Страна 404. 06
Только номера и стихи. Не пугайтесь, не мои :)
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
138
КАТАСТРОФА
"Мы пришли за своим! И история нас не осудит,
Ведь история - миф, как религия - пепел и тлен!
После нас - хоть потоп!" - так кричали голодные люди,
Предавая огню ненавистный и сытый Эдем.
"Мы устали кормить наши семьи томами преданий -
Им бы пиво, да хлеб, да каких-нибудь фруктов к столу!
А затем - хоть потоп!" - слышал Бог, когда яблоки знаний
С обгоревших ветвей, словно звёзды, летели в золу.
"После нас - хоть потоп! А потом - хоть вселенская тризна!" -
Так смеялись они, и рубили папирус судьбы,
И топтали в пыли переспелые персики жизни,
И бросали в огонь недозревшие вишни любви.
Смерть не знает границ. Месть не помнит написанных правил.
На руках - то ли кровь, то ли липкий вишнёвый сироп.
И услышать не мог снова с жизнью простившийся Авель,
Как гремело в раю: "Хоть потоп! Хоть потоп! Хоть потоп!"
А потом был потоп. И не стало ни сына, ни брата,
Ни садов, ни домов, ни любви, ни вражды, ни обид...
И остался лишь Ной - в непролазной грязи Арарата,
Да ещё виноград,
Из которого
Делают
Спирт.
* * * * *
139
МАСКИ
Если снять посмертную маску с моей последней любви,
потом с предпоследней
и так далее по возрастанию срока давности,
а слепки развесить в простенках спальни
как набор экзотических ритуальных личин,
то мне будет о чём побеседовать с каждой из них
ненастными вечерами, когда скулы сводит от одиночества.
И тогда же бесспорно ясным станет одно:
все эти маски в чём-то неуловимо схожи,
словно сняты с лица одной и той же любви,
самой первой,
чей образ в памяти практически неразличим,
но остался в ней тромбом, что никак не оторвётся,
стойким к насыщенному раствору времени сгустком
из робких касаний пальцев, ладоней и плеч,
дрожи опущенных век под сохнущими от дыхания губами
и замирающего биения жилки на тёплом виске.
Только маски этой любви не будет среди остальных,
потому что она ещё не умерла.
* * * * *
140
CALIFORNICATION. ДНЕВНИК: ТРИ ОТРЫВКА
...красным ложится на ноготь лак.
Пляжи, секвойи, хайвеи, стартапы,
ужины, вина Сономы и Напы.
Флирт наш безвыходнее, чем брак.
...западный ветер, бечёвка, змей,
мигрень по рецепту и в портсигаре.
Близкая, жаришься в жёлтом кляре;
чем я бессильнее, тем верней.
...холодно слушаешь Fleetwood Mac,
любишь за равные промежутки.
Опустошённые страстью сутки.
Озеро Моно. Солёный снег.
* * * * *
141
ИДЁШЬ СЕБЕ ПРИБРЕЖНОЙ ПОЛОСОЮ...
Идёшь себе прибрежной полосою
за девушкой с распущенной косою,
идёшь сквозь штормы и дождей лавины
за ней, такой беспечной и невинной,
и мнится губ изломанный овал,
которые во сне ты рисовал.
Она порой одарит кротким взглядом,
окутана из брызг морских нарядом,
и отвернётся сразу и скользящей,
легчайшей поступью уйдёт изящной,
а ты стоишь мгновенье - сам не свой,
как будто век промчался за спиной.
Невольно вскрикнешь, - стой же, Афродита,
она, шутя, махнёт рукой, - иди ты,
и ты идёшь, настойчиво, за нею,
стремишься вдаль, подобно Одиссею;
как только ускользает красота, -
тускнеют чувства, звуки и цвета.
На море - бури, а на суше - войны,
но след её по детскому спокойный
дорожку оставляет нам из света,
так что считай, что песенка не спета...
И ты идёшь, пока она видна,
а не догонишь - не твоя вина.
* * * * *
142
* * * * *
143
ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК
До апреля торчит новогодняя ёлка
в кабинете у хлорной уборной в НИИ.
Всё, чем жил он доныне, не столь трудоёмко,
сколь винтами <Британника> режет буи.
Чертежи сквозь пенсне деловито эйнштейнил,
человеком надеясь покинуть сей мир,
но к семидесяти превратился в контейнер
знаний, поданных в липовой плошке к семи.
Что ни смена - фокстротики перед начальством,
туалет по отмашке, отбой по звонку...
Всё махровее в тело болячки стучатся,
а пернатое счастье - с берёзы: ку-ку!
Был ли шанс? Неизвестно. И много ль он вспомнит?
Ну, сиял заоконный проспект во весь лак,
и кривое шоссе автобан в Лиссабоне
как-то в мае напомнило в птичий аншлаг.
Он глядел неподвижно в немытые стёкла
битый час, оторвавшись от пользы стране, -
вроде все жили маршем, а танго Эль Чокло
чётко слышалось даже в собачьей грызне.
Так витал над судьбой праздник кульмана с колбой,
упрощая программу задач бытия,
и в пунцовых шарах отражалась по полной
бестолково проложенная колея.
Кто кому (и когда) не пошёл на уступки -
стёрлась база поросших риторикой дрязг.
Этажи от пасхальной пирушки в скорлупке
всех цветов... А ему нужен праздник. Сейчас.
И уносят медведи на тоненьких нитках
золотой огонёк, что на шпиль водружён,
вместе с выцветшей в старом серванте открыткой,
дневниковыми кляксами и чертежом.
* * * * *
144
РЕЦИПИЕНТ
Слабым усилием мысли включаю чайник, микроволновку и зомбоящик.
Пипсы и чепси сами, как по щучьему велению, с шипеньем и хрустом, лезут в мой расшеперенный рот.
Когда-то, в древние времена, хвост потерял за ненадобностью человеческий недалёкий пращур.
Как бы теперь ног и рук у наших не пришёл черёд.
Сказки сбываются. Типа, чуть не к богам причислен,
На расстоянии мысли строю заборы и уничтожаю врагов.
Главная мысль контролирует все мои мысли.
Держит в рамках разумного, как реки внутри берегов.
Главная мысль неизвестно откуда приходит.
Может, из космоса, если поверить молве.
Стоп! И не думал, блин, помню отчётливо, о бутерброде!
Машинально жую... А говорят, мол, пацан без царя в голове!
* * * * *
145
НАРИСУЙ МНЕ БАРАШКА
Нарисуй мне барашка. Когда ты прочтёшь
караваны журнального текста,
ты в горючих словах пропадёшь ни за грош,
заслоняя луну Эверестом.
По воде разбегутся от страха круги,
и заржут облака до истерик,
и проводят тебя до бескрайней тайги
обойдённые истиной звери.
Созерцай до потери зубов и волос,
как пространство сжимается в точку.
А потом удивляйся: как мальчик подрос!
и пора бы увидеться с дочкой...
В микроскоп рассмотрев ложноножки амёб,
разделяй их на пары пинцетом.
Если б каждый урод за отцовство отгрёб,
а потом бы ещё - за поэта!
