisenfender@mail.ru
ВТОРОЙ РЕЙД
14 сентября отряд покинул Пушкин. Мы доехали до станции Семрино. Нам, разведчикам, дали задание - выяснить обстановку.
Часа через четыре мы вернулись. Сведения, добытые нами, были самые противоречивые. Никто толком не знал, где проходит линия фронта. Решили пробраться в тыл к немцам ночью. Пошли лесом.
В пути мы встретили человека в форме советского пограничника с трофейным автоматом на груди. Командир и комиссар отряда поговорили с ним, проверили документы. Вскоре мы узнали, что фамилия пограничника - Барханов, звание - старшина.
Барханов рассказал, что их отряд принял первый бой на рассвете 22 июня. Дрались до последнего патрона. В живых осталась горстка бойцов. Вышли из окружения, попалив одну из пехотных частей Красной Армии, участвовали в тяжелых боях. А сегодня утром Барханов снова вышел из окружения. Узнав, что ночью мы собираемся пробраться в тыл к немцам, он упросил Емельянова и Негри зачислить его бойцом в отряд. Вечером, на привале, комиссар рассказывал нам:
- Вы знаете, товарищи, чем тронул нас старшина? Ведь был в окружении, шел по занятой немцами территории не одну сотню километров. Шел, ежечасно рискуя попасть в плен. И представьте себе, ничего не бросил. Когда он выложил из карманов комсомольский билет, удостоверение личности, грамоту за отличную боевую подготовку, билет разрядника по боксу, я не только поверил этому человеку, но и проникся к нему глубоким уважением.
С наступлением темноты отряд двинулся в путь. Шли в колонне по одному, соблюдая все меры предосторожности. Команда передавалась шепотом по цепочке. Двигались мы очень медленно. Ночью в лесу ориентировались еще плохо. Ежеминутно проваливались в канавы, натыкались на деревья. Ветки больно хлестали по лицу. Тяжелый, двухпудовый вещевой, мешок пригибал к земле, лямки больно резали плечи.
За ночь мы прошли не больше десяти километров. До шоссейной дороги, идущей на Вырицу, было уже недалеко, но пересекать ее засветло не хотелось. Решили до вечера переждать в лесу. Отряд занял круговую оборону. Часов в одиннадцать послышалась стрельба; она не прекращалась до вечера. Мы недоумевали: кто бы это мог стрелять? Отряд весь день был настороже, в боевой готовности, ожидая появления немцев.
С группой товарищей я ушел в разведку. Мы подобрались к дороге, когда по ней уже началось движение, - в сторону Ленинграда двигались колонны вражеских войск.
Вскоре из леса вышла под немецким конвоем группа пленных красноармейцев. Стало ясно, кто вел автоматную и пулеметную стрельбу, - немцы прочесывали лес, а выходившие из окружения отдельные группы красноармейцев вступали с ними в бой. Мы прислушались. Стрельба доносилась со всех сторон, в одном месте умолкала, в другом - вспыхивала и разрасталась. Вот где-то левее нас, должно быть на опушке, послышались разрывы гранат. Нет сомнения - сквозь вражеские цепи прорывались наши люди. Кто они?
Нам некогда было задерживаться. Командование приказало отыскать удобное место для перехода дороги. Западнее деревни Каушта лес примыкал к шоссе. Лучшего и желать нельзя...
Избегая стычки с немцами, мы благополучно вернулись к своим.
В полночь отряд перешел дорогу, а к утру следующего дня достиг своей старой базы. Здесь мы немного отдохнули. Днем тронулись дальше. Через несколько часов мы подошли к большому болоту и еще издали услыхали ржание лошадей. Начальник штаба Иванов приказал Цыпину, Козиеву и мне разведать местность, узнать, чья это кавалерия.
Маскируясь, мы стали пробираться заболоченным кустарником и через несколько минут увидели печальную картину: в трясине гибли лошади. Я насчитал их больше сотни. Они были строевыми - на некоторых виднелись седла. Одни делали отчаянные усилия, чтобы вырваться из топи, других уже почти засосало... Учуяв людей, они подняли головы.
Мы поторопились уйти. Шли, огибая северную окраину болота по кромке леса. Еще долго преследовало нас протяжное, тоскливое ржание...
Отряду предстояло переправиться через реку Оредеж. По карте возле деревни Клетно был показан брод, но кто его знает, существовал ли он сейчас, ведь карта была шестилетней давности.
Разведать брод послали нашу группу: Цыпина, Козиева и меня. Мы выбрались на опушку леса и недалеко от деревни замаскировались в кустарнике. Стали вести наблюдение. Домов не было видно, их загораживал лесок. Метрах в двухстах впереди текла река. В том месте, где на карте был указан брод, река оказалась довольно широкой: сорок-пятьдесят метров. До леса на противоположном берегу совершенно открытая местность: отряд могут обнаружить немцы. Но было и одно неоспоримое преимущество. Здесь можно совершить переправу с ходу, не нарушая боевого порядка.
Мы долго думали, как лучше разведать брод. Наконец Цыпин предложил простой и смелый план. Он будет нырять, делая вид, что купается. Если внезапно нагрянут немцы, он сумеет их обмануть. На худой конец - удерет в лес, а мы должны будем поддерживать его огнем...
Цыпин быстро разделся и побежал к реке. Минут через пять он нашел брод. Даже на середине реки вода едва доходила до пояса. Воткнув на противоположном берегу несколько веток, Цыпин стал возвращаться обратно. Дошел уже до середины реки, как вдруг со стороны деревни Клетно раздался шум мотора.
