Прага. Объяснение
Иманд (26) - Анна (23)
Прага вскружила ей голову ароматом горячей сдобы с корицей и жареных колбасок, полдневным стозвоном колоколов над черепичной рябью крыш от Вышеграда до Пражского замка, коловращением многоязычных толп и нескончаемым каменным кружевом фасадов.
Она бы сразу заблудилась здесь, когда б ни дружеская рука, уверенно выводившая ее из паутинного лабиринта улочек, не дававшая поскользнуться на черно-белой брусчатке, показавшая тьму диковин, скрытых от беглого взгляда. Старинные газовые фонари на Градчанской площади, живописную средневековую улочку Новый Свет, где в доме у «Золотого грифона» жил знаменитый астроном Тихо Браге, неприметный медный крестик на парапете Карлова моста в том месте, откуда слуги короля Вацлава IV сбросили в реку тело Яна Непомуцкого.
- Кладите сюда руку. Теперь повернитесь к Пражскому граду и загадайте желание.
- А вы?
- А я уже…
- Сбылось? - она обращает к нему освещенное детской верой лицо.
Иманд молча серьезно кивает, не сводя с Анны глаз, и до нее вдруг доходит, каким было это желание. Она не верит своей догадке. Да и как поверить?
Он оказался замечательным вожатым - знатоком истории, внимательным и неутомимым спутником. А больше он никем для нее стать не хотел. Открыл перед ней чудный город, но не сердце, показал множество потаенных уголков, но сам остался загадкой.
О чем он думает, выслушивая ее восторги и сдержанно улыбаясь? Почему проводит с ней дни напролет, дорожа каждой минутой, но не воспользовался ни одной из них, чтобы поговорить откровенно? Напрасно Анна ждала объяснения. Разочарование жжет ей переносицу, захлестывает горло. Она стискивает волю как мокрый платок в кулаке, и невидяще щурится на колкую россыпь огней в густой синеве окна: Иманд где-то там - среди сияющей электрической пыльцы, рассыпанной по пологу зимней ночи.
Но скоро будет здесь, чтобы проводить ее в аэропорт. И нужно сейчас же умыться потому, что это ужас - с таким лицом... Как уже приехал? Разве пора? Да нет же... Не хватало еще показаться ему такой зареванной! Паника срывает ее с места: Анна мечется по гостиной, впопыхах гасит почти весь свет, оставив лишь маленькую лампу на окне за шторой. И поворачивается к ней спиной.
Полумрак в комнате его не удивляет, едва ли он вообще замечает это. В клиновидном вырезе джемпера белеет рубашка с расстегнутым, слегка завернувшимся воротничком. Анне хочется подойти, поправить - дотронуться до него. Не будь этот раз последним, она бы подошла. Но близкое прощание как тень смерти уже легло между ними. Это вчера они, взявшись за руки, бродили по Праге, пили у нарядных «станок» на Староместской площади горячее моравское вино, искоса незаметно касаясь друг друга взглядами через парок, поднимавшийся из бумажных стаканчиков, а потом втайне загадывали на древнем мосту одинаковые желания. Вчера она еще надеялась…
А сегодня пора признать, что они были и останутся просто добрыми знакомыми, которым при встрече положено обменяться парой вежливых замечаний, и о ком следует забыть, едва повернувшись спиной. Они ничего не сделали, чтобы изменить это.
Не зная, куда деть непослушные, дрожащие от желания прикоснуться к нему, руки, Анна скрещивает их на груди. Иманд безотчетно повторяет ее жест - как знать, может, по той же причине. Они стоят разделенные пропастью гостиной, обособленные, наглухо закрытые - не готовые к решающему разговору. У него вид человека, которому все равно, что с ним будет.
- Прошу вас уделить мне несколько минут, - принужденно говорит он.
- Да... - боясь, что подмоченный слезами голос выдаст ее, Анна заменяет слова, приглашающим жестом, озабоченная мыслью: достаточно ли темно в комнате, чтоб он не мог разглядеть заплаканных глаз?
Иманд благодарит ее легким кивком и сразу - без паузы, не давая себе раздумать и отступить, говорит с отчаянием самоубийцы - просто и безнадежно:
- Я люблю вас.
Ну как, она счастлива это слышать? Анна не может вдохнуть. Ей кажется, в левое подреберье вогнали иголку и с силой дернули сверху вниз, разрывая сердце тонкой и такой острой болью.
Он не видит ее лица - только узкий силуэт в раме окна. Анна молчит, и это не вызывает в нем ни протеста ни удивления. Иманд не ждет ответа. Слово сказано и услышано - чего ж еще?
- Мне нечего предложить вам, кроме этой любви, - горько продолжает он. - И я не надеюсь, что вы ее примете. Просто мне нужно услышать это от вас.
