кое-что о вечном и зловещем [или три совершенно разных фильма практически об одном]
«Ковен ведьм» (Akelarre, 2020) Пабло Агуэро
Маленькое испанское кино на давно избитую тему, получившую новую актуальность сегодня, но, к счастью, имеющее к самому феномену «охоты на ведьм» довольно опосредованное отношение. В последнее время банальность - и ошибочность - трактовки преследования «ведьм» в XVII, скажем, веке состоит в попытке объяснить их обыкновенной мизогинией и бесправием женщин. Однако напомню, что самая известная история с преследованием и казнью несчастных принадлежит Салему, которая началась по сути с того, что именно девочки (дети) оговорили женщин-соседей, и стояли на своем чуть ли не до самого конца, впадая в истерические припадки, искренне считая, что они одержимы. Один из лучших фильмов на эту тему снял француз Реймон Руло, он так и называется «Ведьмы Салема» (Les sorcières de Salem, 1957) - я о нем писал когда-то. «Ковен ведьм» снят в эпоху, когда саму охоту на ведьм трактуют либо политически, в феминистском ключе, либо в прямо противоположном - жанровом, снимая очередной трэшевый хоррор, предполагая заведомо соглашение со зрителем («на время фильма - ведьмы существуют на самом деле!») - тогда охотники на ведьм оказываются молодцами, а ведьмы чудовищами, «и правильно их сожгли!». Все попытки переиграть или хотя бы обыграть средневековые преследования колдуний и колдунов в том смысле, что ведьмы имеют право быть ведьмами - а пуритане-христиане просто козлы, в результате, так или иначе, льют воду на мельницу как раз пуританам, оправдывая уже последних - потому что в глазах зрителей (что бы там не думали о себе режиссеры) попытка оправдать ведьм в конечном счете заканчивается «обелением» сатанизма.
«Ковен ведьм», далеко не будучи шедевром, подходит к избитой теме вообще с другого конца. Для начала, это не фильм ужасов, несмотря на саму историю с охотой на ведьм в стране басков в 1609 году: пока мужчины деревни, все поголовно рыбаки, находились в море, инквизиторы отловили шестерых девчушек (самой старшей - 20 лет, остальные - вообще дети), и попытались быстренько их осудить. Если у авторов и было намерение противопоставить - в очередной раз - мужчин и женщин, сочувствуя, конечно, последним, у них оно получилось только отчасти. Ну, потому что, мужчины здесь как минимум нейтральные персонажи истории и заведомо положительные (девушки страстно ждут возвращения мужиков с рыбалки, чтобы те хорошенько наваляли палачам). Вместо этого «Ковен ведьм» напоминает скорее «Запрещенные игры» Рене Клемана, где дети играли в войну и смерть, потому что ничего другого не знали. И в «Ковене» противостоят не женщины мужчинам, а дети - взрослым. И противостоят довольно восхитительным образом, отчего последние полчаса я неожиданно для себя улыбался (история-то, не забываем, довольно чудовищная, не то что бы просто печальная), не в последнюю очередь потому, что авторы, жалея зрителя, убрали почти все пытки из кадра.
[Осторожно, спойлер!]В центре сюжета палач-инквизитор, который хочет задокументировать шабаш ведьм, и дознаться у несчастных девушек-детей, как они вызывали Люцифера. Девушки сначала понятия не имеют, за что их вообще переловили и мучают почем зря, затем впадают в отчаяние, понимая, что любые их слова и оправдания палачи трактуют не в их пользу, а, догадываясь, что их и так и эдак сожгут на костре, решают хотя бы повеселиться и поиграть напоследок! И теперь уже «признаются», что да, они ведьмы, и рассказывают, как вызывали Люцифера: одна поет песню-заклинание, постепенно убыстряя ее темп (помощник инквизитора перестает ее записывать, скучно замечая, что это хроматическая гамма, и петь она может до бесконечности!), и страстно дышит, соблазняя палача. Все оставшиеся мужики вокруг понимают, что главного палача «охмурили», и пытаются как-то противостоять его желанию увидеть и задокументировать шабаш ведьм - но куда там, ему не терпится увидеть Люцифера. «Хочешь шабаш ведьм? Ты у нас его получишь!» - смеются про себя девицы, завывают между собой, катаются по полу, кличут дьявола, до смерти пугая священников и инквизиторов (пара стражников в итоге уковыляли прочь, от греха подальше). И, наконец, в лесу устраивают «шабаш» - надо сказать, наверное, один из самых пугающих в истории кино получился шабаш, на славу! Бьют в барабаны, ритмически поют «заклятия», рыдают, извиваются всем телом, прыгают у костра, корчат рожицы - так, что окончательно «охмуряют» палача, который теперь «одержимо» приветствует «Люцифера». Блестящая сцена, лучше только самый финал фильма - одновременно трагичный и смешной - когда шестеро «ведьм», взявшись за руки, бросаются на глазах палачей со скалы, а инквизитор умиленно только вздыхает: «Они улетели!»
