Про смысл и цену предательства, или Вопросы, которые уже не задашь
На днях был вебинар. Коллегу, которая его вела, постоянно перебивали, мешали рассказывать, ну и вставляли комментарии и замечания не там, где они должны были быть и были запланированы, а когда придёт в голову. В результате она сбилась и с трудом могла продолжить.
Когда она об этом по окончании семинара перебивавшей коллеге сказала, довольно резко, но по делу, та сразу изобразила из себя жертву, приняла позу обиженки и вот это вот всё. О том, что критика была по делу и вела она себя невыносимо (и это был не первый раз) благополучно было забыто.
Так как обе - из бывшего СССР, то всё прозвучало до боли знакомо, все вот эти интонации жертвы, обидочки и прочее. Тыщщи раз я такое видела и слышала, и бесило оно невыносимо.
И почему такое приходится слышать за сотни километров, в другой стране и при совсем других обстоятельствах, непонятно.
А главное, вспомнилась история двенадцатилетней давности, случившаяся уже со мной. И с вот таким вот перебиванием не к месту.
Делала я доклад про предисловия к неоплатоновским комментариям в семинаре у шефа. Который не философ и не филолог-классик, но чего-то и тут тоже читал и считал себя знающим примерно всё.
На докладе были коллеги по институту, среди них - одна из моих лучших на тот момент подруг, с которой мы почти девять лет дружили и много чего вместе пережили.
Делаю я, стало быть, доклад, который, понятное дело, имеет определённую структуру, одно вытекает из другого и т.д.
И вдруг меня прерывают посреди абзаца и начинают рассуждать о видах силлогизма у Аммония, как это понимать и т.д. И говорить о том, что всё, мною сказанное, не нужно, а нужно говорить про то и это. Я пытаюсь вставить слово и сказать, что оно всё дальше, но меня прерывают каждый раз, не дав ответить ни на один вопрос (а я могла и хотела ответить). В результате не дают дочитать доклад, несут некий свой текст и всё сворачивают, сказав, что я некомпетентна.
На следующий день у меня случился один из самых сильных приступов мигрени за жизнь. Я реально мечтала о пистолете, таких болей не было до того ни разу в жизни (а у меня на тот момент было три перелома и разное прочее неприятное). Явно как последствие.
Работать там дальше было весьма непросто.
Но главное, что меня поразило - это то, как вели себя коллеги. То есть двое подошли и сказали, что это было ужасно, как себя со мной вели, и что я ещё хорошо держалась. Ещё несколько ничего не сказали. Но самое мерзкое - это как сидели с абсолютно пустыми глазами эта самая моя подруга и ещё один коллега - любимчик герра профессора и звезда института. Они молчали, хотя, учитывая их авторитет в его глазах, могли бы хоть что-то сказать, попытаться как-то прервать, что-то вставить. Оба знали мою тематику и понимали, что я могу ответить и знаю матерьял! Не, сидели, аки две куклы, с пустыми глазами.
Я потом попыталась сие мероприятие обсудить с этой самой подругой, но она уходила от разговора. Коллега был дерьмецом всегда, с ним и говорить не имело смысла.
Потом произошёл ещё один неприятный случай. Опять с ними. Готовили мы большой двухтомник немецких переводов религиозных текстов. Я в подготовке участвовала весьма интенсивно полгода. Причём были там какие-то вещи, которые я одна в институте могла проверять и уточнять (к примеру, разное старославянское и древнеармянское - с языками там не у всех было хорошо). И я реально туда вложилась, и знаниями, и связями в России для выяснения каких-то деталей. То есть это была и моя работа тоже.
И каково же было моё удивление, когда я обнаружила, что в огромной предисловии, где упомянуты все, кто над книжкой работал, включая всяких ассистентов, которые ничего не делали, кроме ксерокопирования, моего имени не было. Это было адски больно, ибо я очень много над изданием работала, много там было моего. А с другой стороны - если оно там упомянуто, это ещё и полезно на будущее, как один из рабочих проектов, который можно упомянуть, скажем, в интервью при приёме на работу. То есть это реально важно!
Когда я заговорила об этом с той на тот момент всё ещё подругой, она сказала, что сие так решило и они ничего не могли сделать. Хотя было очевидно, что не хотели и не пытались. Ибо своя задница важнее, конфликтов не хочется, ну и вот это вот всё.
Что было дальше? Через пару лет их договоры закончились, и оба оказались на улице. Она, после блестящей защиты действительно хорошей диссертации, перебивалась разными временными работами за копейки и давала уроки (на которые здесь не проживёшь), всё было грустно. Он, хотя и любимчик герра профэссора, так и не защитился и работает на административной должности где-то в другом институте.
Так что лизание задницы, смотрение в рот и заискивания не помогли. Пришло время - и их выбросили.
В случае с ней - это была большая трещина на нашей дружбе, но я продолжала надеяться, что сие - одномоментно, что мы сможем как-то это пережить. Поддерживала её, когда скончался её возлюбленный. А потом, после печальных событий у меня, наше общение сошло на нет.
И сейчас, двенадцать лет спустя, вижу, что всё было предопределено тогда. Вот с тем самым предательством, с молчанием, когда у тебя на глазах унижали другого и всем прочим.
И единственный вопрос, который хотелось бы ей, да и даже им обоим задать - оно того стоило? Много лет смотреть в рот, делать всё, согласно партийной линии, чтобы оказаться на улице и быть выброшенным из науки?