Цыпин сперва насторожился, потом стал нырять. Послышался лязг гусениц. Из-за мыска, покрытого лесом, на дорогу выскочил танк. На броне сидели немцы. Они пели какую-то песенку. Увидев Цыпина, немцы перестали петь и что-то закричали, указывая друг другу на него. Один из гитлеровцев дал с ходу длинную автоматную очередь. Цыпин исчез под водой. Немцы стали одобрительно хлопать по плечу стрелявшего. Когда танк скрылся, Цыпин вынырнул и поплыл к нам.
Он долго одевался, руки у него тряслись.
- Холодно, черт побери, - приговаривал Цыпин, делая вид, что ни капли не испугался, но потом все-таки признался: - Конечно, я изрядно струхнул, особенно когда немец схватился за автомат. Вынырнул из воды, смотрю, танка нет. Ну, думаю, на сей раз пронесло...
В десять часов вечера отряд переправился через реку. Ориентиры, поставленные Цыпицым, помогли протянуть с берега на берег веревку. Переправлялись в темноте. Все прошло благополучно.
НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ
В ту ночь нам так и не пришлось отдохнуть. В лесу мы натолкнулись на барак. Вошли туда и увидели лежавших на нарах людей. Это были тяжелораненые красноармейцы из частей сорок первого корпуса. Они находились здесь вторую неделю. Оставленные им продукты кончились два дня назад.
Как быть? Мы понимали, что наша задержка даже на один день грозит гибелью всему отряду, но и уйти, не попытавшись помочь им, мы не могли.
Фельдшер Антонов взял у нас индивидуальные пакеты и занялся осмотром и перевязкой раненых. Мы стали кормить их консервами, сухарями, угощать махоркой. Долго и горячо обсуждали создавшееся положение. Комиссар собрал членов партии. Коммунисты в один голос заявили:
- Не уйдем, пока не убедимся, что раненые красноармейцы в безопасности.
Решение партийного собрания одобрили все бойцы отряда. В час ночи в деревню Клетно была послана группа партизан с заданием привести к баракам надежных людей. Немцев в деревне не оказалось. В пять часов утра вернулись наши посланцы с двумя женщинами и мужчиной. Женщины принесли в бидонах молоко и корзину яиц. С большим участием отнеслись они к раненым. Поили их молоком, успокаивали. Одна из женщин - пожилая, с загорелым морщинистым лицом - сказала, обращаясь к Емельянову и Негри:
- Не беспокойтесь, сделаем для них все, не оставим в беде. Ведь и наши дети в Красной Армии. Кто его знает, может, и они лежат где-нибудь раненые...
Колхозники дали нам твердое обещание навещать раненых, носить им продукты, и при первой же возможности переправить на подводах в отдаленные деревни, где нет немецких гарнизонов.
Тронулись дальше. Шли молча, подавленные. Каждый из нас, конечно, знал, что большего мы сделать для раненых не могли, но на сердце была такая тяжесть, словно мы в чем-то виноваты. Я все время видел перед собой худые обросшие лица этих людей...
В этот день нам предстояло сделать пятнадцатикилометровый марш, но не успели мы пройти и двух километров, как вынуждены были остановиться. На одной из лесных полянок натолкнулись на два брошенных штабных автобуса.
Машины были в полной исправности, не хватало только горючего. Оглянулись. Метрах в ста от машины кто-то из нас заметил развешанные на ветках кустарника инструменты для целого духового оркестра. Быстро обшарили вокруг всю местность. В радиусе километра обнаружили множество автобусов и грузовиков.
Отряд сделал привал. Разведчики ушли вперед, а все остальные после короткого отдыха принялись за работу. Закапывали кинопередвижки, пишущие машинки и даже, нивесть откуда очутившиеся в одной из машин, микроскопы. Последними мы аккуратно положили в яму инструменты духового оркестра.
- Ничего, милые, вы еще нам пригодитесь, - сказал Вася Тюлягин. - Прикончим Гитлера, выкопаем вас и устроим ему, собаке, панихиду с музыкой...
Вернулись разведчики, успевшие тщательно обследовать большой участок леса. Оказывается, впереди все лесные дороги и просеки забиты машинами, танками и орудиями. С орудий сняты замки и прицелы. Сомнений быть не могло -- техника принадлежала сорок первому корпусу. Попав в окружение, ой не мог больше продвигаться дорогами, оседланными немцами, и стал пробиваться к своим через лесные массивы. Какие невероятные усилия пришлось приложить бойцам и командирам, чтобы тащить машины, танки и артиллерию десятки километров по бездорожью! Только перед Витебской железной дорогой и рекой Оредеж командование корпуса, видимо, было вынуждено отдать приказ переправляться налегке, чтобы спасти людей.
Что делать? Работать или идти дальше выполнять свое задание? Заспорили.
- Митинговать можно было на гражданке, а сейчас мы - воинское подразделение. И у нас есть командир. Он и будет решать, как быть, - сурово проговорил комиссар Негри. И сразу все споры улеглись.
Поздно вечером Емельянов связался по рации с Ленинградом. Отряд получил приказание - остаться в этом районе, чтобы закопать или уничтожить орудия, танки и машины.
Два дня мы работали без устали, не покладая рук. Но результаты нашего труда казались почти незаметными. Тогда, посовещавшись, командование решило найти подходящее место для базы и оттуда организованно посылать группы на работу.
Базу выбрали в десяти километрах западнее железнодорояшой станции Слудица, на границе Гатчинского и Оредежского районов, в семидесяти километрах от Ленинграда. Место это казалось нам удобным во всех отношениях: сухое, высокий густой лес, сравнительно недалеко от Витебской и Варшавской железных дорог и, что важнее всего, близко будет ходить «на работу»...
Установили постоянную караульную службу. Построили шалаши, выкопали колодец...