Напоследок расскажу один поразивший меня недавно до глубины души факт. Классик американской литературы, один из создателей американской новеллы, предтеча Кафки, Натаниэль Готорн родился в начале XIX века в портовом городе Салем (надо еще иметь в виду, что город назван в честь Иерусалима), тогда уже очень старом, в состоянии упадка. Предком писателя был Джон Готорн, который за сто лет до его рождения, в 1692 году, был суровым и искреннем в своей пуританской вере судьей на процессах салемских ведьм, 19 из которых повесили. Натаниэль Готорн (сам будучи истово верующим пуританином) потом написал про своего предка: «Он так отличился при пытках ведьм, что, надо полагать, от крови этих несчастных на нем осталось пятно, которое, наверняка, сохранилось на его старых костях на кладбище. Не знаю, раскаялись ли мои предки и молили ли они о милосердии Господнем; ныне я делаю это вместо них и прошу Бога, чтобы всякое проклятие, павшее на наш род, было отныне и во веки веков снято».
Если и можно вывести какую-то мораль из этой истории, так разве что не очень для нас лестную: палачом может оказаться практически каждый, а главное, и среди наших предков в какие-то дремучие века могли быть некие «кровожадные», как мы бы сегодня сказали, «звери». Чудесные в душе люди, замечательные деды и отцы. Но палачи. И, наоборот, если логический вывих в принципе допускает подобное, эта и нижеследующая история, уже касающаяся черных пантер в 1968 году, протестует против любых гонений, шовинизма, подозрений, включая антисемитизм, как-то исподволь, что ли. Представим себе страшного гонителя евреев, только не в Третьем рейхе, а, скажем, в Средние века. Истово веруя, что очищает землю от дьяволопоклонников и мерзости Господней, он неутомимо трудится, как апостол Павел когда-то гонял христиан, уверенный в том, что призван на это нелегкое дело самими Небесами. И только уже на старости лет, перед самым почти финалом, он узнает - что сам еврей, просто его подкинули когда-то ребенком в «белое благородное семейство». Мы не узнаем его дальнейшей судьбы, рыдает он там или вешается - экран уходит в затемнение.
«Встревоженный» (Uptight, 1968) Жюля Дассена
Очередная, неизвестно какая по счету, несправедливость: преступно забытое на полвека кино было издано на видеоносителях лишь в 2012 году, в результате у этой жемчужины, предвосхитившей многие современные ленты на расовую тему, на имдб всего 609 посмотревших! Да в том же Салеме в 1692 году, наверняка, было побольше жителей! Уверен, его даже не посмотрели - а обязательно стоило бы - создатели недавнего фильма «Иуда и Черный Мессия» (Judas and the Black Messiah, 2021), у которого со «Встревоженным» столько странных перекличек темы и судьбы, что невозможно поверить после этого в случайность мира и истории. История реального предательства одним черным (условным «Иудой») другого черного (условного «Героя») в законспирированной организации «Черных пантер», о котором сняли в 2021 году фильм, датируется декабрем 1969 года, когда преданный Уильямом О’Нилом несчастный Фред Хэмптон был расстрелян агентами ФБР. За полтора года до этого, в апреле 1968 года, был застрелен Мартин Лютер Кинг, искавший, в отличии от пантер, мирного разрешения расового конфликта с белыми. Классик нуарового американского кино, француз Жюль Дассен снял «Встревоженного» буквально через полгода после этого громкого события, разозлившего пантер еще больше - осенью 1968 года. В его фильме черный (условный «Иуда») тоже предает на убийство другого черного (условного «Героя») из организации «Черных пантер»! Мало того, Дассен экранизировал старую книжку о предательстве одним из ирландских террористов ИРА - другого (первым довольно бестолково ее экранизировал еще в 1930-х Джон Форд), просто перенес события в конец 1960-х в город Кливленд, штат Огайо. Знаете, где снимали Judas and the Black Messiah? В Кливленде, штат Огайо. Я уже не говорю о совпадениях сцен, где сторонники мирных протестов сталкиваются на конспирированных квартирах со сторонниками вооруженных бунтов.
