«Зззя! Зззя! Зззя! Зззя!» - о Корсете, Смольном институте и "квадратных арбузах"
«Пикник у висячей скалы» (Picnic at Hanging Rock, 1975) Питера Уира vs. «Пикник у Висячей скалы» (Picnic at Hanging Rock, 2018) Майкла Римера, Ларисы Кондраки и Аманды Бротчи
Вышедший в мае сериал - вторая экранизация романа Джоан Линдси о таинственном исчезновении трех учениц австралийского пансиона и их учительницы у Висячей скале в штате Виктория в 1900 году. И тоже австралийская. Три режиссера, шесть часов - против одного режиссера и двух часов. Уир - победил. Питер Уир в 1975 году снял свой опус магнум, кинолевиафан, который можно рассматривать как мини-Вселенную со своими цветами, звуками, символами, живущую и дышащую по отдельным, «пикниковским законам 1900/1975 года». И трактовать как угодно, но имея обязательно в виду «викторианскую» систему координат, вне которой пугающая и завораживающая история была бы совсем другой, а вероятнее всего, ее бы совсем не было.
Авторы же сериала сняли детектив, в меру увлекательный, но именно своей увлекательностью сломавшие идеальную архитектуру изначальной истории. Все лучшее в новой экранизации - из экранизации старой, передранные чуть ли не один в один, покадрово, сцены. Прыжки через ручей трех учениц в шляпках, белых платьях и черных чулках - когда за ними наблюдают два парня (аристократ и кучер). Муравьи, поедающие торт на поляне. Восторженная фраза француженки, наблюдающей в последний раз, как удаляется главная героиня Миранда: «Она как ангел Боттичелли». Звериная атака учениц на выжившую аристократку Ирму (не помню, была ли она у Уира олицетворением правильного высшего света) с вопросами, «где твои подружки?!». Все сомнительное - отсебятина. Сюда можно отнести внезапный открытый лесбийский подтекст (в фильме он подразумевался, и потому разил сильнее и без промаха), который Уир, как и сексуальность вообще, растворил в кинематографической толще викторианской воды. Сомнительно и изменение - почти полное - рисунка главного мужского персонажа, юного аристократа Майкла Фитцхьюберта: в фильме Уира Майкл влюблен в Миранду, в сериале - в Ирму, мало того, здесь он еще и делает ей предложение (?), а потом - внезапно (?!) - уезжает в Мельбурн, потому что, простите, хочет побыть самостоятельным («подонок и свинья», думает зритель, глядя на несчастную Ирму с потухшими глазами). И сам баланс главных героинь и героев здесь другой. В фильме в центре Вселенной «Пикника» - была Миранда, лебедь, Венера чувственная и одновременно тот Ангел Боттичелли, сама женственность и невинность, и ее тщательно скрываемое и подавляемое сильное «Я» (а потому из-за подводной невидимой мощи еще более волнующее, рокочущее и пугающее викторианский мирок). В новой экранизации внимание перетягивает на себя, во-первых, Ирма в исполнении эффектной блондинки Самары Уивинг (см. «Three Billboards Outside Ebbing, Missouri» и особенно разухабисто-стильный комедийный хоррор «The Babysitter»), сама сексуальность и так далее - ее тут как раз и можно назвать Венерой. А, во-вторых, миссис Эппльярд, суровая хозяйка школы, в исполнении еще более эффектной Натали Дормер. Здесь это очень карикатурный персонаж, с отчаянно нажатой педалью (он, конечно, и у Уира не грешил полутонами), ей соответствует карикатура на карикатуру, учительница манерам, фанатичная христианка, которая полсериала молится и носится с деревянным дилдо. Героиня Дормер - главная ошибка создателей сериала. В новом фильме она не настоящая викторианская дама из английского курортного городка, а фейк, fraud, как ее называет юная аристократка Ирма: «Рыбный нож кладет не с той стороны тарелки! На обед пьет бренди - а надо подавать пунш или лимонад! Мошенница». Зрителю сразу дают понять, что она - бывшая любовница мелкого лондонского бандита, сбежавшая с краденными деньгами в Австралию.