Я лег в промокшей одежде, долго "не мог согреться, ворочался, кряхтел. За ночь, можно сказать, только и отогрелся. Сейчас бы спать и спать. Но вот к шалашу кто-то подошел:
- Подъем!
Так не хотелось расставаться с теплом, идти по мокрой, росистой траве...
Сборы наши были короткими. Переговаривались тихо. Бывало, чуть повысишь голос и тебя уже предупреждают: «Не баси, немцы рядом...»
Наскоро позавтракав, разбились на группы и разошлись в разные стороны. Нашей группе предстояло пройти около четырех километров, но уже в полкилометре от базы сапоги и брюки набухли от воды. К счастью, вскоре тучи рассеялись, выглянуло солнце. Стало припекать. От одежды пошел легкий парок. Неожиданно издали донесся шум мотора. Прислушались. Похоже, что трактор.
С нами шел начальник штаба Иванов. Он остановил группу, приказал мне и Цыпину осторожно пробраться к машинам и понаблюдать из-за кустов. Важно было установить, есть ли там немцы.
Цыпин пошел осматривать северную просеку, а я - западную. В десяти метрах от первой машины я остановился. Прислушался - кто-то идет. Самого человека не было видно, но из-за борта машины, под кузовом, показались его ноги. Я растерялся. Хотел метнуться назад к лесу, но понял, что уже поздно. Почему-то опустился на одно колено. О карабине, висевшем у меня за спиной, забыл. Наконец из-за машины показалась спина. Зеленоватый френч, крученые погоны. Немец! Опомнившись, я стал поспешно снимать карабин. В этот момент враг повернулся в мою сторону. В первый миг меня поразило гладко выбритое, холеное лицо совсем молодого человека. Не спуская с меня глаз, он лихорадочно рвал кобуру висевшего на животе пистолета. Я щелкнул затвором. Так и стояли мы друг против друга несколько секунд. Затем он стал целиться. Я успел выстрелить первым. Пуля, видимо, попала офицеру в живот. Он медленно осел на землю и стал громко стонать. Я бросился бежать. Уже через минуту мне вдогонку хлестнули одна за другой автоматные очереди. Мои товарищи, залегшие недалеко от просеки, открыли ответный огонь. Минут пять продолжалась эта неравная дуэль наших карабинеров с вражескими автоматчиками. Вскоре послышался характерный басок немецкого пулемета. Нам ничего не оставалось, как уйти.
К своим пробирались осторожно, петляли, чтобы запутать следы.
На базе застали командование отряда и нескольких бойцов. Оказывается, стрельба доносилась не только с той стороны, где находилась наша группа... Однако, кроме нас, никто еще не вернулся.
Командир выставил дополнительные секреты. Мы напряженно прислушивались к лесным шорохам. Во второй половине дня товарищи начали возвращаться. Выяснилось, что две группы столкнулись с немцами, но вовремя ускользнули, не приняв боя. Последней пришла группа Воробьева. Она ходила на одну из самых дальних просек и обнаружила, что немцы демонтируют и увозят машины.
- Мы залегли в кустарнике, - рассказал нам Воробьев, - и целый день вели наблюдение. Гитлеровцы начали работать в восемь утра. В команде у них было четырнадцать человек. Они разбились на две группы. Одна с помощью тягача стала вытаскивать машины на проселочную дорогу, другая снимала моторы. В шесть часов вечера, погрузив моторы в свой грузовик, немцы уехали.
Ну что ж, теперь все прояснилось: о брошенных машинах знали не только мы, но и немцы. Нужно было что-то придумать - не делить же их с противником пополам.
Емельянов собрал нас и поделился своими соображениями. Он рассуждал здраво. Сегодняшнее столкновение с неприятелем не должно нас особенно беспокоить. Правда, немцы столкнулись в лесу с вооруженными людьми. Но ведь им неизвестно, что это партизаны. Они могли принять нас за красноармейцев, которые все еще бродят по лесам, выбираются из окружения. Командир приказал нам сохранять спокойствие и самообладание, быть в постоянной боевой готовности.
Жизнь лагеря снова вошла в свою колею. Вечером мы собрались вокруг рации. Радист Протасов включил ее неохотно, только на несколько минут. Питание берегли для связи с Ленинградом. В наушниках зашипело, защелкало, потом послышалась джазовая музыка, а вслед за ней «Понапрасно травушка измята в том саду, где зреет виноград». Наконец радист поймал нужную волну.
- От Советского Информбюро! - проговорил Левитан, и мы с надеждой, затаив дыхание, стали слушать. Но вести были печальные: немцы приближались к Москве...
ДИВЕРСИИ НА ДОРОГАХ
На другой день после стычки с немцами командование отряда решило изменить план наших действий. Утром мы разбивались на группы и уходили в засады. Как только появлялись вражеские солдаты, мы открывали огонь. Они уходили из леса, унося с собой убитых и раненых. Днем, маневрируя, запутывая следы, мы собирались в лагере и отсыпались до вечера. С наступлением темноты выходили на работу: снимали и закапывали приборы, приводили в негодность движки и сами машины...
Через несколько дней немецкие команды стали появляться в лесу под сильной охраной. Тогда мы усилили засады. Стычки завязывались одна за другой. Иногда перестрелки длились довольно долго. Появились убитые и у нас.
Теперь гитлеровцы тоже стали устраивать засады. 24 сентября только чистая случайность помогла нам уйти от беды. Немцы поджидали нас на одной из проторенных просек. Пришли они сюда еще на рассвете, видать, основательно замерзли и развели костер в ста метрах от засады. Наши разведчики обнаружили тлеющие головешки, разбросанные вокруг окурки сигарет, а затем выследили и солдат.
Даже на самых глухих просеках стали теперь попадаться следы вражеских сапог, консервные банки...