Голова кружится от предположения - не самого невероятного, между прочим - что Фред Хэмптон и Уильям О’Нил, реальные персонажи «Иуды и Черного Мессии», могли смотреть ленту Жюля Дассена в кинотеатре Чикаго - которая вышла, та-дам! - почти ровно за год до того, как Уильям предал Фреда, в декабре 1968 года. И, наверняка, каждый из них - предатель Уильям О’Нил совершенно точно - примерили героев «Встревоженного» на себе с ужасом. Тем более, что «Встревоженный» был на тот момент по сути уникальным фильмом о «Черных пантерах», с черным кастом, с жизнью черных в гетто Кливленда, с неоновыми нуаровыми ночами, и нервными, почти истерично-параноидальными спорами черных друг с другом о том, убивать белых или в очередной раз идти бесплодно маршем на Вашингтон. Думаю, немало членов организации «Черные пантеры» нарочно ходили на фильм Жюля Дассена в дешевые киношки, оценив точность фактуры и честность рисовки героев и черного мира тогдашней Америки. В особенности гениальную сцену на ярмарке-аттракционе, явно вдохновленную финалом в зеркальной комнате смеха «Леди из Шанхая» Орсона Уэллса и карусельным финалом «Незнакомцев в поезде» Альфреда Хичкока. Дассен, умевший как мало кто когда-то, снимать контрастные черно-белые нуары (за 20 лет до этого он поставил великий фильм «Ночь и город», с которым у «Встревоженного» есть немало перекличек) - в 1968 году, уже почти 70-летний, чуть ли не передвигаясь на костылях, снял грандиозную цветную феерию с зеркалами, в которых чудовищно искажаются белые гости парка аттракционов, завороженно слушающие черного, пьяного предателя, в красках рассказывающего, как в один из дней черные захватят их мир.
Интересно, что Роджер Эберт, посмотрев в декабре 1968 года, фильм «Встревоженный», в целом, похвалив его, пожурил старика Дассена за то, что тот зачем-то взял старую историю ирландских террористов для представления мира черных - мол, никакого отношения к «Черным пантерам» она не имеет же! Эх, Роджер! Зловещее очарование «Встревоженного» как раз и состоит в том, что его история - не знает ни временных границ, ни национальных, расовых или каких-либо других ксенофобских ограничений. Она - бессмертна как трагедии Шекспира (тоже не привязанные к определенной эпохе или нации), и даже Иуда не был первым ее протагонистом.
Нервно дышащее алкогольными парами, мощное в своем надрыве, эмоционально рубленное в стаккато как джазовые пьесы Телониуса Монка, кино Жюля Дассена о черном предателе, снятое по истории ирландского предателя, странным образом говорит директивно именно шовинистам разных мастей: мы, люди, одинаковые, несмотря на разность цвета кожи, предков и вероисповедание, потому, в том числе - что похожи друг на друга даже в своих злодеяниях.
«Эпоха самураев: Битва за Японию» (Age of Samurai: Battle for Japan, 2021) Стивена Скотта
Казалось бы, какое отношение к выше представленным фильмам имеет шестисерийная документалка «Нетфликса» на тему образования единого японского государства в XVII веке, в Эпоху воюющих провинций (Сэнгоку)? Как это ни странно, самое прямое. Поклонникам японского самурайского кино я его рекомендую отдельно - сериал довольно неплохо укладывает в голову разношерстную историю, после чего вы хотя бы немного будете ориентироваться в бесчисленных битвах и особенно сложно запоминающихся именах военачальников. При этом, Сэнгоку - далеко не самая любимая эпоха среди авторов ревизионистских самурайских фильмов 1960-х (к примеру, «Харакири» Кобаяси и прочих), по очень простой причине. В эпоху Сэнгоку еще не сложился самурайский этикет и самурайская философия - они сложились, и могли сложиться именно тогда только, уже в относительно мирный, стабильный, и потому застойный период сёгуната Токугавы, который, в целом, надо сказать, те же японские режиссеры недолюбливают. Коррупционный сёгунат в итоге надолго замедлил развитие Японии, безусловно. Но всё познается в сравнении. Так вот, в сравнении с эпохой Сэнгоку - правление сёгуната Токугавы представляет собой Эмпирей, Элизиум и Эдем вместе взятые. «Эпоха самураев» - о том, как такой сёгунат вообще мог появиться на свет, именно в результате кровожадной, немыслимо жестокой эпохи. «Часть вечной силы я, всегда желавший зла, творивший лишь благое». Эта строчка из Фауста отчасти применима к трем главным военачальникам того времени, которые стремясь лишь к своей эгоистичной власти, объединили разрозненные провинции в одну страну. Больше всего поражает воображение первый из них, «настоящий зверь», как мы бы