Нарисуй мне барашка! Пусть пальцы дрожат
от внезапно нахлынувших трещин.
Грифель ищет бумагу - не без мандража -
от конца до конца перекрещен.
Вот и ты захохочешь над жизнью - простой,
как пятак, что у нищего спрятан.
И барашек коснётся бумаги чертой
из божественно скрученной ваты.
* * * * *
146
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Ведь не верят, Господи, ну никак!
Хоть пешком по воде,
В облаках, небесах...
Я устал - на третий день - воскресать.
А Мария смеется, щурит глаза,
- Неужели тебе не сказал никто?
Не успела крикнуть, прижал к стене,
Зазвенел кувшин по ступенькам вниз,
И уже - напрасно - отвар, настой,
Я потом на пальцах считала дни...
Рядом голос (женский) не спи, не спи!
На запястья давит крест-накрест бинт.
Что страшней - глумящийся смех толпы
Или вера, слепая вера - убийц?
Я не помню, Господи, что больней -
Сапогом под ребра, слова Петра...
Он стоит в переходе, лицом к стене,
Нараспев повторяя - "В последний раз."
* * * * *
147
СИНДРОМ ПОПУТЧИКА
Тебе же проще говорить с незнакомыми -
по крайней мере, их не надо обманывать
и говорить: <Приходите в гости - дома мы>,
а потом, рукой проверив карманы: <Мать
твою так! Похоже, я - жертва безденежья!>
Не проще ль в столовке взять порцию супчика,
подсесть за чужой стол - разрешите? Женя я.
Это называется - синдром попутчика,
когда интересуешься урожаями
или погодой: засухами/потопами,
обсуждаешь и осуждаешь рождаемость,
эмбарго, одобренное европами.
Когда?
Когда рак на горе - ишь, пословица.
Схватил рака грек.
Вспоминаешь и кашляешь
до спазмов желудка.
Вранье, рак не ловится:
шустер и пронырлив, а ты мало каши ешь.
Попутчик свистит равнодушно, по-рачьи и
шуршит газетой.
Глядит глазами-прорехами
мимо тебя, на часы - мол, поворачивай!
Сжимает клешней горло.
И все.
Проехали.
* * * * *
148
КОГДА УМИРАЮТ ВЕЛИКИЕ ЛЮДИ
Медведь, живущий в дупле, просыпается раньше всех.
Позёвывает, переодевается в утренний мех,
Кричит <Привет!> зяблику и пустельге
И шлёт смайлик-солнышко Бабе Яге.
Потом вылезает и принимается за цигун,
Чтоб за спиной не шептались: Какой неуклюжий шатун!..
<Да, шатун! - ворчит косолапый, - А куда деваться?
Всё она - будь неладна! - реинкарнация...
А когда-то был Чингис-ханом... кажется... или...
Александром... ну этим... как его там?..
Ныне ж иногда ловишь краба по пояс в иле,
А рядом - гиппопотам...>
Тут надо сказать, бегемот и сам иной раз, забываясь, поправляет корону.
Сказывает, был прежде (не врёт ли?) Цезарем и Наполеоном.
Даже малина, что растёт на отшибе, шелестит, что она - Суламифь.
Но медведь с бегемотом не верят, полагают, что это миф.
По вечерам на отмели они пьют файф-о-клоковый сок.
<Скоро, - бурчит медведь, - ты готов?.. новый кванто-бросок>.
Гиппопо, улыбаясь, кивает. Льдинка солнца тает на океанском блюде,
Тени вокруг застыли...
И никто ни о чём не жалеет. Все знают: Когда умирают великие люди,
Перестают умирать простые.
* * * * *
149
ТОРА
<Я бог твой, Израиль! Не слушай других богов.
Я дал тебе хлеб и вино и спас от врагов.
Ходи перед богом твоим во все времена
И поле не засевай двумя родами зерна.
Кто лёг со скотиной и семя оставил в ней,
Того убей, и скотину его убей.
И кто злословил отца своего или мать свою,
Того убей, или сам я его убью.
И первенца твоего отдавай, как ягнёнка, мне>, -
Написано чёрным огнём на белом огне.
Стирает века, не чувствует перемен
Зернистый гранит закона, его кремень.
За каждую запятую, за каждый грех
Ты должен уйти из дома, скитаться вдали от всех,
Закутанный в тряпки, кричащий <тамэ! тамэ!*>,
Как тот прокажённый, ищущий смерть во тьме.
И значит, благодари за то, что лежит в руках,
Немую землю паши на худых быках.
Земля небогата - руины, кости, песок,
И ту береги, чтобы вор не забрал кусок.
Но шепчутся люди: чудо в нашей дыре -
Сухой терновник расцвёл на святой горе.
- Я Тот, кто был и пребудет, - шипят лепестки костра, -
Иди за стадом своим, сторонись, Моисей, куста,
Где этот огонь горит и другой горит,
Где чёрный сжигает, а белый животворит.
_________
*нечистый
* * * * *
150
ПОПУТЧИЦА ТРАВИНОК
повсюду бодибилдеры - быки.
приметит ли один из травоядных
под небом одинокого вояку -
зелёную струну вблизи оки?
"ты сгинь под язычок волны" - шипит
река. "ты зацепись смычком за скрипку,
за музыку зефира" - тянет хрипло
глазастый теплоход в дали... тупик. -
они не понимают: в корень впились
пиявки - берега, леса и виллы. -
на якоре ножном держу пассивных,
а хочется событий напролом.
неужто ежедневно бить челом
стихиям? - приманю быка-басиста
подвижной треугольной головой.
ревущий, знаменитый, аппетитный
попутчицей травинок восхитится:
расступятся равнины в грот живой.
обласканная, голая ступлю
на красную дорожку - в межсезонье.
закроются врата, погаснет солнце.
возлюбленной стрелой на новый луг
за рифмой полечу... а ты, рогатый,
неспешно дожуёшь промокший плащ, -
как будто не жила в плаще - игла,
как будто не слагались песни жатвы,
а в полночь не мечталось о высоком:
о раненном в бою быке - высоцком...
* * * * *
151
БРОЖУ ПО УЛИЦАМ ЦЕНТРАЛЬНЫМ...
Брожу по улицам центральным -
Без всякой цели, как трепанг.
Куда спешить? Тут всё неправильно:
Аптека, банк. Аптека, банк.
Витрина страховой конторы.
Стекло, простор... и никого.
Спросить (да некого): который
Сегодня век? Ледник какой!
Кто изменил и кто заставил?
Кто (там-где-надо) умолчал,
Что город выдумал не Авель,
Что не уйти от всех начал?
Что, часть души оставив в теле,
Мы проскочили мимо вех.
Мы разве этого хотели,
Когда свергали тех и тех?
Кто не гордится сменой родин,
Чей вид не очень-то цветущ,
Уже заметил: что-то бродит
В котле раскаявшихся душ.
* * * * *
152
СЛЕДЫ
Глотает утро пятна фонарей,
И снова мир пытается проснуться,
В молочной дымке дремлют на заре
Прудов замерзших глянцевые блюдца.