Немецким командам пришла на помощь авиация. Как только мы вступали с ними в перестрелку, над лесом буквально повисал самолет-разведчик, прозванный нами «костылем» за изогнутую форму и малую скорость. Мы видели, что немецкий летчик хитрит. Где-то в стороне он выжидал, а затем пытался выследить наш путь в лагерь. Приходилось петлять по лесу, чтобы запутать летчика и заставить его убраться восвояси ни с чем.
Но долго это не могло продолжаться. Нужно было опять что-то предпринимать. Было решено временно прекратить ночные работы и нападения на немецкие команды.
Однажды Емельянов объявил нам, что мы будем устраивать диверсии на шоссейных дорогах.
Из лагеря вышли во второй половине дня. Двигались очень осторожно. Хотя до места диверсии (дорога между населенными пунктами Дружная Горка и Красница) было всего километров шесть, мы шли четыре часа. Даже просеки переходили не сразу, а после тщательной разведки.
К дороге подошли уже в сумерках. Минировать ее решили ночью, а пока совсем не стемнеет, ждать. Залегли в кювете. Цепочка растянулась метров на сто, в конце ее улегся Кравченко с пулеметом.
Мы зарядили винтовки и карабины, приготовили к бою гранаты. Лежали долго. Никто не появлялся. Вдруг из-за поворота вырвался пучок света, а затем до нас донесся шум мотора. Мы притаились. Показалась легковая машина. Она неслась с большой скоростью. Боясь упустить ее, мы открыли стрельбу одновременно.
Я уже не видел машины, а мотор все еще тарахтел. Ускользнула!
- Смотри, Ваня, - услыхал я голос своего соседа Павла Козиева, - фары погасли.
Я всмотрелся в темноту. Машина вильнула к обочине, опрокинулась и полетела в кювет. Кто-то швырнул ей вдогонку гранату. Раздался взрыв. Мы подождали с минуту. Затем Иванов приказал Тюлягину, Козиеву и мне вытащить трупы. Среди убитых оказался офицер. Козиев снял с его шинели погоны, я срезал сумку, Тюлягин взял пистолет. В багажнике нашли ранец с продуктами.
Недалеко от опрокинутой машины мы поставили мины.
Назад отходили по просеке. Ночь провели в двух километрах от дороги. Было холодно, мы долго не могли заснуть. Утром как следует разглядели трофеи. В сумке убитого офицера лежали письма и карта-километровка с ясным обозначением огневых позиций артиллерии, дотов и дзотов.
Днем отсиживались в лесу. Лежали на подстилках из еловых лап, тесно прижавшись друг к другу. В полдень раздался взрыв, затем послышалась частая стрельба. Сперва нам казалось, что стреляют в том месте, где ночью была подбита машина. Однако, прислушавшись, решили, что немцы, видимо, ходят по лесным просекам, подбадривая себя бесцельной пальбой.
Вечером мы подошли к дороге, идущей на Ново-Сиверскую и Поселок. Заминировали ее в двух местах. В ту же ночь в трех километрах к югу от этого места заминировали дорогу Поселок-Красницы.
На рассвете укрылись в мелком осиннике на болоте. Обрадовались туману и развели маленькие костры. Наскоро просушили "портянки, наварили грибов. Соли у нас не было, и похлебка застревала в горле.
Ночью снова минировали дорогу. Между Ново-Сиверской и Поселком подбили еще одну машину. Немцы успели выскочить и стали отстреливаться. Одного мы тяжело ранили, другой удрал. Раненый умер у нас на глазах. Он оказался офицером штаба дивизии. Жаль - не удалось допросить его. Зато взяли ценные документы, среди которых были свежие донесения командиров полков, батальонов и рот.
Стали отходить и сразу же наткнулись на вездеход, подорвавшийся на нашей мине.
Самая пора была скорее уносить ноги: слишком много нашумели мы здесь за короткое время. Комиссар Негри сообщил, что решено возвращаться на базу. Люди очень устали и проголодались, поэтому с радостью встретили эту весть. Командир послал вперед трех человек с заданием разведать пути к нашему лагерю и проверить, не устроили ли там немцы засаду. Мы с нетерпением ждали возвращения товарищей. Через три часа разведчики вернулись и доложили: «Путь свободен, засады нет, база цела и невредима, бойцы хозгруппы готовят нам обед».
С волнением приближались мы к лагерю, будто возвращались в свой дом после длительного отъезда. Встретили нас тепло, угостили настоящим обедом из двух блюд. И хотя в нос ударял запах конины, все ели с большим аппетитом.
После обеда мы крепко уснули. Проснулись по тревоге. К счастью, она оказалась учебной. Командир и комиссар провели смотр боевой готовности отряда. Оружие у всех было в полном порядке. Некоторым попало за плохой внешний вид. Негри жестоко высмеял тех, кто не бреется, не следит за своей одеждой, ходит «тюхой-матюхой», приказал им привести себя в порядок и подтянуться. Емельянов осмотрел вещевые мешки и обувь. Мешки у всех оказались пустыми. С питанием было совсем туго. Обувь у бойцов почти совсем износилась. Знаменитые скороходовские ботинки на сей раз спасовали перед болотами. Нам нужен был армейский яловый сапог.
Командир только покачивал головой, разглядывая подошвы, обмотанные проволокой и веревками.
У нас было в запасе несколько пар ботинок, снятых с убитых немцев. Как назло все они оказались маленьких размеров. Стали примерять - подошли лишь одному Кравченко.
- Везучий ты, - сказал я нашему пулеметчику, - теперь на всю войну обеспечен обувью...
Крутиков И. В прифронтовых лесах. Записки партизана. Л.: Лениздат. 1965 г.