сегодня сказали, Ода Нобунага, резавший детей, женщин, буддистов как скот. Зачищавший от живого населения целые провинции и города. Он мог бы буквально захлебнуться в крови своих жертв - но был всего лишь предан одним из своих генералов в расцвете славы. Это впоследствии самурайская честь предполагала собачью верность господину. А в те времена самураи предавали друг друга только так. На истории в том числе предательств одними самурайскими генералами других и строилась эпоха, позволившая появиться на свет государству Япония, каким мы его сегодня знаем. И, о ужас, на истории в том числе резни детей и женщин (Нобунага с таким удовольствием лицезрел отрубание голов несчастным, с каким мы сегодня смотрим слэшеры). Унаследовавший почти готовую страну от Нобунаги - Тойотоми Хидеёси собрал страну окончательно, и сошел с ума, когда решил завоевать Китай. Зачем он это сделал? Решение его, надо сказать, было совершенно логичным - хотя издалека нам кажется иррациональным. Самурайское сословие столетие жило войнами, смертью и кровью. Эту ораву убийц в мирное время, понятное дело, надо было куда-то девать: в мирное время «самураи портятся». К сожалению, Корее не очень понравилось решение Хидеёси почему-то, и корейцы не стали пропускать самурайскую армию через свои территории, в результате чего японцы, вдали от своей страны, увязли там так же, как через века увязнут США во Вьетнаме и СССР в Афганистане (дурная голова ногам покоя не дает). Хидеёси сошел с ума, и резал даже родственников, окончательно погрузившись в паранойю. На фоне Хидеёси и Нобунаги - хитрый лис Токугава Иэясу выглядит, конечно, немного цивилизованнее по нашим временам. Он и основал сёгунат, и просто потому, что «всех пережил»! Тихо молчал, тихо поддерживал решения прежних властителей и тихо предал посмертную волю Хидеёси - убив его сына-наследника. По большому счету и во власть он попал и благодаря в том числе еще одному предательству одного из генералов противников в битве при Сэкигахаре. Злоба, жестокость, безумие, грязные предательства - создали в результате Японию, и спасли жизни миллионов обычных японцев, которых к началу XVII века гражданская война глубоко достала.
Удивительно, конечно, как для потомков в истории остаются великие исторические деятели, бывшие даже для своего времени кровожадными маньяками. Как наши Иван Грозный с Петром Великим, например, Нобунага должен вариться в гипотетическом адовом котле, и вариться в нем гораздо дольше, чем все серийные убийцы XX века вместе взятые. И, однако же, благодаря ему гражданские войны впоследствии сошли на нет. Мы-то, конечно, можем считать Нобунагу серийным убийцей, чай, не японцы - и качать головами высокомерно, мол, то-то японцы и во Вторую мировую войну «отличились» преступными деяниями, безумная нация! Но тут можно вспомнить еще, как в Эпоху Просвещения, а затем до и после Великой Французской революции, складывался нелицеприятный имидж Октавиана Августа и Тиберия. Даже сегодня для многих Октавиан, не говоря о Тиберии - имперская сволочь, погубившая великую Римскую республику, и проложившая дорогу таким мерзавцам как Нерон и Калигула. Мы забываем, что мы - не тогдашние римляне. А тогдашние римляне, включая таких «лизоблюдов» как Вергилий или Гораций, во время воцарения Октавиана, наконец-то, вздохнули спокойно: он покончил с кровопролитной гражданской войной аристократов. Настали мирные времена. Обычный римлянин совершенно искренне боготворил Августа: «Спасибо Октавиану за наше счастливое детство!». История чертовски сложная и противоречивая штука. И не стоит, возможно, удивляться тому, что многие римляне-простолюдины, плебеи, вовсе не имели ничего против даже ныне нам известных кровавых властителей: ведь последние резали прежде всего аристократов. Это Тацит как аристократ мог сокрушаться правлению Тиберия, а какая-нибудь римская торговка его, скорее всего, даже и не заметила.
Наверное, в истории почти каждой нации, не говоря уже государства, есть полузабытые палачи. А точнее - палачи, чудовищные грехи которых, в том числе (если не "прежде всего") и сослужили хорошую службу и нации, и ее государству. Но о грехах властителей прошлых времен, в целом, нациям вспоминать не очень-то хочется (их можно понять!). Ведь тогда, как и Натаниэлю Готорну когда-то, уже нынешним потомкам придется молиться об искуплении старых грехов, "чтобы всякое проклятие, павшее на наш род, было отныне и во веки веков снято". А молиться-то в наши безбожные времена, увы, больше некому.