Всегда непросто начинать с нулей
И набело писать по снежной глади,
Когда уже не ищешь журавлей
И не меняешь слог чего-то ради.
Не зная смысл каких-нибудь вещей,
Их любишь просто так, десятым чувством,
И помнит опыт, что порой ручей
Зависим от блуждающего русла.
А на снегу останутся следы,
И чьим-то суждено пересекаться.
Срываясь с неба, белые листы,
Судьбу меняя, под ноги ложатся.
* * * * *
153
МИНОТАВР
во тьме
между бутово и новокосино
бродит минойская тварь и черное пьет вино
защищают придуманную страну
гекатомбы мальчиков отданных на войну
гигабайты взглядов бесятся на лобках
загорелых девочек пляшущих на рогах
крит горит
тысячи лет спустя
лабиринт витрин отражает ночной костяк
фонарей и меднобетонных плит
минотавр ревет
рукоплещет с плеча аид
трудно говорить о смерти когда каждый пятый бог
ариадна стареет
в дело идет клубок
потому что мода с сандалиями носки
и опять добро должно иметь кулаки
коронуют героя лавром дают полца
нет
другая сказка
дочь предает отца
убивает брата
предложена божеству королева лежит в корове
мясо гниет во рву
из часов высыпается время простым песком
и убивший быка становится сам быком
* * * * *
154
SAVE AS
сохрани меня если не в жизни так в избранном
в одной из десятка своих любимых историй
лежащих в потёртой папке со штампом <издано>
в грустной повести или нелепом вздоре
где мы летаем вместе с ангелами небесными
или мчимся по проложенным кем-то рельсам
в далёкую страну с желанным названием "если бы"
сохрани меня хотя бы просто из интереса
объедини нас не постелью общей комнатой
повесив на стену несколько цветных фотографий
закатов и моря из серии чтобы помнить и
постить в сетях с хештегом опять кровавит
сохрани не отказывай мне в этой малости
в личных файлах с паролем девочка колокольчик
я ни о чем никогда не просила но пожалуйста
сохрани как сумеешь и не звони мне больше
* * * * *
155
НОЧНАЯ ТИШЬ
В злачную ночь погружается жезл луны.
Горечь вины обретает знакомый вкус.
Тьма к изголовью крадётся из-за спины
Той, что пытается сбросить вселенский груз,
Той, на которой растут Квазимодо горб
И раболепной любви вековая скорбь.
Чадную ночь накрывает угарный страх.
Стрелки часов обрывают с пространством нить.
И колдуны, не сожженные на кострах,
Чакры небес обещают Земле открыть
От пелены затуманенных звёздных глаз
До немоты в первобытно-последний раз.
Выжимку чувств источает душевный крик.
Пламень лампады буравит облатку лет.
В тёмном углу проявляется светский лик.
И тишина обречённо летит на свет
* * * * *
156
КАК МЫ ИСКАЛИ КЛАД
Как-то летом решили найти мы клад -
я и Дениска, двоюродный брат.
Мне тогда было пять, брат - на год старше.
Взял лопату Денис, я прихватила мешок,
и с утра мы отправились в чахлый лесок
между дачным посёлком и станцией.
Огородный заступ тащили зря.
Без него было проще расковырять
моховой ковёр, словно губка влажный.
Мы кусками срывали зелёную ткань,
потому что клад мог быть спрятан именно там.
Получалось неплохо даже.
Под ковром земля была голой и неживой.
Мы нашли почерневшего пупса с отломанной головой,
плесневелую сумку, разбитую банку из-под горчицы,
склизкий жгут, когда-то бывший чулком,
ржавый нож, полусгнивший фетровый шляпный ком
и монеты россыпью. Можно песком очистить.
Помрачнело. Лес поглядел на нас
сотней птичьих, древесных, звериных глаз.
За корягой леший сидел в засаде.
Мне хотелось, чтоб мы не ходили сюда вообще
и не видели смерть вещей.
Оказалось, что я совсем не люблю находить клады.
А когда Денис собрал копеек на три рубля,
Встрепенулись деревья, верхушками шевеля,
и прогнали нас к людям, шумя зловеще.
Я мешок волокла. Мешок был пуст,
но казалось, что в нём каменеет груз.
Неужели такими страшными станут... не только вещи?
А деньги оказались негодными, дореформенными -
так сказала бабушка.
* * * * *
157
ОДЕЯЛЬЦЕ
если осень мелькает осиновой худобой
вдоль разбитой дороги, теряя людей, как вещи,
и дождливится око, смотрящее за тобой,
и крещёные окна безлюдьем бесчеловечны,
значит, жизнь скоротать - всё равно, что пройти пустырь,
где черёмуха с ветром неистово так плясала,
что сломалась,
но вместо неё подрастаешь ты
и останешься на ночь с ним, если узе больсая.
значит, время разбрасывать, а соберёт другой
драгоценные камешки, влезет в твою пижамку,
поиграет в машинки и в твой голубой вагон.
ты лежишь.
ты не жадный.
тебе ничего не жалко.
это голос земли, приоткрытый землистый рот.
схоронись с головою под панцирем одеяльца -
ненаставшей зимой мама наглухо подоткнёт.
так темно.
так тепло и спокойно.
а ты боялся.
* * * * *
158
НАЧИСТОТУ
Давай поговорим начистоту,
на красоту твою, на прямоту,
не прибегая к хитрости и лести.
Давай поспорим: черт или не черт
нас разделил на чет и на нечет,
и разделённым - как остаться вместе.
Наш дом с подвохом, как друидский храм.
Заходишь - оглядись по сторонам:
в нем надо быть предельно осторожной.
Мы столько лет бродили тут впотьмах,
на разных говорили языках
и прятали скелеты под рогожей.
Мы мелочь, работяги, муравьи.
Над нами встало лето нелюбви,
под лапками отравленная почва.
Заело что-то. Время не идет,
стоит жара - на стеклах толстый лед,
вино не бродит, не приходит почта.
Мы были - вспомни! - чувствами честны.
Давай очнемся, заведем часы,
нам черт не брат - гони мерзавца в шею.
На нас глядит небесный муравей.
Не любишь - так хотя бы пожалей,
и я тебя, родная, пожалею.
Давай-ка сдвинем время чуть назад,
откроем дверь и выйдем в зимний сад,
а там - друиды, снегири и дети,
под елками раскинуты шатры,
на елках - разноцветные шары,
и чистота... И в ней мы праздник встретим.
* * * * *
159
ДЕНЬ И МЕСТО РОЖДЕНИЯ
Аде Ц. и всем моим одноклассникам.
Я не ищу в России Третий Рим
и не глушу действительность нирваной,
зато меня давно из наших зим
влечёт к твоей земле обетованной,
где столько вместе собрано святынь,
что кажется - идёшь сакральным садом,
и на каком в молитве ни застынь,
не ошибётся почта Адресатом.
Ни мир не обещавшая, ни благ
земля лежит опорой постулата:
<Вне времени лишь Тот, Кто вечно Благ,
всё остальное - время и утрата>.