Впрочем, полагаю, они для себя это как-то иначе объясняют. Ибо когда ушли из университета, активно изображали из себя жертв. Типа, они стока сделали, а этого не ценили.
Когда она об этом по окончании семинара перебивавшей коллеге сказала, довольно резко, но по делу, та сразу изобразила из себя жертву, приняла позу обиженки и вот это вот всё. О том, что критика была по делу и вела она себя невыносимо (и это был не первый раз) благополучно было забыто.
Так как обе - из бывшего СССР, то всё прозвучало до боли знакомо, все вот эти интонации жертвы, обидочки и прочее. Тыщщи раз я такое видела и слышала, и бесило оно невыносимо.
И почему такое приходится слышать за сотни километров, в другой стране и при совсем других обстоятельствах, непонятно.
А главное, вспомнилась история двенадцатилетней давности, случившаяся уже со мной. И с вот таким вот перебиванием не к месту.
Делала я доклад про предисловия к неоплатоновским комментариям в семинаре у шефа. Который не философ и не филолог-классик, но чего-то и тут тоже читал и считал себя знающим примерно всё.
На докладе были коллеги по институту, среди них - одна из моих лучших на тот момент подруг, с которой мы почти девять лет дружили и много чего вместе пережили.
Делаю я, стало быть, доклад, который, понятное дело, имеет определённую структуру, одно вытекает из другого и т.д.
И вдруг меня прерывают посреди абзаца и начинают рассуждать о видах силлогизма у Аммония, как это понимать и т.д. И говорить о том, что всё, мною сказанное, не нужно, а нужно говорить про то и это. Я пытаюсь вставить слово и сказать, что оно всё дальше, но меня прерывают каждый раз, не дав ответить ни на один вопрос (а я могла и хотела ответить). В результате не дают дочитать доклад, несут некий свой текст и всё сворачивают, сказав, что я некомпетентна.
На следующий день у меня случился один из самых сильных приступов мигрени за жизнь. Я реально мечтала о пистолете, таких болей не было до того ни разу в жизни (а у меня на тот момент было три перелома и разное прочее неприятное). Явно как последствие.
Работать там дальше было весьма непросто.
Но главное, что меня поразило - это то, как вели себя коллеги. То есть двое подошли и сказали, что это было ужасно, как себя со мной вели, и что я ещё хорошо держалась. Ещё несколько ничего не сказали. Но самое мерзкое - это как сидели с абсолютно пустыми глазами эта самая моя подруга и ещё один коллега - любимчик герра профессора и звезда института. Они молчали, хотя, учитывая их авторитет в его глазах, могли бы хоть что-то сказать, попытаться как-то прервать, что-то вставить. Оба знали мою тематику и понимали, что я могу ответить и знаю матерьял! Не, сидели, аки две куклы, с пустыми глазами.
Я потом попыталась сие мероприятие обсудить с этой самой подругой, но она уходила от разговора. Коллега был дерьмецом всегда, с ним и говорить не имело смысла.
Потом произошёл ещё один неприятный случай. Опять с ними. Готовили мы большой двухтомник немецких переводов религиозных текстов. Я в подготовке участвовала весьма интенсивно полгода. Причём были там какие-то вещи, которые я одна в институте могла проверять и уточнять (к примеру, разное старославянское и древнеармянское - с языками там не у всех было хорошо). И я реально туда вложилась, и знаниями, и связями в России для выяснения каких-то деталей. То есть это была и моя работа тоже.
И каково же было моё удивление, когда я обнаружила, что в огромной предисловии, где упомянуты все, кто над книжкой работал, включая всяких ассистентов, которые ничего не делали, кроме ксерокопирования, моего имени не было. Это было адски больно, ибо я очень много над изданием работала, много там было моего. А с другой стороны - если оно там упомянуто, это ещё и полезно на будущее, как один из рабочих проектов, который можно упомянуть, скажем, в интервью при приёме на работу. То есть это реально важно!
Когда я заговорила об этом с той на тот момент всё ещё подругой, она сказала, что сие так решило и они ничего не могли сделать. Хотя было очевидно, что не хотели и не пытались. Ибо своя задница важнее, конфликтов не хочется, ну и вот это вот всё.
Что было дальше? Через пару лет их договоры закончились, и оба оказались на улице. Она, после блестящей защиты действительно хорошей диссертации, перебивалась разными временными работами за копейки и давала уроки (на которые здесь не проживёшь), всё было грустно. Он, хотя и любимчик герра профэссора, так и не защитился и работает на административной должности где-то в другом институте.
Так что лизание задницы, смотрение в рот и заискивания не помогли. Пришло время - и их выбросили.
В случае с ней - это была большая трещина на нашей дружбе, но я продолжала надеяться, что сие - одномоментно, что мы сможем как-то это пережить. Поддерживала её, когда скончался её возлюбленный. А потом, после печальных событий у меня, наше общение сошло на нет.
И сейчас, двенадцать лет спустя, вижу, что всё было предопределено тогда. Вот с тем самым предательством, с молчанием, когда у тебя на глазах унижали другого и всем прочим.
И единственный вопрос, который хотелось бы ей, да и даже им обоим задать - оно того стоило? Много лет смотреть в рот, делать всё, согласно партийной линии, чтобы оказаться на улице и быть выброшенным из науки?
Впрочем, полагаю, они для себя это как-то иначе объясняют. Ибо когда ушли из университета, активно изображали из себя жертв. Типа, они стока сделали, а этого не ценили.