Маленькое испанское кино на давно избитую тему, получившую новую актуальность сегодня, но, к счастью, имеющее к самому феномену «охоты на ведьм» довольно опосредованное отношение. В последнее время банальность - и ошибочность - трактовки преследования «ведьм» в XVII, скажем, веке состоит в попытке объяснить их обыкновенной мизогинией и бесправием женщин. Однако напомню, что самая известная история с преследованием и казнью несчастных принадлежит Салему, которая началась по сути с того, что именно девочки (дети) оговорили женщин-соседей, и стояли на своем чуть ли не до самого конца, впадая в истерические припадки, искренне считая, что они одержимы. Один из лучших фильмов на эту тему снял француз Реймон Руло, он так и называется «Ведьмы Салема» (Les sorcières de Salem, 1957) - я о нем писал когда-то. «Ковен ведьм» снят в эпоху, когда саму охоту на ведьм трактуют либо политически, в феминистском ключе, либо в прямо противоположном - жанровом, снимая очередной трэшевый хоррор, предполагая заведомо соглашение со зрителем («на время фильма - ведьмы существуют на самом деле!») - тогда охотники на ведьм оказываются молодцами, а ведьмы чудовищами, «и правильно их сожгли!». Все попытки переиграть или хотя бы обыграть средневековые преследования колдуний и колдунов в том смысле, что ведьмы имеют право быть ведьмами - а пуритане-христиане просто козлы, в результате, так или иначе, льют воду на мельницу как раз пуританам, оправдывая уже последних - потому что в глазах зрителей (что бы там не думали о себе режиссеры) попытка оправдать ведьм в конечном счете заканчивается «обелением» сатанизма.
«Ковен ведьм», далеко не будучи шедевром, подходит к избитой теме вообще с другого конца. Для начала, это не фильм ужасов, несмотря на саму историю с охотой на ведьм в стране басков в 1609 году: пока мужчины деревни, все поголовно рыбаки, находились в море, инквизиторы отловили шестерых девчушек (самой старшей - 20 лет, остальные - вообще дети), и попытались быстренько их осудить. Если у авторов и было намерение противопоставить - в очередной раз - мужчин и женщин, сочувствуя, конечно, последним, у них оно получилось только отчасти. Ну, потому что, мужчины здесь как минимум нейтральные персонажи истории и заведомо положительные (девушки страстно ждут возвращения мужиков с рыбалки, чтобы те хорошенько наваляли палачам). Вместо этого «Ковен ведьм» напоминает скорее «Запрещенные игры» Рене Клемана, где дети играли в войну и смерть, потому что ничего другого не знали. И в «Ковене» противостоят не женщины мужчинам, а дети - взрослым. И противостоят довольно восхитительным образом, отчего последние полчаса я неожиданно для себя улыбался (история-то, не забываем, довольно чудовищная, не то что бы просто печальная), не в последнюю очередь потому, что авторы, жалея зрителя, убрали почти все пытки из кадра.
[Осторожно, спойлер!]В центре сюжета палач-инквизитор, который хочет задокументировать шабаш ведьм, и дознаться у несчастных девушек-детей, как они вызывали Люцифера. Девушки сначала понятия не имеют, за что их вообще переловили и мучают почем зря, затем впадают в отчаяние, понимая, что любые их слова и оправдания палачи трактуют не в их пользу, а, догадываясь, что их и так и эдак сожгут на костре, решают хотя бы повеселиться и поиграть напоследок! И теперь уже «признаются», что да, они ведьмы, и рассказывают, как вызывали Люцифера: одна поет песню-заклинание, постепенно убыстряя ее темп (помощник инквизитора перестает ее записывать, скучно замечая, что это хроматическая гамма, и петь она может до бесконечности!), и страстно дышит, соблазняя палача. Все оставшиеся мужики вокруг понимают, что главного палача «охмурили», и пытаются как-то противостоять его желанию увидеть и задокументировать шабаш ведьм - но куда там, ему не терпится увидеть Люцифера. «Хочешь шабаш ведьм? Ты у нас его получишь!» - смеются про себя девицы, завывают между собой, катаются по полу, кличут дьявола, до смерти пугая священников и инквизиторов (пара стражников в итоге уковыляли прочь, от греха подальше). И, наконец, в лесу устраивают «шабаш» - надо сказать, наверное, один из самых пугающих в истории кино получился шабаш, на славу! Бьют в барабаны, ритмически поют «заклятия», рыдают, извиваются всем телом, прыгают у костра, корчат рожицы - так, что окончательно «охмуряют» палача, который теперь «одержимо» приветствует «Люцифера». Блестящая сцена, лучше только самый финал фильма - одновременно трагичный и смешной - когда шестеро «ведьм», взявшись за руки, бросаются на глазах палачей со скалы, а инквизитор умиленно только вздыхает: «Они улетели!»
