лилии полевые в куче навозной, или ангелы с подрезанными крыльями
«Жизнь» (Une vie, 1958) Александра Астрюка
Фильм этот - как маленькая старая почтовая открытка, или эмалевый медальон, доставшийся тебе от пра-пра-прабабушки, изящный медальон, на котором изображена неизвестная молодая женщина, строгий вид в профиль. Женщина, поначалу удивляющая чистотой, простотой, сознанием своей молодости, красоты и счастья - и потом уже, если вглядеться в этот портрет, неуловимым рисунком скорби, но скорби тщательно скрываемой, затаенной, замаскированной и печальной. И потому навсегда западающей в самое сердце, в сокровенную его глубину, хранящую многие такие печали. Ибо имя им - легион.
Еще одна жемчужина в моей тоже печальной, но бесконечно прекрасной коллекции «женских портретов», большинство которых неприхотливы, и рассказывают похожие друг на друга истории как даже не две капли воды похожие, а как две слезы, взять хоть повесть «Кроткую», хоть кино «Кружевница» (La Dentellière, 1977), хоть самый дешевый дамский роман. «Жизнь» Мопассана - дамский роман и есть, его сюжет, все интриги и повороты винта можно предсказать заранее. В этом главное его очарование и самая жестокая правда. Прекрасный цветок, юное существо, дворянку, птицу небесную, лилию полевую, не знавшую толком ни жизни, ни быта, только выпорхнувшую из монастыря - губит обыкновенный и довольно скучный подонок, мужчина, «харизматичный тип похитителя женских сердец», что в переводе значит «склизкая самодовольная гадина» (даже такой антипатичный герой «Грозового перевала» как Хитклифф еще может вызывать у читателя маленькую такую симпатию, только не здешний Жюльен). Сразу приходит на ум, конечно, другой такой цветок, ребенок, загубленный похотливым мудаком, и другая книга - «Лолита», герою которого гений Набокова вложил в финале знаменитый монолог о том, что голоса и смеха Долорес нет в детском шуме и гаме. Только не надо забывать, что настоящий Гумберт никогда бы такого себе не подумал. Настоящие Гумберты (а также Хитклиффы и прочие «романтические донжуаны») - малорефлексирующие тупые ограниченные типы с нулевой эмпатией и презрением не только к женщинам, но и к мужчинам, которые себе такого не позволяют. Собственно, «Лолита» прекрасна тем, что доводит ситуацию до конечного предела, чтобы дошло уже и до задних рядов: взрослый мужчина губит маленькую девочку, ребенка. В «Жизни» Мопассана, в «Кроткой» Достоевского, и во множестве других произведений эта ситуация двоится, троится, повторяется, неизменным остается только самая суть, которая совершенно не в возрасте: мужчина губит девушку, почти ребенка.
Жюльен - герой феноменально реалистичный, наверное, впервые в европейской литературе с таким ядовитым равнодушием к «романтической мужской харизме», и байронизму вообще, выписанный Мопассаном. Он из той нарождающейся плеяды, пришедшей тогда, во второй половине XIX века, на смену дворянам старой закалки - Жюльен это «брат» героев Алена Делона и Клаудии Кардинале из «Леопарда» Висконти. Витальные эгоистичные гадины и гордецы, для которых главное они сами, их комфорт, деньги и власть, а не какие-то там честь и достоинство.
Жанна - напротив же, «дочь» «Леопарда», дворянка до мозга костей, «только из монастыря». Посмотрите на лилии полевые и птиц небесных, вы ли не лучше их - это место в Евангелие чуть с ума не свело Кьеркегора, который написал лучшую свою книгу о той радости, которую человек должен, обязан получать от каждого дня, не заботясь о завтрашнем. Жанна - именно вот такая, и потому святая, и удивительно то, что образ ее тоже глубоко реалистичный, если знать, как готовили дворянок в женских пансионах или монастырях (можете почитать, например, про Смольный институт благородных девиц). По финалу и той трагедии, которая случается в жизни Жанны первая мысль, что приходит на ум: лучше бы осталась в монастыре - очень верная, как ни странно. Лилиям полевым место, увы, только там. В грубой настоящей реальности их просто затопчут, вырвут с корнями, сожгут, и еще посмеются.