Этот измененный персонаж (второй центральный герой в фильме Питера Уира) делает и всю историю совсем другой. О чем был уировский фильм? Сюжетным драйвером его было странное исчезновение девочек и учительницы. Ответом на вопрос, почему они исчезли на скале, «где времени нет», на скале, о которой ходила дурная слава, были два часа погружения в само Викторианство, как в толщу воды, с перекличками символов той эпохи: строгая поэзия, сонеты, «консервативный романтизм», прерафаэлиты, фотография королевы, благопристойность, правила поведения, репутация, страты, девичьи пансионы, отсутствие мальчиков, и, как следствие, послание «валентинок» друг другу и платоническая полулесбийская любовь. Для Уира главный виновник исчезновения девочек и последующей за всем этим катастрофы в пансионе - сама миссис Эппльярд, которая символизирует королеву Викторию и эпоху викторианства. Для авторов сериала виновник - тоже Эппльярд, но она у них уже не символизирует викторианство как таковое, и не может его символизировать. Ведь она фейк, мошенница, «царь - ненастоящий!» Ее Величество, ознакомившись с сериалом, могла бы высокомерно заметить: «Вот руководила бы пансионом настоящая аристократка с предками-рыцарями, известными еще в 13 веке, а не эта простолюдинка из лондонских низов, девочки бы никуда не исчезли! Что за непристойность - непонятное исчезновение?! О времена, о нравы….». И оказалась бы совершенно права.
Что такое викторианство, если дать ему формулу, символ, включающий в себя все вышеперечисленное? Викторианство - это Корсет. Корсет это не только предмет гардероба для девушек и дам, хотя именно туго затянутые в корсет ученицы - что в фильме, что в сериале - дают понять, где, когда и как живут люди. Корсет - это обручи и деревянные ящики для выращивания квадратных арбузов, потому что квадратные арбузы считаются олицетворением красоты. Вот при помощи корсетов и правил поведения и выращивали идеальных викторианских девушек на выданье (а куда еще? - если ты не эмансипе, семья единственная цель и смысл твоей жизни). Корсет - светские условности, которые были для персонажей эпохи не условностями, а математическими априори, стальными «нельзя» и «можно». В корсет затянуты были не только дамы, но и джентльмены, вся иерархия общества (и сама иерархия тоже была корсетом), от и до, горизонтальная и вертикальная регламентация. Викторианский Корсет - это знаменитое «низзя» героя Олега Табакова, которое он постоянно говорит девочке в «Трех историях» Киры Муратовой - после чего девочка его убивает, и, пока он агонизирует, весело прыгает вокруг него со словами «Зззя! Зззя! Зззя! Зззя!» Миранда у Питера Уира и символизировала это «Зззя!», но этому «Зззя!» в том самом времени и том самом месте не было выхода. Если, конечно, не сбежать в Америку, но тамошний Корсет вряд ли отличался от британского на десятые или даже сотые доли: как и в Австро-Венгрии, или Российской империи (у нас Корсет символизировал Смольный институт). Висячая скала - Бог из машины, то ли убивающий, чтобы не мучились, то ли спасающий наших «институток» от железного обруча «Низззя». Вон из этого тухлого и душного мира, хоть на край Вселенной, хоть с этого края в бездну. В сериале девочки со скалы, раздеваясь, торжественно свои корсеты кидают в пропасть.
«Пикник на Висячей скале» Питера Уира потому совсем не увлекательное кино. Оно и не могло быть увлекательным. Погружая в «викторианское море», Уир надевал на зрителя Корсет - и так же, как девушке становится в прямом, а не переносном смысле трудно дышать, когда корсет туго затягивают на теле, зритель постепенно задыхался. От символических напластований, от клаустрофобно-камерной обстановки особняка Эппльярд с самого начала уже не по себе. Тебя знакомят с жизнью, из которой убрано третье измерение, оставлена только плоскость: фотографии, картины, строгие сонеты, благообразные пикники и воскресная церковь - буквально, вроде бы, радостная жизнь персонажей на двумерной картине «Завтрак на траве» Клода Моне, откуда невозможно сбежать (разве только на картину Мане с таким же названием - там хотя бы можно раздеться!). Обруч здесь давит не только на сердце и легкие, он сдавливает голову, давит на сознание: Корсет и надевался в первую очередь на сознание девочек и мальчиков, помогая выращивать из живых людей «квадратные арбузы».