Напоследок расскажу один поразивший меня недавно до глубины души факт. Классик американской литературы, один из создателей американской новеллы, предтеча Кафки, Натаниэль Готорн родился в начале XIX века в портовом городе Салем (надо еще иметь в виду, что город назван в честь Иерусалима), тогда уже очень старом, в состоянии упадка. Предком писателя был Джон Готорн, который за сто лет до его рождения, в 1692 году, был суровым и искреннем в своей пуританской вере судьей на процессах салемских ведьм, 19 из которых повесили. Натаниэль Готорн (сам будучи истово верующим пуританином) потом написал про своего предка: «Он так отличился при пытках ведьм, что, надо полагать, от крови этих несчастных на нем осталось пятно, которое, наверняка, сохранилось на его старых костях на кладбище. Не знаю, раскаялись ли мои предки и молили ли они о милосердии Господнем; ныне я делаю это вместо них и прошу Бога, чтобы всякое проклятие, павшее на наш род, было отныне и во веки веков снято».
Если и можно вывести какую-то мораль из этой истории, так разве что не очень для нас лестную: палачом может оказаться практически каждый, а главное, и среди наших предков в какие-то дремучие века могли быть некие «кровожадные», как мы бы сегодня сказали, «звери». Чудесные в душе люди, замечательные деды и отцы. Но палачи. И, наоборот, если логический вывих в принципе допускает подобное, эта и нижеследующая история, уже касающаяся черных пантер в 1968 году, протестует против любых гонений, шовинизма, подозрений, включая антисемитизм, как-то исподволь, что ли. Представим себе страшного гонителя евреев, только не в Третьем рейхе, а, скажем, в Средние века. Истово веруя, что очищает землю от дьяволопоклонников и мерзости Господней, он неутомимо трудится, как апостол Павел когда-то гонял христиан, уверенный в том, что призван на это нелегкое дело самими Небесами. И только уже на старости лет, перед самым почти финалом, он узнает - что сам еврей, просто его подкинули когда-то ребенком в «белое благородное семейство». Мы не узнаем его дальнейшей судьбы, рыдает он там или вешается - экран уходит в затемнение.
«Встревоженный» (Uptight, 1968) Жюля Дассена
Очередная, неизвестно какая по счету, несправедливость: преступно забытое на полвека кино было издано на видеоносителях лишь в 2012 году, в результате у этой жемчужины, предвосхитившей многие современные ленты на расовую тему, на имдб всего 609 посмотревших! Да в том же Салеме в 1692 году, наверняка, было побольше жителей! Уверен, его даже не посмотрели - а обязательно стоило бы - создатели недавнего фильма «Иуда и Черный Мессия» (Judas and the Black Messiah, 2021), у которого со «Встревоженным» столько странных перекличек темы и судьбы, что невозможно поверить после этого в случайность мира и истории. История реального предательства одним черным (условным «Иудой») другого черного (условного «Героя») в законспирированной организации «Черных пантер», о котором сняли в 2021 году фильм, датируется декабрем 1969 года, когда преданный Уильямом О’Нилом несчастный Фред Хэмптон был расстрелян агентами ФБР. За полтора года до этого, в апреле 1968 года, был застрелен Мартин Лютер Кинг, искавший, в отличии от пантер, мирного разрешения расового конфликта с белыми. Классик нуарового американского кино, француз Жюль Дассен снял «Встревоженного» буквально через полгода после этого громкого события, разозлившего пантер еще больше - осенью 1968 года. В его фильме черный (условный «Иуда») тоже предает на убийство другого черного (условного «Героя») из организации «Черных пантер»! Мало того, Дассен экранизировал старую книжку о предательстве одним из ирландских террористов ИРА - другого (первым довольно бестолково ее экранизировал еще в 1930-х Джон Форд), просто перенес события в конец 1960-х в город Кливленд, штат Огайо. Знаете, где снимали Judas and the Black Messiah? В Кливленде, штат Огайо. Я уже не говорю о совпадениях сцен, где сторонники мирных протестов сталкиваются на конспирированных квартирах со сторонниками вооруженных бунтов.