У фильма - как обычно и бывает у лучших кинолент - три создателя: режиссер Астрюк, великий оператор Клод Ренуар и актриса, сыгравшая главную роль, Мария Шелл. Как у «Летят журавли» полноправный автор - Татьяна Самойлова, а не только Михаил Калатозов с оператором Урусевским, или фильм «Крылья» создан не только Ларисой Шепитько, но и актрисой Майей Булгаковой. Я не зря вспомнил эти две ленты - они тоже про сломанных женщин, загубленные навсегда судьбы. Поразительно, что многие зрители почему-то уверены, что у Вероники-Белочки все будет в итоге хорошо, а какой-то кретин в википедии написал про финал «Крыльев», в которой несчастная постаревшая женщина, потерявшая любимого на войне, и умершая душой тогда же, садится в самолет и улыбается (сквозь слезы): «Петрухина вспоминает свою молодость, и, управляя самолётом, понимает всю лёгкость бытия». За словосочетание «легкость бытия» надо отрывать руки и ноги, и запускать человека воздушным шариком в космос, пущай он там полетает, в стратосфере почувствует, что это такое, легкость бытия. В «Летят журавли» лучшее это как раз финал: где на фоне бравурных советских кричалок, сопровождающих встречу на вокзале родных с вернувшимися фронтовиками, идет Вероника, и как бы Калатозов с оператором Урусевским вроде бы дают понять, что и у Вероники будет счастье, что не надо плакать, милая, у тебя еще и сын… Но ты видишь перед собой Белочку, которая уже убита войной, и вдвойне убита тем, что любимый все-таки не выжил, и втройне убита тем, что остальные радуются. А ей насрать на эту радость! Ей так плохо, невыносимо просто, тяжело, дыра в груди. И какой-то подонок, наверняка, напишет потом (или написал уже), что она, глядя на журавлей, тоже, ага, чувствует «легкость бытия» и типа «надо как-то жить». Вы в глаза ей посмотрите и если смелости хватит, скажите в лицо Самойловой это. Не скажите. Постесняетесь. Глазки в пол, и стыдливо отойдете. Ибо она вам самим глаза за это выцарапает, за «легкость бытия», ага, и «надо как-то жить». Я вообще считаю, «Крылья» - это сиквел фильма «Летят журавли». И Надя с приемной дочерью у Шепитько - это постаревшая Белочка с приемным сыном (который тоже не принесет ей счастья, как и Жанне в «Жизни» сын этого счастья не принес). Судьба у Вероники из «Летят журавли» - ровно такая же будет. Они ангелы с подрезанными крыльями.
«Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают» - это самая известная фраза из романа Мопассана. Ее в романе говорит служанка Розали, которую обрюхатил муж Жанны, и тоже сломал ей жизнь. Говорит, комментируя радость постаревшей Жанны от того, что к ней приедет жить новорожденная внучка (сынок просто спихнул свою дочку ей). Эту фразу имеют право говорить только те, кто ее выстрадал. Кьеркегор имеет право и силу говорить и убеждать про радость от каждого дня, несмотря ни на что: лилия полевая, пишет он, может взрасти и в навозной куче на один день, и потом ее затопчут - но лилия смиренна, и она радуется уже этому одному дню. Но боже мой, и у Кьеркегора, когда он писал это, сердце кровью, уверен, обливалось за эту несчастную лилию полевую. Она про себя может сказать «Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают», как это могут сказать героини «Летят журавли», «Крыльев» и Жанна, утешая прежде всего себя. Но каким каменным сердцем надо обладать, чтобы заявлять такое со стороны про них? Про убитую войной Белочку, совсем не такую живую и радостную, как до войны? Про постаревшую несчастную ее близняшку из фильма Шепитько? Наконец, про Жанну? Вы еще про Лолиту такое скажите, если совесть позволит.
Характерно, что Мария Шелл, сыгравшая Жанну, годом ранее снялась в «Белых ночах» Лукино Висконти (Le notti bianche, 1957) по повести Достоевского, и здешняя Жанна в молодости очень похожа на русскую Наташу. Открытое, детское лицо, наивное, еще не знавшее печалей и подлости людской (мужской по преимуществу). Мария Шелл, уверен, гениально сыграла бы и героиню повести «Кроткой», покончившей с собой из-за равнодушия и жестокости мужа. В «Кроткой» есть блестящий момент, когда уставшая и измученная девушка на очередные извинения мужа и просьбы о любви, смотрит на него с отвращением и ужасом, а в глазах: «Тебе еще и любви?!» Жанна в этой экранизации умирает медленно душой, и не раз, и не два в ее глазах можно прочитать тоже по отношению к мужу: «Тебе еще и любви?!» А потом она его опять и опять прощает.