И пусть вопросом мучимы одним,
и более: при общности ответа -
у каждого свой Иерусалим,
свой храм любви, своя скорбей планета.
А в этот день погода леденит.
Он каждый год и грусть моя и повод
сказать вам: есть, что всех нас единит
в любых концах земли. И это - город.
Плетенье улиц, камень площадей,
живой глагол разноплемённой речи -
вот город, что открыт для всех людей,
и только наш - как место нашей встречи.
Теперь он память, сфинкс и ротозей,
за горизонт ушедшая эпоха.
Но он живёт, он город - не музей,
хоть есть и в нём следы царя Гороха.
И потому, что всё течёт туда,
где все, кто там, невидимы отсюда,
расстаться мы успеем навсегда,
но лучше сделать это с верой в чудо.
Что перед тем - он всех нас соберёт.
Не на архивных полках в пыльном месте,
не город тот, что нас переживёт,
а этот, где мы жили все. Все вместе.
Лежит земля. Смыкаются года.
Бег времени не терпит возражений.
Меняет нас, меняет города,
не зная ни побед, ни поражений.
* * * * *
160
НЕПРОСТЫЕ ЕСТЬ ВЕЩИ. СКАЖЕМ, БАРОККО...
Непростые есть вещи. Скажем, барокко.
Не даётся оно ни зубу, ни оку.
Но и жизнь, увы, не стоит на месте.
И порукой в том - голоса в подъезде.
Оседают в памяти нефы, залы,
парапеты, изгороди, казармы.
Полевая кухня, траншея, карта,
перемена местности. Холод марта.
Если всё сложить, эта жизнь не хуже,
чем святые места внутри и снаружи.
Манускрипт сгорел. Я прошёл по краю.
Сон досмотрен. Закрыты ворота рая.
* * * * *
161
МНЕ ОБЕЩАЛИ
мне обещали снег в сочельник
и лёгких саночек разбег,
но ни полслова о тебе
пророчествовать не посмели
несметные дары просты:
рахат-лукум, кишмиш, гранаты -
мы были бы друг другу рады,
когда б не я,
когда б не ты
когда б не долгие метели
шептались с кем-то по углам,
и улица, белым-бела,
навстречу празднику летела
вставала ночь не с той ноги,
родные пламенели лица,
и на глазах смелели птицы,
развязывая языки
арбузный ломтик освещая,
звезда сияла над столом,
откладывалась на потом
мелодия моих молчаний -
её оплакивал дудук,
живого слова соучастник,
они мне обещали счастье
я жду
а где-то бледный призрак лета,
и голубой проём окна,
я не могу об этом знать
я думать не хочу об этом
о, золотая хванчкара,
серебряное цинандали,
вы мне бессмертье обещали -
теперь пора!
* * * * *
162
SON
Все рифмуются. Только осенние - между собой,
и ни с кем, и ни с чем никогда не хотят рифмоваться.
Я найду Вашу рифму, мой доктор с фамилией Ватсон,
это дело на трубку /которая станет трубой/.
У камина, горящего тайными знаками SON,
мы оденемся в дым, и Sентябрь нас захочет до братства.
У него в это время шуршит золотое богатство
"собирай-не-хочу" /даже рыцарь не стянет дублон/.
Я ошибся, мой друг, рифма - женщина, а не фуфло.
Мы вернёмся к началу, где снова камин озадачит
тайным знаком огня /но теперь буду мыслить иначе/,
так похожим на леди с округлыми формами O.
Нечто среднее, нда. Никотин одурманил мой мозг.
Милый Ватсон, давайте сегодня проветримся в кэбе
/или в пабе/, а после, на свежую голову мне бы
хоть затяжку, и можно к чертям, под Вестминстерский мост!..
Утро - бодрое, дело - труба... Но под Nомером три -
Энн, чудесная рифма с глазами небесной сирены!
Друг мой Ватсон, меня утомили все эти рефрены,
соглашайтесь, и сядем обедать картофелем фри.
Хэппи энд. Мендельсон.
Незаметно слезинку утру -
вы уйдёте в туманные дали супружеской жизни.
Соблюдём этикет, и шампанское весело брызнет...
У камина мы с трубкой уснём, наконец-то, к утру.
* * * * *
163
СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ОБЪЯВИЛИ НАМ
Сегодня ночью объявили нам:
<Случилось страшное, всем оставаться дома>.
Ведь треснул мир почти напополам -
Дыра зияет в центре небосклона.
Ни газа нет, ни света, ни воды,
Пустынна улица, не слышно колоколен,
Лишь конные проходят патрули,
И звук копыт довольно беспокоен.
Пишите реквием. Молите о мечте.
Очнувшись, папа тронул фортепьяно,
А мы остались в вязкой темноте,
Дрожа от страха, обнимая маму.
Но день придёт, и белым станет время.
* * * * *
164
МНЕ ПОВЕЗЛО
- Передай остальным, - ты скрипишь и ломаешь слова,
- Многорукий Картограф опять запустил жернова,
скоро всех перетрут, и пшеницу накормят трухой.
Передай остальным. Этим утром сыграют отбой.
Я бросаю тебя на окраине спящей земли
Наблюдать, как бездонную тьму бороздят корабли.
Я бегу вдоль дороги, сминая сырую траву,
Все заснут, все умрут, и я тоже засну и умру.
И дышать тяжело, но дышать здесь всегда тяжело,
Время дудкой звенит и трещит позади, как стекло.
Я - глашатай, я - вестник, я - щепка, я - шёпот твой...
И
Я так счастлива,
Счастлива
Выкрикнуть это "усни".
- Просыпайтесь скорее, - кричу в тишину на бегу.
- Скоро старый Гончар нас сломает и выгнет в дугу!
Выбивайте себя, как ковры, от вранья и спанья...
Вдоль светлеющей кромки горизонта взлетает ладья,
Как последняя птица из клина летящих на юг,
Пассажиры, наверно молчат, в тихих кельях кают.
Я машу им рукой.
Мне не страшно,
Не грустно,
Не зло.
Я уверена точно - мне больше, чем им, повезло
* * * * *
165
СОН МИЯКЕ ТОСИРО
1.
Мияке Тосиро пишет во сне рассказ,
Слушая песню моря, прищурив глаз,
Нарекает героев Марта, Апрель, Февраль
И любит их до смерти.
Мчится машина вдаль:
Едет Мияке домой от Сиономисаки,
Читая героям сказку, в которой собаки
Людей подбирают на улицах и несут
Домой, наливают им в миску молочный суп,
Потом отдают их в лапы своих щенят,
Те - лижут им морды.
Герои Мияке молчат,
Сидя на заднем сиденье автомобиля.
2.
До Иокогамы осталось чуть меньше мили.
И вот говорит Февраль, обращаясь к Марте:
<Хотела бы ты проснуться в одной кровати
Со мной, когда выпадает последний снег?>.
Думает Марта, потом отвечает <нет>,
Повернувшись к Апрелю, задает такой же вопрос.
Тот отвечает <да> и целует её взасос.
3.
Песня внезапно стихает, машина летит в кювет.
Мияке проснулся и видит: ни его, ни героев нет.
