Норд-Ост как ветер бытия (Вечное возвращение)
.
Там было знаменательно все. От названия театрального "жанра" (это ж надо - ревущий штормовой ветер и "мюзикл", крашенные губки и гнусная чечетка в хромовых сапогах энкэвэдэшников) - до оркестровой ямы, переполненной фекалиями, - и до обещания режиссера когда-нибудь обязательно возобновить постановку и "доиграть спектакль для заложников до конца". Сохраняйте, пожалуйста, билеты до конца спектакля. Они могут пригодиться в будущем.
Сюжет захватывает. Вооруженные террористы выходят на сцену посреди спектакля, произносят какие-то угрожающие реплики, не предусмотренные сценарием мюзикла, но вписанные в него железными буквами для тех, кто читает между нот.
Зритель немного удивлен, но в целом принимает удачную находку постановщика, раздаются даже робкие невежественные хлопки после первой части сонаты, но знатоки шикают на выскочек, не знающих, что форма сонаты трех- или четырехчастна.
"Отличие сонатной формы от всех других заключается в том, что развивающий раздел (разработка) является центральным по своему значению, в нем проявляется основная идея сонатной формы - конфликтность и динамика развития".
В средней части развитие темы мюзикла идет полным ходом. Как ангелы смерти, входят черные маски в поясах шахидок, а посреди зала устанавливается бомба. Невозможно поверить. Иногда, на заднем плане сцены, раздаются абстрактные автоматные очереди, чуждый говор с педалированным кавказским акцентом и фальшивые стоны актеров.
Холодного психолога, циничного эксперта по призванию, наблюдающего запись спектакля со стороны, несомненно, прежде всего должен заинтересовать вопрос: когда, в какой драматический момент зрелища, присутствующие начинают отдавать себе отчет, что они находятся не в зрительном зале, а являются непосредственными участниками событий? Думаю, никогда. Этого уже никогда не поймут отравленные газом заложники, вряд ли поймут выжившие (эти более всего, ведь они "выжили" и "спасение" было настоящим), тем более не поймут спасатели и командующие спасателями. И уже точно никогда не поймет Режиссер "Норд-Оста", мечтающий о новой постановке для старых и новых заложников. Спектакль уже репетируется с новой труппой, потому что из старой многие артисты погибли, а другие, испытав шок, навсегда оставили сцену. По-видимому, не зрители, а именно актеры, всю жизнь играющие не свою, а чужую жизнь, только и способны иногда понять, что они выполняютт не свою, а чужую волю, режиссера и драматурга, а им лишь остается случайная импровизация в рамках дозволенного искусством.
Зритель, удобно расположившийся в бархатном кресле, вряд ли поймет суть происходящего даже рядом с бомбой, и особенно потому, что она рядом, и таймер тикает. Близкая, но неосознанная опасность всегда подавляет основной инстинкт - чувство прекрасного, способность ощущения трансцендентного. Поэтому зритель никогда не задает себе вопрос Цинцинната: "Зачем я здесь? Зачем так сижу?" И поэтому он всегда возвращается на свое место и досматривает спектакль до конца. Согласно купленным билетам.
Там было знаменательно все. От названия театрального "жанра" (это ж надо - ревущий штормовой ветер и "мюзикл", крашенные губки и гнусная чечетка в хромовых сапогах энкэвэдэшников) - до оркестровой ямы, переполненной фекалиями, - и до обещания режиссера когда-нибудь обязательно возобновить постановку и "доиграть спектакль для заложников до конца". Сохраняйте, пожалуйста, билеты до конца спектакля. Они могут пригодиться в будущем.
Сюжет захватывает. Вооруженные террористы выходят на сцену посреди спектакля, произносят какие-то угрожающие реплики, не предусмотренные сценарием мюзикла, но вписанные в него железными буквами для тех, кто читает между нот.
Зритель немного удивлен, но в целом принимает удачную находку постановщика, раздаются даже робкие невежественные хлопки после первой части сонаты, но знатоки шикают на выскочек, не знающих, что форма сонаты трех- или четырехчастна.
"Отличие сонатной формы от всех других заключается в том, что развивающий раздел (разработка) является центральным по своему значению, в нем проявляется основная идея сонатной формы - конфликтность и динамика развития".
В средней части развитие темы мюзикла идет полным ходом. Как ангелы смерти, входят черные маски в поясах шахидок, а посреди зала устанавливается бомба. Невозможно поверить. Иногда, на заднем плане сцены, раздаются абстрактные автоматные очереди, чуждый говор с педалированным кавказским акцентом и фальшивые стоны актеров.
Холодного психолога, циничного эксперта по призванию, наблюдающего запись спектакля со стороны, несомненно, прежде всего должен заинтересовать вопрос: когда, в какой драматический момент зрелища, присутствующие начинают отдавать себе отчет, что они находятся не в зрительном зале, а являются непосредственными участниками событий? Думаю, никогда. Этого уже никогда не поймут отравленные газом заложники, вряд ли поймут выжившие (эти более всего, ведь они "выжили" и "спасение" было настоящим), тем более не поймут спасатели и командующие спасателями. И уже точно никогда не поймет Режиссер "Норд-Оста", мечтающий о новой постановке для старых и новых заложников. Спектакль уже репетируется с новой труппой, потому что из старой многие артисты погибли, а другие, испытав шок, навсегда оставили сцену. По-видимому, не зрители, а именно актеры, всю жизнь играющие не свою, а чужую жизнь, только и способны иногда понять, что они выполняютт не свою, а чужую волю, режиссера и драматурга, а им лишь остается случайная импровизация в рамках дозволенного искусством.
Зритель, удобно расположившийся в бархатном кресле, вряд ли поймет суть происходящего даже рядом с бомбой, и особенно потому, что она рядом, и таймер тикает. Близкая, но неосознанная опасность всегда подавляет основной инстинкт - чувство прекрасного, способность ощущения трансцендентного. Поэтому зритель никогда не задает себе вопрос Цинцинната: "Зачем я здесь? Зачем так сижу?" И поэтому он всегда возвращается на свое место и досматривает спектакль до конца. Согласно купленным билетам.