И вот идет такая Жанна или Белочка по дороге, на сердце камень, хоть сейчас в омут, или в петлю, или под поезд, и думает про себя, Господи, за что? Что я кому сделала? Почему мне так плохо? Хоть бы кто понял и утешил, но вокруг равнодушные бессердечные люди, которым своя радость ближе, конечно, чем горе чужое (как в финале «Летят журавли»). Утешить может только человеческое милосердие, любовь и доброта - или красота мира. И показательно, что Белочку утешают по сути только журавли и небо над ней, высокое такое, огромное, в котором утонуть можно. И героиню «Крыльев» в финале утешает тоже это же небо, огромное, бескрайнее, безвременное, в котором тонет она с наслаждением (и не исключено, что за кадром падает с самолетом на землю и умирает). И Жанну утешает только природа, которой она часть, как дама с собачкой часть ялтинского пейзажа в повести Чехова (тоже история про загубленную душу, и кем? - мужиком), как и ее берет, и белый шпиц.
И вот тут надо сказать, Клод Ренуар с режиссером сделали невозможное. На такой страшной истории о том, как - словами Лёвушки нашего Толстого - «погублено было прекрасное существо» (на этом его рефлексия закончилась, к сожалению, и он не захотел вспоминать о том, сколько он сам в юности таких прекрасных существ погубил) - они создали восхитительно светлое, легкое кино, трогающее свежестью своей, грустью и красками. И какие тут краски, «в русском языке и названий-то таких нет»: нежно-голубые, пастельно-розовые, пурпурные, сочно-желтый вперемешку с таким синим цветом, которым не каждое море-то может похвастаться. Нормандские пейзажи, берега, камни, скалы. Серебристые ливни. Сохнущее на ветру бельё белоснежное. Как прустовский Бальбек с его чудесными девушками-велосипедистками, ставшими навсегда частью нормандского пейзажа с переливающимся всеми цветами морем, галькой, и розово-голубыми небесами - здешние скалы Этрета тоже навсегда включили в свое великое пейзажное полотно Жанну и Розали. Жанну и Розали, которые в самое начало фильма вбегают на склоны холма юными и радостными нимфами или наядами, только бы жить и жить, и радоваться как птицы небесные, как журавли, и лилии полевые (и как Мария Шелл дышит полной грудью полфильма, по минутам - с хронометром! - наблюдать можно, как девочка превращается в девушку, а затем в женщину, никнущую всем телом к любимому). Одними цветами, палитрой всевозможных цветов и оттенков передаются здесь чувства первой любви, печали, тоски и ненависти. И только краски утешают тебя, как они утешают Жанну и Розали, эти несчастные лилии, выросшие в навозной куче и надломленные какой-то телегой, роком, сапогом мужика. Они сами и есть эти краски, они часть природы, они эта самая жизнь.
И запомнятся они, уверяю вас, юными и взбегающими на холм нимфами, а не старыми и сварливыми бабами. Как Долорес Гейз вечно помнят ребенком, когда она была на свое горе только увидена Гумбертом. И дама с собачкой всем помнится, когда она была только встречена Гуровым («невысокого роста блондинка, в берете: за нею бежал белый шпиц»). И Альбертина - молодой велосипедисткой на набережной в компании подруг, когда и она тоже была на свое горе замечена Марселем. Это память нас так утешает. И краски природы и мастерства художника. В глубине души мы знаем, что с ними стало и станет. Но помним их еще молодыми и незагубленными, как Белочку помнят не финальную вовсе, а довоенную, с присказкой «Журавлики-кораблики летят под небесами, И серые, и белые, и с длинными носами!»
И Жанна и Розали благодаря Мопассану и Александру Астрюку с Клодом Ренуаром - запомнятся незагубленными, таинственными незнакомками, увиденные авторами и нами на нормандском берегу. Маленькими хрупкими фигурками на старой почтовой открытке. Вот он, тот самый эмалевый медальон, на котором изображена неизвестная молодая женщина, строгий вид в профиль. Какая у нее судьба? Что с ней стало? Мы никогда не узнаем. Не захотим узнать.