Голова кружится от предположения - не самого невероятного, между прочим - что Фред Хэмптон и Уильям О’Нил, реальные персонажи «Иуды и Черного Мессии», могли смотреть ленту Жюля Дассена в кинотеатре Чикаго - которая вышла, та-дам! - почти ровно за год до того, как Уильям предал Фреда, в декабре 1968 года. И, наверняка, каждый из них - предатель Уильям О’Нил совершенно точно - примерили героев «Встревоженного» на себе с ужасом. Тем более, что «Встревоженный» был на тот момент по сути уникальным фильмом о «Черных пантерах», с черным кастом, с жизнью черных в гетто Кливленда, с неоновыми нуаровыми ночами, и нервными, почти истерично-параноидальными спорами черных друг с другом о том, убивать белых или в очередной раз идти бесплодно маршем на Вашингтон. Думаю, немало членов организации «Черные пантеры» нарочно ходили на фильм Жюля Дассена в дешевые киношки, оценив точность фактуры и честность рисовки героев и черного мира тогдашней Америки. В особенности гениальную сцену на ярмарке-аттракционе, явно вдохновленную финалом в зеркальной комнате смеха «Леди из Шанхая» Орсона Уэллса и карусельным финалом «Незнакомцев в поезде» Альфреда Хичкока. Дассен, умевший как мало кто когда-то, снимать контрастные черно-белые нуары (за 20 лет до этого он поставил великий фильм «Ночь и город», с которым у «Встревоженного» есть немало перекличек) - в 1968 году, уже почти 70-летний, чуть ли не передвигаясь на костылях, снял грандиозную цветную феерию с зеркалами, в которых чудовищно искажаются белые гости парка аттракционов, завороженно слушающие черного, пьяного предателя, в красках рассказывающего, как в один из дней черные захватят их мир.
Интересно, что Роджер Эберт, посмотрев в декабре 1968 года, фильм «Встревоженный», в целом, похвалив его, пожурил старика Дассена за то, что тот зачем-то взял старую историю ирландских террористов для представления мира черных - мол, никакого отношения к «Черным пантерам» она не имеет же! Эх, Роджер! Зловещее очарование «Встревоженного» как раз и состоит в том, что его история - не знает ни временных границ, ни национальных, расовых или каких-либо других ксенофобских ограничений. Она - бессмертна как трагедии Шекспира (тоже не привязанные к определенной эпохе или нации), и даже Иуда не был первым ее протагонистом.
Нервно дышащее алкогольными парами, мощное в своем надрыве, эмоционально рубленное в стаккато как джазовые пьесы Телониуса Монка, кино Жюля Дассена о черном предателе, снятое по истории ирландского предателя, странным образом говорит директивно именно шовинистам разных мастей: мы, люди, одинаковые, несмотря на разность цвета кожи, предков и вероисповедание, потому, в том числе - что похожи друг на друга даже в своих злодеяниях.
«Эпоха самураев: Битва за Японию» (Age of Samurai: Battle for Japan, 2021) Стивена Скотта
Казалось бы, какое отношение к выше представленным фильмам имеет шестисерийная документалка «Нетфликса» на тему образования единого японского государства в XVII веке, в Эпоху воюющих провинций (Сэнгоку)? Как это ни странно, самое прямое. Поклонникам японского самурайского кино я его рекомендую отдельно - сериал довольно неплохо укладывает в голову разношерстную историю, после чего вы хотя бы немного будете ориентироваться в бесчисленных битвах и особенно сложно запоминающихся именах военачальников. При этом, Сэнгоку - далеко не самая любимая эпоха среди авторов ревизионистских самурайских фильмов 1960-х (к примеру, «Харакири» Кобаяси и прочих), по очень простой причине. В эпоху Сэнгоку еще не сложился самурайский этикет и самурайская философия - они сложились, и могли сложиться именно тогда только, уже в относительно мирный, стабильный, и потому застойный период сёгуната Токугавы, который, в целом, надо сказать, те же японские режиссеры недолюбливают. Коррупционный сёгунат в итоге надолго замедлил развитие Японии, безусловно. Но всё познается в сравнении. Так вот, в сравнении с эпохой Сэнгоку - правление сёгуната Токугавы представляет собой Эмпирей, Элизиум и Эдем вместе взятые. «Эпоха самураев» - о том, как такой сёгунат вообще мог появиться на свет, именно в результате кровожадной, немыслимо жестокой эпохи. «Часть вечной силы я, всегда желавший зла, творивший лишь благое». Эта строчка из Фауста отчасти применима к трем главным военачальникам того времени, которые стремясь лишь к своей эгоистичной власти, объединили разрозненные провинции в одну страну. Больше всего поражает воображение первый из них, «настоящий зверь», как мы бы