Скан книги любезно предоставлен И. Фисенко fisenfender@mail.ru
ВТОРОЙ РЕЙД
14 сентября отряд покинул Пушкин. Мы доехали до станции Семрино. Нам, разведчикам, дали задание - выяснить обстановку.
Часа через четыре мы вернулись. Сведения, добытые нами, были самые противоречивые. Никто толком не знал, где проходит линия фронта. Решили пробраться в тыл к немцам ночью. Пошли лесом.
В пути мы встретили человека в форме советского пограничника с трофейным автоматом на груди. Командир и комиссар отряда поговорили с ним, проверили документы. Вскоре мы узнали, что фамилия пограничника - Барханов, звание - старшина.
Барханов рассказал, что их отряд принял первый бой на рассвете 22 июня. Дрались до последнего патрона. В живых осталась горстка бойцов. Вышли из окружения, попалив одну из пехотных частей Красной Армии, участвовали в тяжелых боях. А сегодня утром Барханов снова вышел из окружения. Узнав, что ночью мы собираемся пробраться в тыл к немцам, он упросил Емельянова и Негри зачислить его бойцом в отряд. Вечером, на привале, комиссар рассказывал нам:
- Вы знаете, товарищи, чем тронул нас старшина? Ведь был в окружении, шел по занятой немцами территории не одну сотню километров. Шел, ежечасно рискуя попасть в плен. И представьте себе, ничего не бросил. Когда он выложил из карманов комсомольский билет, удостоверение личности, грамоту за отличную боевую подготовку, билет разрядника по боксу, я не только поверил этому человеку, но и проникся к нему глубоким уважением.
С наступлением темноты отряд двинулся в путь. Шли в колонне по одному, соблюдая все меры предосторожности. Команда передавалась шепотом по цепочке. Двигались мы очень медленно. Ночью в лесу ориентировались еще плохо. Ежеминутно проваливались в канавы, натыкались на деревья. Ветки больно хлестали по лицу. Тяжелый, двухпудовый вещевой, мешок пригибал к земле, лямки больно резали плечи.
За ночь мы прошли не больше десяти километров. До шоссейной дороги, идущей на Вырицу, было уже недалеко, но пересекать ее засветло не хотелось. Решили до вечера переждать в лесу. Отряд занял круговую оборону. Часов в одиннадцать послышалась стрельба; она не прекращалась до вечера. Мы недоумевали: кто бы это мог стрелять? Отряд весь день был настороже, в боевой готовности, ожидая появления немцев.
С группой товарищей я ушел в разведку. Мы подобрались к дороге, когда по ней уже началось движение, - в сторону Ленинграда двигались колонны вражеских войск.
Вскоре из леса вышла под немецким конвоем группа пленных красноармейцев. Стало ясно, кто вел автоматную и пулеметную стрельбу, - немцы прочесывали лес, а выходившие из окружения отдельные группы красноармейцев вступали с ними в бой. Мы прислушались. Стрельба доносилась со всех сторон, в одном месте умолкала, в другом - вспыхивала и разрасталась. Вот где-то левее нас, должно быть на опушке, послышались разрывы гранат. Нет сомнения - сквозь вражеские цепи прорывались наши люди. Кто они?
Нам некогда было задерживаться. Командование приказало отыскать удобное место для перехода дороги. Западнее деревни Каушта лес примыкал к шоссе. Лучшего и желать нельзя...
Избегая стычки с немцами, мы благополучно вернулись к своим.
В полночь отряд перешел дорогу, а к утру следующего дня достиг своей старой базы. Здесь мы немного отдохнули. Днем тронулись дальше. Через несколько часов мы подошли к большому болоту и еще издали услыхали ржание лошадей. Начальник штаба Иванов приказал Цыпину, Козиеву и мне разведать местность, узнать, чья это кавалерия.
Маскируясь, мы стали пробираться заболоченным кустарником и через несколько минут увидели печальную картину: в трясине гибли лошади. Я насчитал их больше сотни. Они были строевыми - на некоторых виднелись седла. Одни делали отчаянные усилия, чтобы вырваться из топи, других уже почти засосало... Учуяв людей, они подняли головы.
Мы поторопились уйти. Шли, огибая северную окраину болота по кромке леса. Еще долго преследовало нас протяжное, тоскливое ржание...
Отряду предстояло переправиться через реку Оредеж. По карте возле деревни Клетно был показан брод, но кто его знает, существовал ли он сейчас, ведь карта была шестилетней давности.
Разведать брод послали нашу группу: Цыпина, Козиева и меня. Мы выбрались на опушку леса и недалеко от деревни замаскировались в кустарнике. Стали вести наблюдение. Домов не было видно, их загораживал лесок. Метрах в двухстах впереди текла река. В том месте, где на карте был указан брод, река оказалась довольно широкой: сорок-пятьдесят метров. До леса на противоположном берегу совершенно открытая местность: отряд могут обнаружить немцы. Но было и одно неоспоримое преимущество. Здесь можно совершить переправу с ходу, не нарушая боевого порядка.
Мы долго думали, как лучше разведать брод. Наконец Цыпин предложил простой и смелый план. Он будет нырять, делая вид, что купается. Если внезапно нагрянут немцы, он сумеет их обмануть. На худой конец - удерет в лес, а мы должны будем поддерживать его огнем...
Цыпин быстро разделся и побежал к реке. Минут через пять он нашел брод. Даже на середине реки вода едва доходила до пояса. Воткнув на противоположном берегу несколько веток, Цыпин стал возвращаться обратно. Дошел уже до середины реки, как вдруг со стороны деревни Клетно раздался шум мотора.