И падает, падает снег.
* * * * *
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
138
КАТАСТРОФА
"Мы пришли за своим! И история нас не осудит,
Ведь история - миф, как религия - пепел и тлен!
После нас - хоть потоп!" - так кричали голодные люди,
Предавая огню ненавистный и сытый Эдем.
"Мы устали кормить наши семьи томами преданий -
Им бы пиво, да хлеб, да каких-нибудь фруктов к столу!
А затем - хоть потоп!" - слышал Бог, когда яблоки знаний
С обгоревших ветвей, словно звёзды, летели в золу.
"После нас - хоть потоп! А потом - хоть вселенская тризна!" -
Так смеялись они, и рубили папирус судьбы,
И топтали в пыли переспелые персики жизни,
И бросали в огонь недозревшие вишни любви.
Смерть не знает границ. Месть не помнит написанных правил.
На руках - то ли кровь, то ли липкий вишнёвый сироп.
И услышать не мог снова с жизнью простившийся Авель,
Как гремело в раю: "Хоть потоп! Хоть потоп! Хоть потоп!"
А потом был потоп. И не стало ни сына, ни брата,
Ни садов, ни домов, ни любви, ни вражды, ни обид...
И остался лишь Ной - в непролазной грязи Арарата,
Да ещё виноград,
Из которого
Делают
Спирт.
* * * * *
139
МАСКИ
Если снять посмертную маску с моей последней любви,
потом с предпоследней
и так далее по возрастанию срока давности,
а слепки развесить в простенках спальни
как набор экзотических ритуальных личин,
то мне будет о чём побеседовать с каждой из них
ненастными вечерами, когда скулы сводит от одиночества.
И тогда же бесспорно ясным станет одно:
все эти маски в чём-то неуловимо схожи,
словно сняты с лица одной и той же любви,
самой первой,
чей образ в памяти практически неразличим,
но остался в ней тромбом, что никак не оторвётся,
стойким к насыщенному раствору времени сгустком
из робких касаний пальцев, ладоней и плеч,
дрожи опущенных век под сохнущими от дыхания губами
и замирающего биения жилки на тёплом виске.
Только маски этой любви не будет среди остальных,
потому что она ещё не умерла.
* * * * *
140
CALIFORNICATION. ДНЕВНИК: ТРИ ОТРЫВКА
...красным ложится на ноготь лак.
Пляжи, секвойи, хайвеи, стартапы,
ужины, вина Сономы и Напы.
Флирт наш безвыходнее, чем брак.
...западный ветер, бечёвка, змей,
мигрень по рецепту и в портсигаре.
Близкая, жаришься в жёлтом кляре;
чем я бессильнее, тем верней.
...холодно слушаешь Fleetwood Mac,
любишь за равные промежутки.
Опустошённые страстью сутки.
Озеро Моно. Солёный снег.
* * * * *
141
ИДЁШЬ СЕБЕ ПРИБРЕЖНОЙ ПОЛОСОЮ...
Идёшь себе прибрежной полосою
за девушкой с распущенной косою,
идёшь сквозь штормы и дождей лавины
за ней, такой беспечной и невинной,
и мнится губ изломанный овал,
которые во сне ты рисовал.
Она порой одарит кротким взглядом,
окутана из брызг морских нарядом,
и отвернётся сразу и скользящей,
легчайшей поступью уйдёт изящной,
а ты стоишь мгновенье - сам не свой,
как будто век промчался за спиной.
Невольно вскрикнешь, - стой же, Афродита,
она, шутя, махнёт рукой, - иди ты,
и ты идёшь, настойчиво, за нею,
стремишься вдаль, подобно Одиссею;
как только ускользает красота, -
тускнеют чувства, звуки и цвета.
На море - бури, а на суше - войны,
но след её по детскому спокойный
дорожку оставляет нам из света,
так что считай, что песенка не спета...
И ты идёшь, пока она видна,
а не догонишь - не твоя вина.
* * * * *
142
* * * * *
143
ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК
До апреля торчит новогодняя ёлка
в кабинете у хлорной уборной в НИИ.
Всё, чем жил он доныне, не столь трудоёмко,
сколь винтами <Британника> режет буи.
Чертежи сквозь пенсне деловито эйнштейнил,
человеком надеясь покинуть сей мир,
но к семидесяти превратился в контейнер
знаний, поданных в липовой плошке к семи.
Что ни смена - фокстротики перед начальством,
туалет по отмашке, отбой по звонку...
Всё махровее в тело болячки стучатся,
а пернатое счастье - с берёзы: ку-ку!
Был ли шанс? Неизвестно. И много ль он вспомнит?
Ну, сиял заоконный проспект во весь лак,
и кривое шоссе автобан в Лиссабоне
как-то в мае напомнило в птичий аншлаг.
Он глядел неподвижно в немытые стёкла
битый час, оторвавшись от пользы стране, -
вроде все жили маршем, а танго Эль Чокло
чётко слышалось даже в собачьей грызне.
Так витал над судьбой праздник кульмана с колбой,
упрощая программу задач бытия,
и в пунцовых шарах отражалась по полной
бестолково проложенная колея.
Кто кому (и когда) не пошёл на уступки -
стёрлась база поросших риторикой дрязг.
Этажи от пасхальной пирушки в скорлупке
всех цветов... А ему нужен праздник. Сейчас.
И уносят медведи на тоненьких нитках
золотой огонёк, что на шпиль водружён,
вместе с выцветшей в старом серванте открыткой,
дневниковыми кляксами и чертежом.
* * * * *
144
РЕЦИПИЕНТ
Слабым усилием мысли включаю чайник, микроволновку и зомбоящик.
Пипсы и чепси сами, как по щучьему велению, с шипеньем и хрустом, лезут в мой расшеперенный рот.
Когда-то, в древние времена, хвост потерял за ненадобностью человеческий недалёкий пращур.
Как бы теперь ног и рук у наших не пришёл черёд.
Сказки сбываются. Типа, чуть не к богам причислен,
На расстоянии мысли строю заборы и уничтожаю врагов.
Главная мысль контролирует все мои мысли.
Держит в рамках разумного, как реки внутри берегов.
Главная мысль неизвестно откуда приходит.
Может, из космоса, если поверить молве.
Стоп! И не думал, блин, помню отчётливо, о бутерброде!
Машинально жую... А говорят, мол, пацан без царя в голове!
* * * * *
145
НАРИСУЙ МНЕ БАРАШКА
Нарисуй мне барашка. Когда ты прочтёшь
караваны журнального текста,
ты в горючих словах пропадёшь ни за грош,
заслоняя луну Эверестом.
По воде разбегутся от страха круги,
и заржут облака до истерик,
и проводят тебя до бескрайней тайги
обойдённые истиной звери.
Созерцай до потери зубов и волос,
как пространство сжимается в точку.
А потом удивляйся: как мальчик подрос!
и пора бы увидеться с дочкой...
В микроскоп рассмотрев ложноножки амёб,
разделяй их на пары пинцетом.
Если б каждый урод за отцовство отгрёб,
а потом бы ещё - за поэта!