Фильм этот - как маленькая старая почтовая открытка, или эмалевый медальон, доставшийся тебе от пра-пра-прабабушки, изящный медальон, на котором изображена неизвестная молодая женщина, строгий вид в профиль. Женщина, поначалу удивляющая чистотой, простотой, сознанием своей молодости, красоты и счастья - и потом уже, если вглядеться в этот портрет, неуловимым рисунком скорби, но скорби тщательно скрываемой, затаенной, замаскированной и печальной. И потому навсегда западающей в самое сердце, в сокровенную его глубину, хранящую многие такие печали. Ибо имя им - легион.
Еще одна жемчужина в моей тоже печальной, но бесконечно прекрасной коллекции «женских портретов», большинство которых неприхотливы, и рассказывают похожие друг на друга истории как даже не две капли воды похожие, а как две слезы, взять хоть повесть «Кроткую», хоть кино «Кружевница» (La Dentellière, 1977), хоть самый дешевый дамский роман. «Жизнь» Мопассана - дамский роман и есть, его сюжет, все интриги и повороты винта можно предсказать заранее. В этом главное его очарование и самая жестокая правда. Прекрасный цветок, юное существо, дворянку, птицу небесную, лилию полевую, не знавшую толком ни жизни, ни быта, только выпорхнувшую из монастыря - губит обыкновенный и довольно скучный подонок, мужчина, «харизматичный тип похитителя женских сердец», что в переводе значит «склизкая самодовольная гадина» (даже такой антипатичный герой «Грозового перевала» как Хитклифф еще может вызывать у читателя маленькую такую симпатию, только не здешний Жюльен). Сразу приходит на ум, конечно, другой такой цветок, ребенок, загубленный похотливым мудаком, и другая книга - «Лолита», герою которого гений Набокова вложил в финале знаменитый монолог о том, что голоса и смеха Долорес нет в детском шуме и гаме. Только не надо забывать, что настоящий Гумберт никогда бы такого себе не подумал. Настоящие Гумберты (а также Хитклиффы и прочие «романтические донжуаны») - малорефлексирующие тупые ограниченные типы с нулевой эмпатией и презрением не только к женщинам, но и к мужчинам, которые себе такого не позволяют. Собственно, «Лолита» прекрасна тем, что доводит ситуацию до конечного предела, чтобы дошло уже и до задних рядов: взрослый мужчина губит маленькую девочку, ребенка. В «Жизни» Мопассана, в «Кроткой» Достоевского, и во множестве других произведений эта ситуация двоится, троится, повторяется, неизменным остается только самая суть, которая совершенно не в возрасте: мужчина губит девушку, почти ребенка.
Жюльен - герой феноменально реалистичный, наверное, впервые в европейской литературе с таким ядовитым равнодушием к «романтической мужской харизме», и байронизму вообще, выписанный Мопассаном. Он из той нарождающейся плеяды, пришедшей тогда, во второй половине XIX века, на смену дворянам старой закалки - Жюльен это «брат» героев Алена Делона и Клаудии Кардинале из «Леопарда» Висконти. Витальные эгоистичные гадины и гордецы, для которых главное они сами, их комфорт, деньги и власть, а не какие-то там честь и достоинство.
Жанна - напротив же, «дочь» «Леопарда», дворянка до мозга костей, «только из монастыря». Посмотрите на лилии полевые и птиц небесных, вы ли не лучше их - это место в Евангелие чуть с ума не свело Кьеркегора, который написал лучшую свою книгу о той радости, которую человек должен, обязан получать от каждого дня, не заботясь о завтрашнем. Жанна - именно вот такая, и потому святая, и удивительно то, что образ ее тоже глубоко реалистичный, если знать, как готовили дворянок в женских пансионах или монастырях (можете почитать, например, про Смольный институт благородных девиц). По финалу и той трагедии, которая случается в жизни Жанны первая мысль, что приходит на ум: лучше бы осталась в монастыре - очень верная, как ни странно. Лилиям полевым место, увы, только там. В грубой настоящей реальности их просто затопчут, вырвут с корнями, сожгут, и еще посмеются.