Цыпин сперва насторожился, потом стал нырять. Послышался лязг гусениц. Из-за мыска, покрытого лесом, на дорогу выскочил танк. На броне сидели немцы. Они пели какую-то песенку. Увидев Цыпина, немцы перестали петь и что-то закричали, указывая друг другу на него. Один из гитлеровцев дал с ходу длинную автоматную очередь. Цыпин исчез под водой. Немцы стали одобрительно хлопать по плечу стрелявшего. Когда танк скрылся, Цыпин вынырнул и поплыл к нам.
Он долго одевался, руки у него тряслись.
- Холодно, черт побери, - приговаривал Цыпин, делая вид, что ни капли не испугался, но потом все-таки признался: - Конечно, я изрядно струхнул, особенно когда немец схватился за автомат. Вынырнул из воды, смотрю, танка нет. Ну, думаю, на сей раз пронесло...
В десять часов вечера отряд переправился через реку. Ориентиры, поставленные Цыпицым, помогли протянуть с берега на берег веревку. Переправлялись в темноте. Все прошло благополучно.
НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ
В ту ночь нам так и не пришлось отдохнуть. В лесу мы натолкнулись на барак. Вошли туда и увидели лежавших на нарах людей. Это были тяжелораненые красноармейцы из частей сорок первого корпуса. Они находились здесь вторую неделю. Оставленные им продукты кончились два дня назад.
Как быть? Мы понимали, что наша задержка даже на один день грозит гибелью всему отряду, но и уйти, не попытавшись помочь им, мы не могли.
Фельдшер Антонов взял у нас индивидуальные пакеты и занялся осмотром и перевязкой раненых. Мы стали кормить их консервами, сухарями, угощать махоркой. Долго и горячо обсуждали создавшееся положение. Комиссар собрал членов партии. Коммунисты в один голос заявили:
- Не уйдем, пока не убедимся, что раненые красноармейцы в безопасности.
Решение партийного собрания одобрили все бойцы отряда. В час ночи в деревню Клетно была послана группа партизан с заданием привести к баракам надежных людей. Немцев в деревне не оказалось. В пять часов утра вернулись наши посланцы с двумя женщинами и мужчиной. Женщины принесли в бидонах молоко и корзину яиц. С большим участием отнеслись они к раненым. Поили их молоком, успокаивали. Одна из женщин - пожилая, с загорелым морщинистым лицом - сказала, обращаясь к Емельянову и Негри:
- Не беспокойтесь, сделаем для них все, не оставим в беде. Ведь и наши дети в Красной Армии. Кто его знает, может, и они лежат где-нибудь раненые...
Колхозники дали нам твердое обещание навещать раненых, носить им продукты, и при первой же возможности переправить на подводах в отдаленные деревни, где нет немецких гарнизонов.
Тронулись дальше. Шли молча, подавленные. Каждый из нас, конечно, знал, что большего мы сделать для раненых не могли, но на сердце была такая тяжесть, словно мы в чем-то виноваты. Я все время видел перед собой худые обросшие лица этих людей...
В этот день нам предстояло сделать пятнадцатикилометровый марш, но не успели мы пройти и двух километров, как вынуждены были остановиться. На одной из лесных полянок натолкнулись на два брошенных штабных автобуса.
Машины были в полной исправности, не хватало только горючего. Оглянулись. Метрах в ста от машины кто-то из нас заметил развешанные на ветках кустарника инструменты для целого духового оркестра. Быстро обшарили вокруг всю местность. В радиусе километра обнаружили множество автобусов и грузовиков.
Отряд сделал привал. Разведчики ушли вперед, а все остальные после короткого отдыха принялись за работу. Закапывали кинопередвижки, пишущие машинки и даже, нивесть откуда очутившиеся в одной из машин, микроскопы. Последними мы аккуратно положили в яму инструменты духового оркестра.
- Ничего, милые, вы еще нам пригодитесь, - сказал Вася Тюлягин. - Прикончим Гитлера, выкопаем вас и устроим ему, собаке, панихиду с музыкой...
Вернулись разведчики, успевшие тщательно обследовать большой участок леса. Оказывается, впереди все лесные дороги и просеки забиты машинами, танками и орудиями. С орудий сняты замки и прицелы. Сомнений быть не могло -- техника принадлежала сорок первому корпусу. Попав в окружение, ой не мог больше продвигаться дорогами, оседланными немцами, и стал пробиваться к своим через лесные массивы. Какие невероятные усилия пришлось приложить бойцам и командирам, чтобы тащить машины, танки и артиллерию десятки километров по бездорожью! Только перед Витебской железной дорогой и рекой Оредеж командование корпуса, видимо, было вынуждено отдать приказ переправляться налегке, чтобы спасти людей.
Что делать? Работать или идти дальше выполнять свое задание? Заспорили.
- Митинговать можно было на гражданке, а сейчас мы - воинское подразделение. И у нас есть командир. Он и будет решать, как быть, - сурово проговорил комиссар Негри. И сразу все споры улеглись.
Поздно вечером Емельянов связался по рации с Ленинградом. Отряд получил приказание - остаться в этом районе, чтобы закопать или уничтожить орудия, танки и машины.
Два дня мы работали без устали, не покладая рук. Но результаты нашего труда казались почти незаметными. Тогда, посовещавшись, командование решило найти подходящее место для базы и оттуда организованно посылать группы на работу.
Базу выбрали в десяти километрах западнее железнодорояшой станции Слудица, на границе Гатчинского и Оредежского районов, в семидесяти километрах от Ленинграда. Место это казалось нам удобным во всех отношениях: сухое, высокий густой лес, сравнительно недалеко от Витебской и Варшавской железных дорог и, что важнее всего, близко будет ходить «на работу»...
Установили постоянную караульную службу. Построили шалаши, выкопали колодец...