Нарисуй мне барашка! Пусть пальцы дрожат
от внезапно нахлынувших трещин.
Грифель ищет бумагу - не без мандража -
от конца до конца перекрещен.
Вот и ты захохочешь над жизнью - простой,
как пятак, что у нищего спрятан.
И барашек коснётся бумаги чертой
из божественно скрученной ваты.
* * * * *
146
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Ведь не верят, Господи, ну никак!
Хоть пешком по воде,
В облаках, небесах...
Я устал - на третий день - воскресать.
А Мария смеется, щурит глаза,
- Неужели тебе не сказал никто?
Не успела крикнуть, прижал к стене,
Зазвенел кувшин по ступенькам вниз,
И уже - напрасно - отвар, настой,
Я потом на пальцах считала дни...
Рядом голос (женский) не спи, не спи!
На запястья давит крест-накрест бинт.
Что страшней - глумящийся смех толпы
Или вера, слепая вера - убийц?
Я не помню, Господи, что больней -
Сапогом под ребра, слова Петра...
Он стоит в переходе, лицом к стене,
Нараспев повторяя - "В последний раз."
* * * * *
147
СИНДРОМ ПОПУТЧИКА
Тебе же проще говорить с незнакомыми -
по крайней мере, их не надо обманывать
и говорить: <Приходите в гости - дома мы>,
а потом, рукой проверив карманы: <Мать
твою так! Похоже, я - жертва безденежья!>
Не проще ль в столовке взять порцию супчика,
подсесть за чужой стол - разрешите? Женя я.
Это называется - синдром попутчика,
когда интересуешься урожаями
или погодой: засухами/потопами,
обсуждаешь и осуждаешь рождаемость,
эмбарго, одобренное европами.
Когда?
Когда рак на горе - ишь, пословица.
Схватил рака грек.
Вспоминаешь и кашляешь
до спазмов желудка.
Вранье, рак не ловится:
шустер и пронырлив, а ты мало каши ешь.
Попутчик свистит равнодушно, по-рачьи и
шуршит газетой.
Глядит глазами-прорехами
мимо тебя, на часы - мол, поворачивай!
Сжимает клешней горло.
И все.
Проехали.
* * * * *
148
КОГДА УМИРАЮТ ВЕЛИКИЕ ЛЮДИ
Медведь, живущий в дупле, просыпается раньше всех.
Позёвывает, переодевается в утренний мех,
Кричит <Привет!> зяблику и пустельге
И шлёт смайлик-солнышко Бабе Яге.
Потом вылезает и принимается за цигун,
Чтоб за спиной не шептались: Какой неуклюжий шатун!..
<Да, шатун! - ворчит косолапый, - А куда деваться?
Всё она - будь неладна! - реинкарнация...
А когда-то был Чингис-ханом... кажется... или...
Александром... ну этим... как его там?..
Ныне ж иногда ловишь краба по пояс в иле,
А рядом - гиппопотам...>
Тут надо сказать, бегемот и сам иной раз, забываясь, поправляет корону.
Сказывает, был прежде (не врёт ли?) Цезарем и Наполеоном.
Даже малина, что растёт на отшибе, шелестит, что она - Суламифь.
Но медведь с бегемотом не верят, полагают, что это миф.
По вечерам на отмели они пьют файф-о-клоковый сок.
<Скоро, - бурчит медведь, - ты готов?.. новый кванто-бросок>.
Гиппопо, улыбаясь, кивает. Льдинка солнца тает на океанском блюде,
Тени вокруг застыли...
И никто ни о чём не жалеет. Все знают: Когда умирают великие люди,
Перестают умирать простые.
* * * * *
149
ТОРА
<Я бог твой, Израиль! Не слушай других богов.
Я дал тебе хлеб и вино и спас от врагов.
Ходи перед богом твоим во все времена
И поле не засевай двумя родами зерна.
Кто лёг со скотиной и семя оставил в ней,
Того убей, и скотину его убей.
И кто злословил отца своего или мать свою,
Того убей, или сам я его убью.
И первенца твоего отдавай, как ягнёнка, мне>, -
Написано чёрным огнём на белом огне.
Стирает века, не чувствует перемен
Зернистый гранит закона, его кремень.
За каждую запятую, за каждый грех
Ты должен уйти из дома, скитаться вдали от всех,
Закутанный в тряпки, кричащий <тамэ! тамэ!*>,
Как тот прокажённый, ищущий смерть во тьме.
И значит, благодари за то, что лежит в руках,
Немую землю паши на худых быках.
Земля небогата - руины, кости, песок,
И ту береги, чтобы вор не забрал кусок.
Но шепчутся люди: чудо в нашей дыре -
Сухой терновник расцвёл на святой горе.
- Я Тот, кто был и пребудет, - шипят лепестки костра, -
Иди за стадом своим, сторонись, Моисей, куста,
Где этот огонь горит и другой горит,
Где чёрный сжигает, а белый животворит.
_________
*нечистый
* * * * *
150
ПОПУТЧИЦА ТРАВИНОК
повсюду бодибилдеры - быки.
приметит ли один из травоядных
под небом одинокого вояку -
зелёную струну вблизи оки?
"ты сгинь под язычок волны" - шипит
река. "ты зацепись смычком за скрипку,
за музыку зефира" - тянет хрипло
глазастый теплоход в дали... тупик. -
они не понимают: в корень впились
пиявки - берега, леса и виллы. -
на якоре ножном держу пассивных,
а хочется событий напролом.
неужто ежедневно бить челом
стихиям? - приманю быка-басиста
подвижной треугольной головой.
ревущий, знаменитый, аппетитный
попутчицей травинок восхитится:
расступятся равнины в грот живой.
обласканная, голая ступлю
на красную дорожку - в межсезонье.
закроются врата, погаснет солнце.
возлюбленной стрелой на новый луг
за рифмой полечу... а ты, рогатый,
неспешно дожуёшь промокший плащ, -
как будто не жила в плаще - игла,
как будто не слагались песни жатвы,
а в полночь не мечталось о высоком:
о раненном в бою быке - высоцком...
* * * * *
151
БРОЖУ ПО УЛИЦАМ ЦЕНТРАЛЬНЫМ...
Брожу по улицам центральным -
Без всякой цели, как трепанг.
Куда спешить? Тут всё неправильно:
Аптека, банк. Аптека, банк.
Витрина страховой конторы.
Стекло, простор... и никого.
Спросить (да некого): который
Сегодня век? Ледник какой!
Кто изменил и кто заставил?
Кто (там-где-надо) умолчал,
Что город выдумал не Авель,
Что не уйти от всех начал?
Что, часть души оставив в теле,
Мы проскочили мимо вех.
Мы разве этого хотели,
Когда свергали тех и тех?
Кто не гордится сменой родин,
Чей вид не очень-то цветущ,
Уже заметил: что-то бродит
В котле раскаявшихся душ.
* * * * *
152
СЛЕДЫ
Глотает утро пятна фонарей,
И снова мир пытается проснуться,
В молочной дымке дремлют на заре
Прудов замерзших глянцевые блюдца.