У фильма - как обычно и бывает у лучших кинолент - три создателя: режиссер Астрюк, великий оператор Клод Ренуар и актриса, сыгравшая главную роль, Мария Шелл. Как у «Летят журавли» полноправный автор - Татьяна Самойлова, а не только Михаил Калатозов с оператором Урусевским, или фильм «Крылья» создан не только Ларисой Шепитько, но и актрисой Майей Булгаковой. Я не зря вспомнил эти две ленты - они тоже про сломанных женщин, загубленные навсегда судьбы. Поразительно, что многие зрители почему-то уверены, что у Вероники-Белочки все будет в итоге хорошо, а какой-то кретин в википедии написал про финал «Крыльев», в которой несчастная постаревшая женщина, потерявшая любимого на войне, и умершая душой тогда же, садится в самолет и улыбается (сквозь слезы): «Петрухина вспоминает свою молодость, и, управляя самолётом, понимает всю лёгкость бытия». За словосочетание «легкость бытия» надо отрывать руки и ноги, и запускать человека воздушным шариком в космос, пущай он там полетает, в стратосфере почувствует, что это такое, легкость бытия. В «Летят журавли» лучшее это как раз финал: где на фоне бравурных советских кричалок, сопровождающих встречу на вокзале родных с вернувшимися фронтовиками, идет Вероника, и как бы Калатозов с оператором Урусевским вроде бы дают понять, что и у Вероники будет счастье, что не надо плакать, милая, у тебя еще и сын… Но ты видишь перед собой Белочку, которая уже убита войной, и вдвойне убита тем, что любимый все-таки не выжил, и втройне убита тем, что остальные радуются. А ей насрать на эту радость! Ей так плохо, невыносимо просто, тяжело, дыра в груди. И какой-то подонок, наверняка, напишет потом (или написал уже), что она, глядя на журавлей, тоже, ага, чувствует «легкость бытия» и типа «надо как-то жить». Вы в глаза ей посмотрите и если смелости хватит, скажите в лицо Самойловой это. Не скажите. Постесняетесь. Глазки в пол, и стыдливо отойдете. Ибо она вам самим глаза за это выцарапает, за «легкость бытия», ага, и «надо как-то жить». Я вообще считаю, «Крылья» - это сиквел фильма «Летят журавли». И Надя с приемной дочерью у Шепитько - это постаревшая Белочка с приемным сыном (который тоже не принесет ей счастья, как и Жанне в «Жизни» сын этого счастья не принес). Судьба у Вероники из «Летят журавли» - ровно такая же будет. Они ангелы с подрезанными крыльями.
«Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают» - это самая известная фраза из романа Мопассана. Ее в романе говорит служанка Розали, которую обрюхатил муж Жанны, и тоже сломал ей жизнь. Говорит, комментируя радость постаревшей Жанны от того, что к ней приедет жить новорожденная внучка (сынок просто спихнул свою дочку ей). Эту фразу имеют право говорить только те, кто ее выстрадал. Кьеркегор имеет право и силу говорить и убеждать про радость от каждого дня, несмотря ни на что: лилия полевая, пишет он, может взрасти и в навозной куче на один день, и потом ее затопчут - но лилия смиренна, и она радуется уже этому одному дню. Но боже мой, и у Кьеркегора, когда он писал это, сердце кровью, уверен, обливалось за эту несчастную лилию полевую. Она про себя может сказать «Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают», как это могут сказать героини «Летят журавли», «Крыльев» и Жанна, утешая прежде всего себя. Но каким каменным сердцем надо обладать, чтобы заявлять такое со стороны про них? Про убитую войной Белочку, совсем не такую живую и радостную, как до войны? Про постаревшую несчастную ее близняшку из фильма Шепитько? Наконец, про Жанну? Вы еще про Лолиту такое скажите, если совесть позволит.
Характерно, что Мария Шелл, сыгравшая Жанну, годом ранее снялась в «Белых ночах» Лукино Висконти (Le notti bianche, 1957) по повести Достоевского, и здешняя Жанна в молодости очень похожа на русскую Наташу. Открытое, детское лицо, наивное, еще не знавшее печалей и подлости людской (мужской по преимуществу). Мария Шелл, уверен, гениально сыграла бы и героиню повести «Кроткой», покончившей с собой из-за равнодушия и жестокости мужа. В «Кроткой» есть блестящий момент, когда уставшая и измученная девушка на очередные извинения мужа и просьбы о любви, смотрит на него с отвращением и ужасом, а в глазах: «Тебе еще и любви?!» Жанна в этой экранизации умирает медленно душой, и не раз, и не два в ее глазах можно прочитать тоже по отношению к мужу: «Тебе еще и любви?!» А потом она его опять и опять прощает.