Сериал же «Пикник на Висячей скале» - кино, чего уж там, увлекательное. В отличии от нежного, прозрачного, неуловимого, пропитанного символизмом, еще немного и ставшего бы призрачным, кино Уира - новое кино поражает эффектной красотой, кислотно-лихой, в духе Дэнни Бойла, и в его же духе гонит на всех скоростях по сатирической магистрали, по-диккенсовски утрируя отрицательных персонажей. Справедливости ради, тут есть - и немало - интересные, в том числе, и в визуальном смысле, моменты (как, например, линчевские сны Эппльярд), хотя вечно перекошенная картинка, долженствующая расбалансировать зрительский вестибулярный аппарат, и выжигающие сетчатку глаз цвета, только раздражают. Сумма режиссерских и сценарных методов делает из красивой метафоры и символа, который невозможно до конца расшифровать и разгадать - яркий психоделический комикс-хоррор, то есть, кино в довольно модном сегодня жанре. Кино, в котором подтекстов, умолчаний, той самой «толщи викторианского моря», быть не может, потому что даже мысли персонажа озвучат «облачками». Там, где Уир вместе со зрителем был внутри, погружался в викторианские глубины, чтобы узнать, что такое Корсет, и чуть не задохнуться - авторы сериала кажутся посетителями галереи Тейт, весело и с удовольствием рассматривающие картины той эпохи, или глядящие с Тауэрского моста в отражение Темзы. В итоге кино Питера Уира об эпохе, где жизнь делали вынужденно двумерной - оказывается огромным, четырехмерным миром, из глубины, из фокуса которого зритель может обозревать его окрестности бесконечно, и никогда полностью ни увидеть его целиком, ни, тем более, расшифровать. А сериал оказывается всего только его, фильма, двумерным отражением. Не настоящим завтраком на траве, а картиной. И даже не картиной, а ее фотографическим снимком. Сделанным на смартфон, и пропущенным через инстраграмм-фильтры.
Вышедший в мае сериал - вторая экранизация романа Джоан Линдси о таинственном исчезновении трех учениц австралийского пансиона и их учительницы у Висячей скале в штате Виктория в 1900 году. И тоже австралийская. Три режиссера, шесть часов - против одного режиссера и двух часов. Уир - победил. Питер Уир в 1975 году снял свой опус магнум, кинолевиафан, который можно рассматривать как мини-Вселенную со своими цветами, звуками, символами, живущую и дышащую по отдельным, «пикниковским законам 1900/1975 года». И трактовать как угодно, но имея обязательно в виду «викторианскую» систему координат, вне которой пугающая и завораживающая история была бы совсем другой, а вероятнее всего, ее бы совсем не было.