Так в любви не объясняются - так сдаются в плен, ни на что больше не уповая, бросая жизнь к ногам победителя.
Как ни тускл затененный свет, он замечает мокрый блеск на ее щеках:
- Я огорчил вас...
В ответ вихрь взметнувшихся из стороны в сторону кудрей: нет, нет.
Он в растерянности делает к ней шаг, другой, замирает смущенный: я ей неприятен, наверное... Тогда она сама - ничего не видя перед собой, проходит несколько разделяющих их шагов и, подавив всхлип, молча утыкается ему в грудь.
Он тоже слеп, и эти вздрагивающие под его ладонями плечи сейчас единственная его опора. Анна поворачивает голову, прижимается щекой к захлебывающемуся сердцу, шепчет, заговаривая его смятенье:
- Ты просто... закрой глаза.
Он покорно опускает ресницы. Чувствует веяние ее дыхания у самых губ, пальцы, забравшиеся ему в волосы, с дрожащей нежностью коснувшиеся щеки, шеи: «Родной мой...» - она бормочет, чуть задыхаясь от запретных еще минуту назад, а теперь прорвавшихся к нему слов.
Он плавится в блаженной истоме, и Анна со всей щедростью любящей души, длит и длит эти мгновения, оставляя ему на потом побольше упоительных слов и волнующих касаний, чтоб хватило до другого раза.
У него дрожат губы. Сердце бьется под горлом сильно и больно. Но нужно сказать - набравшись духу, внутренне обмирая, глубоко глотнув:
- Выйдешь за меня? - это он? Что за странный шершавый звук - неужели его голос?..
- Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? - спрашивает она. - Мы не можем просто взять и пожениться.
Он берет ее лицо в ладони, отирает пальцами поднятые к нему мокрые блестящие глаза:
- Но ты хочешь?
Она кивает.
- Скажи мне...
- Хочу за тебя замуж.
Счастье - необъятное, единственное в жизни - вот оно! Ему уже не совладать ни с сердцем, ни с лицом.
- Ты не понимаешь... - ей страшно погасить его радость. - Я себе не принадлежу. Не могу выбирать, как мне жить, что делать... Со мной у тебя не будет своей жизни.
- У нас будет общая жизнь. Я этого хочу.
Анна недоверчиво и пристально смотрит на него.
- Свобода не в большом выборе, а в возможности выбрать то, что хочешь, - он справился с собой, угомонил нетерпеливые толчки в груди, заставил спокойно звучать голос. - Что, по-твоему, мы выбираем? Род занятий, образ жизни?
- Свой путь.
- Посмотри на это иначе: не мы идем по пути, но путь идет через нас.
- Ты так легко отказываешься от своей воли...
- Не от воли - от своеволия. От иллюзии выбора. Разве мы вольны в своей любви? В самих себе?
Она долго молчит, машинально водя пальцем по узору на его джемпере.
- Но вот сейчас мы выбираем... нет?
- Нет. Мы хотим быть вместе. И поняли это не сейчас - раньше, каждый в свое время. Тут нет выбора - есть совпадение чувств, стремлений. Хотя кое-что решать все-таки придется.
Анна взглядом: ?
- То, какой будет наша жизнь.
Она так и впилась глазами - проверяет? Ждет чего-то?
- Любовь - не волшебная палочка - самим придется стараться, помогать друг другу - даешь руку, берешь руку…
Улыбается, а у самой в глазах тревога. Разочаровал? Обманул ожидания?
- Ты понимаешь, что брак со мной - конец твоей карьере?
- В политическом смысле, да. Но есть и другая сторона, - он берет ее руки в свои, впервые переплетает пальцы, соединяя их ладони. - Заниматься тем, что мне интересно, можно и на общественном поприще. И многое еще можно сделать, оставаясь в тени.
- Допустим. Но почему тебя должна устраивать тень?
- Потому, что я люблю свое дело, а не себя в нем.
Анна смотрит на него с любопытством.
- Ты что, репетировал мысленно этот разговор?
Он молча кивает, бесхитростно выдавая сердечную тайну. Что уж теперь-то!
- А ты?
В ответ она разоблаченно улыбается.
- И знаешь, что...
От решимости в ее голосе у него враз каменеет спина, и каждая жилка, каждая мышца, все его злосчастные нервы натягиваются до звенящего предела.
- …я выйду за тебя замуж, даже если все будут против.
Сквозная волна окатывает его от корней волос до ступней, отзываясь ознобом в плечах, коленях. Он освобождено вздыхает до самого донышка живота. Анна льнет к нему, распластываясь по его груди, вжимаясь в него щекой, плечами, хрупкими ребрами. И тогда он бережно обнимает ее, закутывает в себя и стоит, не шевелясь, весь внутренне затихнув, продолжая длить и лелеять в себе настороженное, мучительно-близкое свое счастье.