Всегда непросто начинать с нулей
И набело писать по снежной глади,
Когда уже не ищешь журавлей
И не меняешь слог чего-то ради.
Не зная смысл каких-нибудь вещей,
Их любишь просто так, десятым чувством,
И помнит опыт, что порой ручей
Зависим от блуждающего русла.
А на снегу останутся следы,
И чьим-то суждено пересекаться.
Срываясь с неба, белые листы,
Судьбу меняя, под ноги ложатся.
* * * * *
153
МИНОТАВР
во тьме
между бутово и новокосино
бродит минойская тварь и черное пьет вино
защищают придуманную страну
гекатомбы мальчиков отданных на войну
гигабайты взглядов бесятся на лобках
загорелых девочек пляшущих на рогах
крит горит
тысячи лет спустя
лабиринт витрин отражает ночной костяк
фонарей и меднобетонных плит
минотавр ревет
рукоплещет с плеча аид
трудно говорить о смерти когда каждый пятый бог
ариадна стареет
в дело идет клубок
потому что мода с сандалиями носки
и опять добро должно иметь кулаки
коронуют героя лавром дают полца
нет
другая сказка
дочь предает отца
убивает брата
предложена божеству королева лежит в корове
мясо гниет во рву
из часов высыпается время простым песком
и убивший быка становится сам быком
* * * * *
154
SAVE AS
сохрани меня если не в жизни так в избранном
в одной из десятка своих любимых историй
лежащих в потёртой папке со штампом <издано>
в грустной повести или нелепом вздоре
где мы летаем вместе с ангелами небесными
или мчимся по проложенным кем-то рельсам
в далёкую страну с желанным названием "если бы"
сохрани меня хотя бы просто из интереса
объедини нас не постелью общей комнатой
повесив на стену несколько цветных фотографий
закатов и моря из серии чтобы помнить и
постить в сетях с хештегом опять кровавит
сохрани не отказывай мне в этой малости
в личных файлах с паролем девочка колокольчик
я ни о чем никогда не просила но пожалуйста
сохрани как сумеешь и не звони мне больше
* * * * *
155
НОЧНАЯ ТИШЬ
В злачную ночь погружается жезл луны.
Горечь вины обретает знакомый вкус.
Тьма к изголовью крадётся из-за спины
Той, что пытается сбросить вселенский груз,
Той, на которой растут Квазимодо горб
И раболепной любви вековая скорбь.
Чадную ночь накрывает угарный страх.
Стрелки часов обрывают с пространством нить.
И колдуны, не сожженные на кострах,
Чакры небес обещают Земле открыть
От пелены затуманенных звёздных глаз
До немоты в первобытно-последний раз.
Выжимку чувств источает душевный крик.
Пламень лампады буравит облатку лет.
В тёмном углу проявляется светский лик.
И тишина обречённо летит на свет
* * * * *
156
КАК МЫ ИСКАЛИ КЛАД
Как-то летом решили найти мы клад -
я и Дениска, двоюродный брат.
Мне тогда было пять, брат - на год старше.
Взял лопату Денис, я прихватила мешок,
и с утра мы отправились в чахлый лесок
между дачным посёлком и станцией.
Огородный заступ тащили зря.
Без него было проще расковырять
моховой ковёр, словно губка влажный.
Мы кусками срывали зелёную ткань,
потому что клад мог быть спрятан именно там.
Получалось неплохо даже.
Под ковром земля была голой и неживой.
Мы нашли почерневшего пупса с отломанной головой,
плесневелую сумку, разбитую банку из-под горчицы,
склизкий жгут, когда-то бывший чулком,
ржавый нож, полусгнивший фетровый шляпный ком
и монеты россыпью. Можно песком очистить.
Помрачнело. Лес поглядел на нас
сотней птичьих, древесных, звериных глаз.
За корягой леший сидел в засаде.
Мне хотелось, чтоб мы не ходили сюда вообще
и не видели смерть вещей.
Оказалось, что я совсем не люблю находить клады.
А когда Денис собрал копеек на три рубля,
Встрепенулись деревья, верхушками шевеля,
и прогнали нас к людям, шумя зловеще.
Я мешок волокла. Мешок был пуст,
но казалось, что в нём каменеет груз.
Неужели такими страшными станут... не только вещи?
А деньги оказались негодными, дореформенными -
так сказала бабушка.
* * * * *
157
ОДЕЯЛЬЦЕ
если осень мелькает осиновой худобой
вдоль разбитой дороги, теряя людей, как вещи,
и дождливится око, смотрящее за тобой,
и крещёные окна безлюдьем бесчеловечны,
значит, жизнь скоротать - всё равно, что пройти пустырь,
где черёмуха с ветром неистово так плясала,
что сломалась,
но вместо неё подрастаешь ты
и останешься на ночь с ним, если узе больсая.
значит, время разбрасывать, а соберёт другой
драгоценные камешки, влезет в твою пижамку,
поиграет в машинки и в твой голубой вагон.
ты лежишь.
ты не жадный.
тебе ничего не жалко.
это голос земли, приоткрытый землистый рот.
схоронись с головою под панцирем одеяльца -
ненаставшей зимой мама наглухо подоткнёт.
так темно.
так тепло и спокойно.
а ты боялся.
* * * * *
158
НАЧИСТОТУ
Давай поговорим начистоту,
на красоту твою, на прямоту,
не прибегая к хитрости и лести.
Давай поспорим: черт или не черт
нас разделил на чет и на нечет,
и разделённым - как остаться вместе.
Наш дом с подвохом, как друидский храм.
Заходишь - оглядись по сторонам:
в нем надо быть предельно осторожной.
Мы столько лет бродили тут впотьмах,
на разных говорили языках
и прятали скелеты под рогожей.
Мы мелочь, работяги, муравьи.
Над нами встало лето нелюбви,
под лапками отравленная почва.
Заело что-то. Время не идет,
стоит жара - на стеклах толстый лед,
вино не бродит, не приходит почта.
Мы были - вспомни! - чувствами честны.
Давай очнемся, заведем часы,
нам черт не брат - гони мерзавца в шею.
На нас глядит небесный муравей.
Не любишь - так хотя бы пожалей,
и я тебя, родная, пожалею.
Давай-ка сдвинем время чуть назад,
откроем дверь и выйдем в зимний сад,
а там - друиды, снегири и дети,
под елками раскинуты шатры,
на елках - разноцветные шары,
и чистота... И в ней мы праздник встретим.
* * * * *
159
ДЕНЬ И МЕСТО РОЖДЕНИЯ
Аде Ц. и всем моим одноклассникам.
Я не ищу в России Третий Рим
и не глушу действительность нирваной,
зато меня давно из наших зим
влечёт к твоей земле обетованной,
где столько вместе собрано святынь,
что кажется - идёшь сакральным садом,
и на каком в молитве ни застынь,
не ошибётся почта Адресатом.
Ни мир не обещавшая, ни благ
земля лежит опорой постулата:
<Вне времени лишь Тот, Кто вечно Благ,
всё остальное - время и утрата>.
И пусть вопросом мучимы одним,
и более: при общности ответа -
у каждого свой Иерусалим,
свой храм любви, своя скорбей планета.