Авторы же сериала сняли детектив, в меру увлекательный, но именно своей увлекательностью сломавшие идеальную архитектуру изначальной истории. Все лучшее в новой экранизации - из экранизации старой, передранные чуть ли не один в один, покадрово, сцены. Прыжки через ручей трех учениц в шляпках, белых платьях и черных чулках - когда за ними наблюдают два парня (аристократ и кучер). Муравьи, поедающие торт на поляне. Восторженная фраза француженки, наблюдающей в последний раз, как удаляется главная героиня Миранда: «Она как ангел Боттичелли». Звериная атака учениц на выжившую аристократку Ирму (не помню, была ли она у Уира олицетворением правильного высшего света) с вопросами, «где твои подружки?!». Все сомнительное - отсебятина. Сюда можно отнести внезапный открытый лесбийский подтекст (в фильме он подразумевался, и потому разил сильнее и без промаха), который Уир, как и сексуальность вообще, растворил в кинематографической толще викторианской воды. Сомнительно и изменение - почти полное - рисунка главного мужского персонажа, юного аристократа Майкла Фитцхьюберта: в фильме Уира Майкл влюблен в Миранду, в сериале - в Ирму, мало того, здесь он еще и делает ей предложение (?), а потом - внезапно (?!) - уезжает в Мельбурн, потому что, простите, хочет побыть самостоятельным («подонок и свинья», думает зритель, глядя на несчастную Ирму с потухшими глазами). И сам баланс главных героинь и героев здесь другой. В фильме в центре Вселенной «Пикника» - была Миранда, лебедь, Венера чувственная и одновременно тот Ангел Боттичелли, сама женственность и невинность, и ее тщательно скрываемое и подавляемое сильное «Я» (а потому из-за подводной невидимой мощи еще более волнующее, рокочущее и пугающее викторианский мирок). В новой экранизации внимание перетягивает на себя, во-первых, Ирма в исполнении эффектной блондинки Самары Уивинг (см. «Three Billboards Outside Ebbing, Missouri» и особенно разухабисто-стильный комедийный хоррор «The Babysitter»), сама сексуальность и так далее - ее тут как раз и можно назвать Венерой. А, во-вторых, миссис Эппльярд, суровая хозяйка школы, в исполнении еще более эффектной Натали Дормер. Здесь это очень карикатурный персонаж, с отчаянно нажатой педалью (он, конечно, и у Уира не грешил полутонами), ей соответствует карикатура на карикатуру, учительница манерам, фанатичная христианка, которая полсериала молится и носится с деревянным дилдо. Героиня Дормер - главная ошибка создателей сериала. В новом фильме она не настоящая викторианская дама из английского курортного городка, а фейк, fraud, как ее называет юная аристократка Ирма: «Рыбный нож кладет не с той стороны тарелки! На обед пьет бренди - а надо подавать пунш или лимонад! Мошенница». Зрителю сразу дают понять, что она - бывшая любовница мелкого лондонского бандита, сбежавшая с краденными деньгами в Австралию.
Этот измененный персонаж (второй центральный герой в фильме Питера Уира) делает и всю историю совсем другой. О чем был уировский фильм? Сюжетным драйвером его было странное исчезновение девочек и учительницы. Ответом на вопрос, почему они исчезли на скале, «где времени нет», на скале, о которой ходила дурная слава, были два часа погружения в само Викторианство, как в толщу воды, с перекличками символов той эпохи: строгая поэзия, сонеты, «консервативный романтизм», прерафаэлиты, фотография королевы, благопристойность, правила поведения, репутация, страты, девичьи пансионы, отсутствие мальчиков, и, как следствие, послание «валентинок» друг другу и платоническая полулесбийская любовь. Для Уира главный виновник исчезновения девочек и последующей за всем этим катастрофы в пансионе - сама миссис Эппльярд, которая символизирует королеву Викторию и эпоху викторианства. Для авторов сериала виновник - тоже Эппльярд, но она у них уже не символизирует викторианство как таковое, и не может его символизировать. Ведь она фейк, мошенница, «царь - ненастоящий!» Ее Величество, ознакомившись с сериалом, могла бы высокомерно заметить: «Вот руководила бы пансионом настоящая аристократка с предками-рыцарями, известными еще в 13 веке, а не эта простолюдинка из лондонских низов, девочки бы никуда не исчезли! Что за непристойность - непонятное исчезновение?! О времена, о нравы….». И оказалась бы совершенно права.