Прага вскружила ей голову ароматом горячей сдобы с корицей и жареных колбасок, полдневным стозвоном колоколов над черепичной рябью крыш от Вышеграда до Пражского замка, коловращением многоязычных толп и нескончаемым каменным кружевом фасадов.
Она бы сразу заблудилась здесь, когда б ни дружеская рука, уверенно выводившая ее из паутинного лабиринта улочек, не дававшая поскользнуться на черно-белой брусчатке, показавшая тьму диковин, скрытых от беглого взгляда. Старинные газовые фонари на Градчанской площади, живописную средневековую улочку Новый Свет, где в доме у «Золотого грифона» жил знаменитый астроном Тихо Браге, неприметный медный крестик на парапете Карлова моста в том месте, откуда слуги короля Вацлава IV сбросили в реку тело Яна Непомуцкого.
- Кладите сюда руку. Теперь повернитесь к Пражскому граду и загадайте желание.
- А вы?
- А я уже…
- Сбылось? - она обращает к нему освещенное детской верой лицо.
Иманд молча серьезно кивает, не сводя с Анны глаз, и до нее вдруг доходит, каким было это желание. Она не верит своей догадке. Да и как поверить?
Он оказался замечательным вожатым - знатоком истории, внимательным и неутомимым спутником. А больше он никем для нее стать не хотел. Открыл перед ней чудный город, но не сердце, показал множество потаенных уголков, но сам остался загадкой.
О чем он думает, выслушивая ее восторги и сдержанно улыбаясь? Почему проводит с ней дни напролет, дорожа каждой минутой, но не воспользовался ни одной из них, чтобы поговорить откровенно? Напрасно Анна ждала объяснения. Разочарование жжет ей переносицу, захлестывает горло. Она стискивает волю как мокрый платок в кулаке, и невидяще щурится на колкую россыпь огней в густой синеве окна: Иманд где-то там - среди сияющей электрической пыльцы, рассыпанной по пологу зимней ночи.
Но скоро будет здесь, чтобы проводить ее в аэропорт. И нужно сейчас же умыться потому, что это ужас - с таким лицом... Как уже приехал? Разве пора? Да нет же... Не хватало еще показаться ему такой зареванной! Паника срывает ее с места: Анна мечется по гостиной, впопыхах гасит почти весь свет, оставив лишь маленькую лампу на окне за шторой. И поворачивается к ней спиной.
Полумрак в комнате его не удивляет, едва ли он вообще замечает это. В клиновидном вырезе джемпера белеет рубашка с расстегнутым, слегка завернувшимся воротничком. Анне хочется подойти, поправить - дотронуться до него. Не будь этот раз последним, она бы подошла. Но близкое прощание как тень смерти уже легло между ними. Это вчера они, взявшись за руки, бродили по Праге, пили у нарядных «станок» на Староместской площади горячее моравское вино, искоса незаметно касаясь друг друга взглядами через парок, поднимавшийся из бумажных стаканчиков, а потом втайне загадывали на древнем мосту одинаковые желания. Вчера она еще надеялась…
А сегодня пора признать, что они были и останутся просто добрыми знакомыми, которым при встрече положено обменяться парой вежливых замечаний, и о ком следует забыть, едва повернувшись спиной. Они ничего не сделали, чтобы изменить это.
Не зная, куда деть непослушные, дрожащие от желания прикоснуться к нему, руки, Анна скрещивает их на груди. Иманд безотчетно повторяет ее жест - как знать, может, по той же причине. Они стоят разделенные пропастью гостиной, обособленные, наглухо закрытые - не готовые к решающему разговору. У него вид человека, которому все равно, что с ним будет.
- Прошу вас уделить мне несколько минут, - принужденно говорит он.
- Да... - боясь, что подмоченный слезами голос выдаст ее, Анна заменяет слова, приглашающим жестом, озабоченная мыслью: достаточно ли темно в комнате, чтоб он не мог разглядеть заплаканных глаз?
Иманд благодарит ее легким кивком и сразу - без паузы, не давая себе раздумать и отступить, говорит с отчаянием самоубийцы - просто и безнадежно:
- Я люблю вас.
Ну как, она счастлива это слышать? Анна не может вдохнуть. Ей кажется, в левое подреберье вогнали иголку и с силой дернули сверху вниз, разрывая сердце тонкой и такой острой болью.
Он не видит ее лица - только узкий силуэт в раме окна. Анна молчит, и это не вызывает в нем ни протеста ни удивления. Иманд не ждет ответа. Слово сказано и услышано - чего ж еще?
- Мне нечего предложить вам, кроме этой любви, - горько продолжает он. - И я не надеюсь, что вы ее примете. Просто мне нужно услышать это от вас.