Я лег в промокшей одежде, долго "не мог согреться, ворочался, кряхтел. За ночь, можно сказать, только и отогрелся. Сейчас бы спать и спать. Но вот к шалашу кто-то подошел:
- Подъем!
Так не хотелось расставаться с теплом, идти по мокрой, росистой траве...
Сборы наши были короткими. Переговаривались тихо. Бывало, чуть повысишь голос и тебя уже предупреждают: «Не баси, немцы рядом...»
Наскоро позавтракав, разбились на группы и разошлись в разные стороны. Нашей группе предстояло пройти около четырех километров, но уже в полкилометре от базы сапоги и брюки набухли от воды. К счастью, вскоре тучи рассеялись, выглянуло солнце. Стало припекать. От одежды пошел легкий парок. Неожиданно издали донесся шум мотора. Прислушались. Похоже, что трактор.
С нами шел начальник штаба Иванов. Он остановил группу, приказал мне и Цыпину осторожно пробраться к машинам и понаблюдать из-за кустов. Важно было установить, есть ли там немцы.
Цыпин пошел осматривать северную просеку, а я - западную. В десяти метрах от первой машины я остановился. Прислушался - кто-то идет. Самого человека не было видно, но из-за борта машины, под кузовом, показались его ноги. Я растерялся. Хотел метнуться назад к лесу, но понял, что уже поздно. Почему-то опустился на одно колено. О карабине, висевшем у меня за спиной, забыл. Наконец из-за машины показалась спина. Зеленоватый френч, крученые погоны. Немец! Опомнившись, я стал поспешно снимать карабин. В этот момент враг повернулся в мою сторону. В первый миг меня поразило гладко выбритое, холеное лицо совсем молодого человека. Не спуская с меня глаз, он лихорадочно рвал кобуру висевшего на животе пистолета. Я щелкнул затвором. Так и стояли мы друг против друга несколько секунд. Затем он стал целиться. Я успел выстрелить первым. Пуля, видимо, попала офицеру в живот. Он медленно осел на землю и стал громко стонать. Я бросился бежать. Уже через минуту мне вдогонку хлестнули одна за другой автоматные очереди. Мои товарищи, залегшие недалеко от просеки, открыли ответный огонь. Минут пять продолжалась эта неравная дуэль наших карабинеров с вражескими автоматчиками. Вскоре послышался характерный басок немецкого пулемета. Нам ничего не оставалось, как уйти.
К своим пробирались осторожно, петляли, чтобы запутать следы.
На базе застали командование отряда и нескольких бойцов. Оказывается, стрельба доносилась не только с той стороны, где находилась наша группа... Однако, кроме нас, никто еще не вернулся.
Командир выставил дополнительные секреты. Мы напряженно прислушивались к лесным шорохам. Во второй половине дня товарищи начали возвращаться. Выяснилось, что две группы столкнулись с немцами, но вовремя ускользнули, не приняв боя. Последней пришла группа Воробьева. Она ходила на одну из самых дальних просек и обнаружила, что немцы демонтируют и увозят машины.
- Мы залегли в кустарнике, - рассказал нам Воробьев, - и целый день вели наблюдение. Гитлеровцы начали работать в восемь утра. В команде у них было четырнадцать человек. Они разбились на две группы. Одна с помощью тягача стала вытаскивать машины на проселочную дорогу, другая снимала моторы. В шесть часов вечера, погрузив моторы в свой грузовик, немцы уехали.
Ну что ж, теперь все прояснилось: о брошенных машинах знали не только мы, но и немцы. Нужно было что-то придумать - не делить же их с противником пополам.
Емельянов собрал нас и поделился своими соображениями. Он рассуждал здраво. Сегодняшнее столкновение с неприятелем не должно нас особенно беспокоить. Правда, немцы столкнулись в лесу с вооруженными людьми. Но ведь им неизвестно, что это партизаны. Они могли принять нас за красноармейцев, которые все еще бродят по лесам, выбираются из окружения. Командир приказал нам сохранять спокойствие и самообладание, быть в постоянной боевой готовности.
Жизнь лагеря снова вошла в свою колею. Вечером мы собрались вокруг рации. Радист Протасов включил ее неохотно, только на несколько минут. Питание берегли для связи с Ленинградом. В наушниках зашипело, защелкало, потом послышалась джазовая музыка, а вслед за ней «Понапрасно травушка измята в том саду, где зреет виноград». Наконец радист поймал нужную волну.
- От Советского Информбюро! - проговорил Левитан, и мы с надеждой, затаив дыхание, стали слушать. Но вести были печальные: немцы приближались к Москве...
ДИВЕРСИИ НА ДОРОГАХ
На другой день после стычки с немцами командование отряда решило изменить план наших действий. Утром мы разбивались на группы и уходили в засады. Как только появлялись вражеские солдаты, мы открывали огонь. Они уходили из леса, унося с собой убитых и раненых. Днем, маневрируя, запутывая следы, мы собирались в лагере и отсыпались до вечера. С наступлением темноты выходили на работу: снимали и закапывали приборы, приводили в негодность движки и сами машины...
Через несколько дней немецкие команды стали появляться в лесу под сильной охраной. Тогда мы усилили засады. Стычки завязывались одна за другой. Иногда перестрелки длились довольно долго. Появились убитые и у нас.
Теперь гитлеровцы тоже стали устраивать засады. 24 сентября только чистая случайность помогла нам уйти от беды. Немцы поджидали нас на одной из проторенных просек. Пришли они сюда еще на рассвете, видать, основательно замерзли и развели костер в ста метрах от засады. Наши разведчики обнаружили тлеющие головешки, разбросанные вокруг окурки сигарет, а затем выследили и солдат.
Даже на самых глухих просеках стали теперь попадаться следы вражеских сапог, консервные банки...