Что такое викторианство, если дать ему формулу, символ, включающий в себя все вышеперечисленное? Викторианство - это Корсет. Корсет это не только предмет гардероба для девушек и дам, хотя именно туго затянутые в корсет ученицы - что в фильме, что в сериале - дают понять, где, когда и как живут люди. Корсет - это обручи и деревянные ящики для выращивания квадратных арбузов, потому что квадратные арбузы считаются олицетворением красоты. Вот при помощи корсетов и правил поведения и выращивали идеальных викторианских девушек на выданье (а куда еще? - если ты не эмансипе, семья единственная цель и смысл твоей жизни). Корсет - светские условности, которые были для персонажей эпохи не условностями, а математическими априори, стальными «нельзя» и «можно». В корсет затянуты были не только дамы, но и джентльмены, вся иерархия общества (и сама иерархия тоже была корсетом), от и до, горизонтальная и вертикальная регламентация. Викторианский Корсет - это знаменитое «низзя» героя Олега Табакова, которое он постоянно говорит девочке в «Трех историях» Киры Муратовой - после чего девочка его убивает, и, пока он агонизирует, весело прыгает вокруг него со словами «Зззя! Зззя! Зззя! Зззя!» Миранда у Питера Уира и символизировала это «Зззя!», но этому «Зззя!» в том самом времени и том самом месте не было выхода. Если, конечно, не сбежать в Америку, но тамошний Корсет вряд ли отличался от британского на десятые или даже сотые доли: как и в Австро-Венгрии, или Российской империи (у нас Корсет символизировал Смольный институт). Висячая скала - Бог из машины, то ли убивающий, чтобы не мучились, то ли спасающий наших «институток» от железного обруча «Низззя». Вон из этого тухлого и душного мира, хоть на край Вселенной, хоть с этого края в бездну. В сериале девочки со скалы, раздеваясь, торжественно свои корсеты кидают в пропасть.
«Пикник на Висячей скале» Питера Уира потому совсем не увлекательное кино. Оно и не могло быть увлекательным. Погружая в «викторианское море», Уир надевал на зрителя Корсет - и так же, как девушке становится в прямом, а не переносном смысле трудно дышать, когда корсет туго затягивают на теле, зритель постепенно задыхался. От символических напластований, от клаустрофобно-камерной обстановки особняка Эппльярд с самого начала уже не по себе. Тебя знакомят с жизнью, из которой убрано третье измерение, оставлена только плоскость: фотографии, картины, строгие сонеты, благообразные пикники и воскресная церковь - буквально, вроде бы, радостная жизнь персонажей на двумерной картине «Завтрак на траве» Клода Моне, откуда невозможно сбежать (разве только на картину Мане с таким же названием - там хотя бы можно раздеться!). Обруч здесь давит не только на сердце и легкие, он сдавливает голову, давит на сознание: Корсет и надевался в первую очередь на сознание девочек и мальчиков, помогая выращивать из живых людей «квадратные арбузы».
Сериал же «Пикник на Висячей скале» - кино, чего уж там, увлекательное. В отличии от нежного, прозрачного, неуловимого, пропитанного символизмом, еще немного и ставшего бы призрачным, кино Уира - новое кино поражает эффектной красотой, кислотно-лихой, в духе Дэнни Бойла, и в его же духе гонит на всех скоростях по сатирической магистрали, по-диккенсовски утрируя отрицательных персонажей. Справедливости ради, тут есть - и немало - интересные, в том числе, и в визуальном смысле, моменты (как, например, линчевские сны Эппльярд), хотя вечно перекошенная картинка, долженствующая расбалансировать зрительский вестибулярный аппарат, и выжигающие сетчатку глаз цвета, только раздражают. Сумма режиссерских и сценарных методов делает из красивой метафоры и символа, который невозможно до конца расшифровать и разгадать - яркий психоделический комикс-хоррор, то есть, кино в довольно модном сегодня жанре. Кино, в котором подтекстов, умолчаний, той самой «толщи викторианского моря», быть не может, потому что даже мысли персонажа озвучат «облачками». Там, где Уир вместе со зрителем был внутри, погружался в викторианские глубины, чтобы узнать, что такое Корсет, и чуть не задохнуться - авторы сериала кажутся посетителями галереи Тейт, весело и с удовольствием рассматривающие картины той эпохи, или глядящие с Тауэрского моста в отражение Темзы. В итоге кино Питера Уира об эпохе, где жизнь делали вынужденно двумерной - оказывается огромным, четырехмерным миром, из глубины, из фокуса которого зритель может обозревать его окрестности бесконечно, и никогда полностью ни увидеть его целиком, ни, тем более, расшифровать. А сериал оказывается всего только его, фильма, двумерным отражением. Не настоящим завтраком на траве, а картиной. И даже не картиной, а ее фотографическим снимком. Сделанным на смартфон, и пропущенным через инстраграмм-фильтры.