Так в любви не объясняются - так сдаются в плен, ни на что больше не уповая, бросая жизнь к ногам победителя.
Как ни тускл затененный свет, он замечает мокрый блеск на ее щеках:
- Я огорчил вас...
В ответ вихрь взметнувшихся из стороны в сторону кудрей: нет, нет.
Он в растерянности делает к ней шаг, другой, замирает смущенный: я ей неприятен, наверное... Тогда она сама - ничего не видя перед собой, проходит несколько разделяющих их шагов и, подавив всхлип, молча утыкается ему в грудь.
Он тоже слеп, и эти вздрагивающие под его ладонями плечи сейчас единственная его опора. Анна поворачивает голову, прижимается щекой к захлебывающемуся сердцу, шепчет, заговаривая его смятенье:
- Ты просто... закрой глаза.
Он покорно опускает ресницы. Чувствует веяние ее дыхания у самых губ, пальцы, забравшиеся ему в волосы, с дрожащей нежностью коснувшиеся щеки, шеи: «Родной мой...» - она бормочет, чуть задыхаясь от запретных еще минуту назад, а теперь прорвавшихся к нему слов.
Он плавится в блаженной истоме, и Анна со всей щедростью любящей души, длит и длит эти мгновения, оставляя ему на потом побольше упоительных слов и волнующих касаний, чтоб хватило до другого раза.
У него дрожат губы. Сердце бьется под горлом сильно и больно. Но нужно сказать - набравшись духу, внутренне обмирая, глубоко глотнув:
- Выйдешь за меня? - это он? Что за странный шершавый звук - неужели его голос?..
- Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? - спрашивает она. - Мы не можем просто взять и пожениться.
Он берет ее лицо в ладони, отирает пальцами поднятые к нему мокрые блестящие глаза:
- Но ты хочешь?
Она кивает.
- Скажи мне...
- Хочу за тебя замуж.
Счастье - необъятное, единственное в жизни - вот оно! Ему уже не совладать ни с сердцем, ни с лицом.
- Ты не понимаешь... - ей страшно погасить его радость. - Я себе не принадлежу. Не могу выбирать, как мне жить, что делать... Со мной у тебя не будет своей жизни.
- У нас будет общая жизнь. Я этого хочу.
Анна недоверчиво и пристально смотрит на него.
- Свобода не в большом выборе, а в возможности выбрать то, что хочешь, - он справился с собой, угомонил нетерпеливые толчки в груди, заставил спокойно звучать голос. - Что, по-твоему, мы выбираем? Род занятий, образ жизни?
- Свой путь.
- Посмотри на это иначе: не мы идем по пути, но путь идет через нас.
- Ты так легко отказываешься от своей воли...
- Не от воли - от своеволия. От иллюзии выбора. Разве мы вольны в своей любви? В самих себе?
Она долго молчит, машинально водя пальцем по узору на его джемпере.
- Но вот сейчас мы выбираем... нет?
- Нет. Мы хотим быть вместе. И поняли это не сейчас - раньше, каждый в свое время. Тут нет выбора - есть совпадение чувств, стремлений. Хотя кое-что решать все-таки придется.
Анна взглядом: ?
- То, какой будет наша жизнь.
Она так и впилась глазами - проверяет? Ждет чего-то?
- Любовь - не волшебная палочка - самим придется стараться, помогать друг другу - даешь руку, берешь руку…
Улыбается, а у самой в глазах тревога. Разочаровал? Обманул ожидания?
- Ты понимаешь, что брак со мной - конец твоей карьере?
- В политическом смысле, да. Но есть и другая сторона, - он берет ее руки в свои, впервые переплетает пальцы, соединяя их ладони. - Заниматься тем, что мне интересно, можно и на общественном поприще. И многое еще можно сделать, оставаясь в тени.
- Допустим. Но почему тебя должна устраивать тень?
- Потому, что я люблю свое дело, а не себя в нем.
Анна смотрит на него с любопытством.
- Ты что, репетировал мысленно этот разговор?
Он молча кивает, бесхитростно выдавая сердечную тайну. Что уж теперь-то!
- А ты?
В ответ она разоблаченно улыбается.
- И знаешь, что...
От решимости в ее голосе у него враз каменеет спина, и каждая жилка, каждая мышца, все его злосчастные нервы натягиваются до звенящего предела.
- …я выйду за тебя замуж, даже если все будут против.
Сквозная волна окатывает его от корней волос до ступней, отзываясь ознобом в плечах, коленях. Он освобождено вздыхает до самого донышка живота. Анна льнет к нему, распластываясь по его груди, вжимаясь в него щекой, плечами, хрупкими ребрами. И тогда он бережно обнимает ее, закутывает в себя и стоит, не шевелясь, весь внутренне затихнув, продолжая длить и лелеять в себе настороженное, мучительно-близкое свое счастье.