сегодня сказали, Ода Нобунага, резавший детей, женщин, буддистов как скот. Зачищавший от живого населения целые провинции и города. Он мог бы буквально захлебнуться в крови своих жертв - но был всего лишь предан одним из своих генералов в расцвете славы. Это впоследствии самурайская честь предполагала собачью верность господину. А в те времена самураи предавали друг друга только так. На истории в том числе предательств одними самурайскими генералами других и строилась эпоха, позволившая появиться на свет государству Япония, каким мы его сегодня знаем. И, о ужас, на истории в том числе резни детей и женщин (Нобунага с таким удовольствием лицезрел отрубание голов несчастным, с каким мы сегодня смотрим слэшеры). Унаследовавший почти готовую страну от Нобунаги - Тойотоми Хидеёси собрал страну окончательно, и сошел с ума, когда решил завоевать Китай. Зачем он это сделал? Решение его, надо сказать, было совершенно логичным - хотя издалека нам кажется иррациональным. Самурайское сословие столетие жило войнами, смертью и кровью. Эту ораву убийц в мирное время, понятное дело, надо было куда-то девать: в мирное время «самураи портятся». К сожалению, Корее не очень понравилось решение Хидеёси почему-то, и корейцы не стали пропускать самурайскую армию через свои территории, в результате чего японцы, вдали от своей страны, увязли там так же, как через века увязнут США во Вьетнаме и СССР в Афганистане (дурная голова ногам покоя не дает). Хидеёси сошел с ума, и резал даже родственников, окончательно погрузившись в паранойю. На фоне Хидеёси и Нобунаги - хитрый лис Токугава Иэясу выглядит, конечно, немного цивилизованнее по нашим временам. Он и основал сёгунат, и просто потому, что «всех пережил»! Тихо молчал, тихо поддерживал решения прежних властителей и тихо предал посмертную волю Хидеёси - убив его сына-наследника. По большому счету и во власть он попал и благодаря в том числе еще одному предательству одного из генералов противников в битве при Сэкигахаре. Злоба, жестокость, безумие, грязные предательства - создали в результате Японию, и спасли жизни миллионов обычных японцев, которых к началу XVII века гражданская война глубоко достала.
Удивительно, конечно, как для потомков в истории остаются великие исторические деятели, бывшие даже для своего времени кровожадными маньяками. Как наши Иван Грозный с Петром Великим, например, Нобунага должен вариться в гипотетическом адовом котле, и вариться в нем гораздо дольше, чем все серийные убийцы XX века вместе взятые. И, однако же, благодаря ему гражданские войны впоследствии сошли на нет. Мы-то, конечно, можем считать Нобунагу серийным убийцей, чай, не японцы - и качать головами высокомерно, мол, то-то японцы и во Вторую мировую войну «отличились» преступными деяниями, безумная нация! Но тут можно вспомнить еще, как в Эпоху Просвещения, а затем до и после Великой Французской революции, складывался нелицеприятный имидж Октавиана Августа и Тиберия. Даже сегодня для многих Октавиан, не говоря о Тиберии - имперская сволочь, погубившая великую Римскую республику, и проложившая дорогу таким мерзавцам как Нерон и Калигула. Мы забываем, что мы - не тогдашние римляне. А тогдашние римляне, включая таких «лизоблюдов» как Вергилий или Гораций, во время воцарения Октавиана, наконец-то, вздохнули спокойно: он покончил с кровопролитной гражданской войной аристократов. Настали мирные времена. Обычный римлянин совершенно искренне боготворил Августа: «Спасибо Октавиану за наше счастливое детство!». История чертовски сложная и противоречивая штука. И не стоит, возможно, удивляться тому, что многие римляне-простолюдины, плебеи, вовсе не имели ничего против даже ныне нам известных кровавых властителей: ведь последние резали прежде всего аристократов. Это Тацит как аристократ мог сокрушаться правлению Тиберия, а какая-нибудь римская торговка его, скорее всего, даже и не заметила.
Наверное, в истории почти каждой нации, не говоря уже государства, есть полузабытые палачи. А точнее - палачи, чудовищные грехи которых, в том числе (если не "прежде всего") и сослужили хорошую службу и нации, и ее государству. Но о грехах властителей прошлых времен, в целом, нациям вспоминать не очень-то хочется (их можно понять!). Ведь тогда, как и Натаниэлю Готорну когда-то, уже нынешним потомкам придется молиться об искуплении старых грехов, "чтобы всякое проклятие, павшее на наш род, было отныне и во веки веков снято". А молиться-то в наши безбожные времена, увы, больше некому.