Немецким командам пришла на помощь авиация. Как только мы вступали с ними в перестрелку, над лесом буквально повисал самолет-разведчик, прозванный нами «костылем» за изогнутую форму и малую скорость. Мы видели, что немецкий летчик хитрит. Где-то в стороне он выжидал, а затем пытался выследить наш путь в лагерь. Приходилось петлять по лесу, чтобы запутать летчика и заставить его убраться восвояси ни с чем.
Но долго это не могло продолжаться. Нужно было опять что-то предпринимать. Было решено временно прекратить ночные работы и нападения на немецкие команды.
Однажды Емельянов объявил нам, что мы будем устраивать диверсии на шоссейных дорогах.
Из лагеря вышли во второй половине дня. Двигались очень осторожно. Хотя до места диверсии (дорога между населенными пунктами Дружная Горка и Красница) было всего километров шесть, мы шли четыре часа. Даже просеки переходили не сразу, а после тщательной разведки.
К дороге подошли уже в сумерках. Минировать ее решили ночью, а пока совсем не стемнеет, ждать. Залегли в кювете. Цепочка растянулась метров на сто, в конце ее улегся Кравченко с пулеметом.
Мы зарядили винтовки и карабины, приготовили к бою гранаты. Лежали долго. Никто не появлялся. Вдруг из-за поворота вырвался пучок света, а затем до нас донесся шум мотора. Мы притаились. Показалась легковая машина. Она неслась с большой скоростью. Боясь упустить ее, мы открыли стрельбу одновременно.
Я уже не видел машины, а мотор все еще тарахтел. Ускользнула!
- Смотри, Ваня, - услыхал я голос своего соседа Павла Козиева, - фары погасли.
Я всмотрелся в темноту. Машина вильнула к обочине, опрокинулась и полетела в кювет. Кто-то швырнул ей вдогонку гранату. Раздался взрыв. Мы подождали с минуту. Затем Иванов приказал Тюлягину, Козиеву и мне вытащить трупы. Среди убитых оказался офицер. Козиев снял с его шинели погоны, я срезал сумку, Тюлягин взял пистолет. В багажнике нашли ранец с продуктами.
Недалеко от опрокинутой машины мы поставили мины.
Назад отходили по просеке. Ночь провели в двух километрах от дороги. Было холодно, мы долго не могли заснуть. Утром как следует разглядели трофеи. В сумке убитого офицера лежали письма и карта-километровка с ясным обозначением огневых позиций артиллерии, дотов и дзотов.
Днем отсиживались в лесу. Лежали на подстилках из еловых лап, тесно прижавшись друг к другу. В полдень раздался взрыв, затем послышалась частая стрельба. Сперва нам казалось, что стреляют в том месте, где ночью была подбита машина. Однако, прислушавшись, решили, что немцы, видимо, ходят по лесным просекам, подбадривая себя бесцельной пальбой.
Вечером мы подошли к дороге, идущей на Ново-Сиверскую и Поселок. Заминировали ее в двух местах. В ту же ночь в трех километрах к югу от этого места заминировали дорогу Поселок-Красницы.
На рассвете укрылись в мелком осиннике на болоте. Обрадовались туману и развели маленькие костры. Наскоро просушили "портянки, наварили грибов. Соли у нас не было, и похлебка застревала в горле.
Ночью снова минировали дорогу. Между Ново-Сиверской и Поселком подбили еще одну машину. Немцы успели выскочить и стали отстреливаться. Одного мы тяжело ранили, другой удрал. Раненый умер у нас на глазах. Он оказался офицером штаба дивизии. Жаль - не удалось допросить его. Зато взяли ценные документы, среди которых были свежие донесения командиров полков, батальонов и рот.
Стали отходить и сразу же наткнулись на вездеход, подорвавшийся на нашей мине.
Самая пора была скорее уносить ноги: слишком много нашумели мы здесь за короткое время. Комиссар Негри сообщил, что решено возвращаться на базу. Люди очень устали и проголодались, поэтому с радостью встретили эту весть. Командир послал вперед трех человек с заданием разведать пути к нашему лагерю и проверить, не устроили ли там немцы засаду. Мы с нетерпением ждали возвращения товарищей. Через три часа разведчики вернулись и доложили: «Путь свободен, засады нет, база цела и невредима, бойцы хозгруппы готовят нам обед».
С волнением приближались мы к лагерю, будто возвращались в свой дом после длительного отъезда. Встретили нас тепло, угостили настоящим обедом из двух блюд. И хотя в нос ударял запах конины, все ели с большим аппетитом.
После обеда мы крепко уснули. Проснулись по тревоге. К счастью, она оказалась учебной. Командир и комиссар провели смотр боевой готовности отряда. Оружие у всех было в полном порядке. Некоторым попало за плохой внешний вид. Негри жестоко высмеял тех, кто не бреется, не следит за своей одеждой, ходит «тюхой-матюхой», приказал им привести себя в порядок и подтянуться. Емельянов осмотрел вещевые мешки и обувь. Мешки у всех оказались пустыми. С питанием было совсем туго. Обувь у бойцов почти совсем износилась. Знаменитые скороходовские ботинки на сей раз спасовали перед болотами. Нам нужен был армейский яловый сапог.
Командир только покачивал головой, разглядывая подошвы, обмотанные проволокой и веревками.
У нас было в запасе несколько пар ботинок, снятых с убитых немцев. Как назло все они оказались маленьких размеров. Стали примерять - подошли лишь одному Кравченко.
- Везучий ты, - сказал я нашему пулеметчику, - теперь на всю войну обеспечен обувью...
Крутиков И. В прифронтовых лесах. Записки партизана. Л.: Лениздат. 1965 г.