И вот идет такая Жанна или Белочка по дороге, на сердце камень, хоть сейчас в омут, или в петлю, или под поезд, и думает про себя, Господи, за что? Что я кому сделала? Почему мне так плохо? Хоть бы кто понял и утешил, но вокруг равнодушные бессердечные люди, которым своя радость ближе, конечно, чем горе чужое (как в финале «Летят журавли»). Утешить может только человеческое милосердие, любовь и доброта - или красота мира. И показательно, что Белочку утешают по сути только журавли и небо над ней, высокое такое, огромное, в котором утонуть можно. И героиню «Крыльев» в финале утешает тоже это же небо, огромное, бескрайнее, безвременное, в котором тонет она с наслаждением (и не исключено, что за кадром падает с самолетом на землю и умирает). И Жанну утешает только природа, которой она часть, как дама с собачкой часть ялтинского пейзажа в повести Чехова (тоже история про загубленную душу, и кем? - мужиком), как и ее берет, и белый шпиц.
И вот тут надо сказать, Клод Ренуар с режиссером сделали невозможное. На такой страшной истории о том, как - словами Лёвушки нашего Толстого - «погублено было прекрасное существо» (на этом его рефлексия закончилась, к сожалению, и он не захотел вспоминать о том, сколько он сам в юности таких прекрасных существ погубил) - они создали восхитительно светлое, легкое кино, трогающее свежестью своей, грустью и красками. И какие тут краски, «в русском языке и названий-то таких нет»: нежно-голубые, пастельно-розовые, пурпурные, сочно-желтый вперемешку с таким синим цветом, которым не каждое море-то может похвастаться. Нормандские пейзажи, берега, камни, скалы. Серебристые ливни. Сохнущее на ветру бельё белоснежное. Как прустовский Бальбек с его чудесными девушками-велосипедистками, ставшими навсегда частью нормандского пейзажа с переливающимся всеми цветами морем, галькой, и розово-голубыми небесами - здешние скалы Этрета тоже навсегда включили в свое великое пейзажное полотно Жанну и Розали. Жанну и Розали, которые в самое начало фильма вбегают на склоны холма юными и радостными нимфами или наядами, только бы жить и жить, и радоваться как птицы небесные, как журавли, и лилии полевые (и как Мария Шелл дышит полной грудью полфильма, по минутам - с хронометром! - наблюдать можно, как девочка превращается в девушку, а затем в женщину, никнущую всем телом к любимому). Одними цветами, палитрой всевозможных цветов и оттенков передаются здесь чувства первой любви, печали, тоски и ненависти. И только краски утешают тебя, как они утешают Жанну и Розали, эти несчастные лилии, выросшие в навозной куче и надломленные какой-то телегой, роком, сапогом мужика. Они сами и есть эти краски, они часть природы, они эта самая жизнь.
И запомнятся они, уверяю вас, юными и взбегающими на холм нимфами, а не старыми и сварливыми бабами. Как Долорес Гейз вечно помнят ребенком, когда она была на свое горе только увидена Гумбертом. И дама с собачкой всем помнится, когда она была только встречена Гуровым («невысокого роста блондинка, в берете: за нею бежал белый шпиц»). И Альбертина - молодой велосипедисткой на набережной в компании подруг, когда и она тоже была на свое горе замечена Марселем. Это память нас так утешает. И краски природы и мастерства художника. В глубине души мы знаем, что с ними стало и станет. Но помним их еще молодыми и незагубленными, как Белочку помнят не финальную вовсе, а довоенную, с присказкой «Журавлики-кораблики летят под небесами, И серые, и белые, и с длинными носами!»
И Жанна и Розали благодаря Мопассану и Александру Астрюку с Клодом Ренуаром - запомнятся незагубленными, таинственными незнакомками, увиденные авторами и нами на нормандском берегу. Маленькими хрупкими фигурками на старой почтовой открытке. Вот он, тот самый эмалевый медальон, на котором изображена неизвестная молодая женщина, строгий вид в профиль. Какая у нее судьба? Что с ней стало? Мы никогда не узнаем. Не захотим узнать.