А в этот день погода леденит.
Он каждый год и грусть моя и повод
сказать вам: есть, что всех нас единит
в любых концах земли. И это - город.
Плетенье улиц, камень площадей,
живой глагол разноплемённой речи -
вот город, что открыт для всех людей,
и только наш - как место нашей встречи.
Теперь он память, сфинкс и ротозей,
за горизонт ушедшая эпоха.
Но он живёт, он город - не музей,
хоть есть и в нём следы царя Гороха.
И потому, что всё течёт туда,
где все, кто там, невидимы отсюда,
расстаться мы успеем навсегда,
но лучше сделать это с верой в чудо.
Что перед тем - он всех нас соберёт.
Не на архивных полках в пыльном месте,
не город тот, что нас переживёт,
а этот, где мы жили все. Все вместе.
Лежит земля. Смыкаются года.
Бег времени не терпит возражений.
Меняет нас, меняет города,
не зная ни побед, ни поражений.
* * * * *
160
НЕПРОСТЫЕ ЕСТЬ ВЕЩИ. СКАЖЕМ, БАРОККО...
Непростые есть вещи. Скажем, барокко.
Не даётся оно ни зубу, ни оку.
Но и жизнь, увы, не стоит на месте.
И порукой в том - голоса в подъезде.
Оседают в памяти нефы, залы,
парапеты, изгороди, казармы.
Полевая кухня, траншея, карта,
перемена местности. Холод марта.
Если всё сложить, эта жизнь не хуже,
чем святые места внутри и снаружи.
Манускрипт сгорел. Я прошёл по краю.
Сон досмотрен. Закрыты ворота рая.
* * * * *
161
МНЕ ОБЕЩАЛИ
мне обещали снег в сочельник
и лёгких саночек разбег,
но ни полслова о тебе
пророчествовать не посмели
несметные дары просты:
рахат-лукум, кишмиш, гранаты -
мы были бы друг другу рады,
когда б не я,
когда б не ты
когда б не долгие метели
шептались с кем-то по углам,
и улица, белым-бела,
навстречу празднику летела
вставала ночь не с той ноги,
родные пламенели лица,
и на глазах смелели птицы,
развязывая языки
арбузный ломтик освещая,
звезда сияла над столом,
откладывалась на потом
мелодия моих молчаний -
её оплакивал дудук,
живого слова соучастник,
они мне обещали счастье
я жду
а где-то бледный призрак лета,
и голубой проём окна,
я не могу об этом знать
я думать не хочу об этом
о, золотая хванчкара,
серебряное цинандали,
вы мне бессмертье обещали -
теперь пора!
* * * * *
162
SON
Все рифмуются. Только осенние - между собой,
и ни с кем, и ни с чем никогда не хотят рифмоваться.
Я найду Вашу рифму, мой доктор с фамилией Ватсон,
это дело на трубку /которая станет трубой/.
У камина, горящего тайными знаками SON,
мы оденемся в дым, и Sентябрь нас захочет до братства.
У него в это время шуршит золотое богатство
"собирай-не-хочу" /даже рыцарь не стянет дублон/.
Я ошибся, мой друг, рифма - женщина, а не фуфло.
Мы вернёмся к началу, где снова камин озадачит
тайным знаком огня /но теперь буду мыслить иначе/,
так похожим на леди с округлыми формами O.
Нечто среднее, нда. Никотин одурманил мой мозг.
Милый Ватсон, давайте сегодня проветримся в кэбе
/или в пабе/, а после, на свежую голову мне бы
хоть затяжку, и можно к чертям, под Вестминстерский мост!..
Утро - бодрое, дело - труба... Но под Nомером три -
Энн, чудесная рифма с глазами небесной сирены!
Друг мой Ватсон, меня утомили все эти рефрены,
соглашайтесь, и сядем обедать картофелем фри.
Хэппи энд. Мендельсон.
Незаметно слезинку утру -
вы уйдёте в туманные дали супружеской жизни.
Соблюдём этикет, и шампанское весело брызнет...
У камина мы с трубкой уснём, наконец-то, к утру.
* * * * *
163
СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ОБЪЯВИЛИ НАМ
Сегодня ночью объявили нам:
<Случилось страшное, всем оставаться дома>.
Ведь треснул мир почти напополам -
Дыра зияет в центре небосклона.
Ни газа нет, ни света, ни воды,
Пустынна улица, не слышно колоколен,
Лишь конные проходят патрули,
И звук копыт довольно беспокоен.
Пишите реквием. Молите о мечте.
Очнувшись, папа тронул фортепьяно,
А мы остались в вязкой темноте,
Дрожа от страха, обнимая маму.
Но день придёт, и белым станет время.
* * * * *
164
МНЕ ПОВЕЗЛО
- Передай остальным, - ты скрипишь и ломаешь слова,
- Многорукий Картограф опять запустил жернова,
скоро всех перетрут, и пшеницу накормят трухой.
Передай остальным. Этим утром сыграют отбой.
Я бросаю тебя на окраине спящей земли
Наблюдать, как бездонную тьму бороздят корабли.
Я бегу вдоль дороги, сминая сырую траву,
Все заснут, все умрут, и я тоже засну и умру.
И дышать тяжело, но дышать здесь всегда тяжело,
Время дудкой звенит и трещит позади, как стекло.
Я - глашатай, я - вестник, я - щепка, я - шёпот твой...
И
Я так счастлива,
Счастлива
Выкрикнуть это "усни".
- Просыпайтесь скорее, - кричу в тишину на бегу.
- Скоро старый Гончар нас сломает и выгнет в дугу!
Выбивайте себя, как ковры, от вранья и спанья...
Вдоль светлеющей кромки горизонта взлетает ладья,
Как последняя птица из клина летящих на юг,
Пассажиры, наверно молчат, в тихих кельях кают.
Я машу им рукой.
Мне не страшно,
Не грустно,
Не зло.
Я уверена точно - мне больше, чем им, повезло
* * * * *
165
СОН МИЯКЕ ТОСИРО
1.
Мияке Тосиро пишет во сне рассказ,
Слушая песню моря, прищурив глаз,
Нарекает героев Марта, Апрель, Февраль
И любит их до смерти.
Мчится машина вдаль:
Едет Мияке домой от Сиономисаки,
Читая героям сказку, в которой собаки
Людей подбирают на улицах и несут
Домой, наливают им в миску молочный суп,
Потом отдают их в лапы своих щенят,
Те - лижут им морды.
Герои Мияке молчат,
Сидя на заднем сиденье автомобиля.
2.
До Иокогамы осталось чуть меньше мили.
И вот говорит Февраль, обращаясь к Марте:
<Хотела бы ты проснуться в одной кровати
Со мной, когда выпадает последний снег?>.
Думает Марта, потом отвечает <нет>,
Повернувшись к Апрелю, задает такой же вопрос.
Тот отвечает <да> и целует её взасос.
3.
Песня внезапно стихает, машина летит в кювет.
Мияке проснулся и видит: ни его, ни героев нет.
И падает, падает снег.
* * * * *