21 апреля 1943-го года
из дневников
Георгий Славгородский, школьный учитель, 28 лет, старший лейтенант, Воронежская область:
21 апреля.
Митяевка. Половину дороги шел с Пироговым, беседуя о Маяковском и Пушкине. Я декламировал Маяковского, он Пушкина. Откровенно разговаривали об особенностях своих характеров. У нас есть общее в характере - это непринципиальность, невнимание к мелочам. Я заговорил о Галке: «Как со стороны выглядит моя связь с Галкой». Он подтвердил мою мысль, что она хорошая женщина, но не будет соответствовать моим умственным, духовным требованиям. Он мне раскрыл, неотчетливо, видимо, мысль, что Галка может любить крепко, что ее грубость напускная. Этот разговор раздул в моем сердце огонь ярче.
Вот уже второй день в Митяевке, в шести километрах от станции Давыдовки, что севернее Лисок Воронежской области. Село бедно молоком и женщинами, это разочаровывает наших военных. Квартир хороших мало. Из 43 квартир нашего батальона только 3 квартиры подходящих: у комбата, комиссара и меня. Моя мне больше всех нравится. Светлая, относительно чистая, семейство маленькое, с койкой и картиной над койкой во всю стену - какой-то женский гарем. Шучу с командирами: вот я с ними сплю. Сплю, раздевшись, без рубашки, умываюсь в речке, заряжаюсь в недостроенной конюшне, там же и тир. Галка скрывает свою любовь ко мне, ведет себя гордо, выжидает. Я тоже жду удобного случая для постановки вопроса прямо, наблюдаю, обдумываю, изучаю.
Сегодня у меня большое счастье: письмо от мамы - Наташа пишет, что живы; здоровы, все цело, все есть. От Анания получили 2 письма.
[далее запись фиолетовыми чернилами]
Дни напряженной суеты
Не досыпаю, иногда некогда бывает поесть. Все совещания, инструктажи, вызовы, сборы... С другой стороны, списки, сведения, донесения, кручусь, верчусь, ругаюсь и каждый вечер хочется забежать к Галке. Один вечер она была глупа (в шутку или всерьез упреки ревности), другой вечер - двойственная (и в кино хочется, и со мной хочется, а в конечном счете - ничего не хочется), третий вечер родная и мила, а сегодня - безразличная (ушла в кино, и ей безразлично с кем, растаяла в массе и что ж: искать ее будешь). Один вечер объяснились, но опять остается что-то неясное между нами, неопределенность. Сегодня она мне показалась бабой, и я был разочарован, в кино шел не с охотой и ушел, не досмотрев.
Думаю: что я затеваю, разве она подходит к моим требованиям? Разве я мечтал о такой жене? Но мечты и жизнь две вещи разные. Жизнь идет, года текут, а семьи нет! Зачем же тогда жить! Зачем мечтать о другой жизни, когда ее нет. И я убеждаю себя, что я буду счастлив, если она меня полюбит в солдатской жизни, деля со мной горе и радость, обиды и тяжесть армейскую... Но надо ей прямо сказать: что не думай, что я тебя недостоин, что тебе совестно появляться на глаза людей со мной. Это чушь! Я такой дружбы не хочу. Даже больше!.. Но я буду любить тебя, как ребенка, если ты пренебрегаешь всеми своими знакомствами и высшими кругами, если ты захочешь стать мне другом и женой.
Я понимаю: трудно здесь организовать семью. Будут грызть, совать палки в колеса. И у меня вырабатывается злость, твердость.
И мне хочется преуспевать, дерзать, учить неученых, достойно вести себя с дурными начальниками.
Хозяйка ко мне добра. Отдала машину в мое распоряжение, угощает молоком и яйцами, сделала койку в чулане, а я бездействую...
Было занятие по тактике. Проводил Коцаренко. Вижу я их насквозь. Глупы, безграмотны, вульгарны с Гущиным. Гущин все придирался, я давал отпор и старался действовать. Добр стал Гущин. И я понял - что с ними нужно грызться, тогда они будут с тобой считаться и будут видеть в тебе силу.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
21 апреля.
...Поработал до 7.30 и пошел в Новую Деревню... Весенняя хорошая погода. Сегодня, в общем, тихо... По Большой Невке идет пограничный катер, ползет буксир - «первые корабли» кампании 1943 года...
Вечером гул канонады, дрожат стекла.
Сергей Вавилов, физик, академик, 52 года:
21 апреля.
Йошкар-Ола. Вчера вечером часов в десять сидел у окна, закрытого черной бумагой (маскировка). Через два стекла и бумагу проскочила пуля в полуметре от меня, между мною и Виктором. Стрелял пьяный или мальчишка? Ночью визиты по этой причине уголовного розыска, НКВД и т.д. Все нотабли Йошкар-Олы.
Георгий Князев, историк-архивист, 56 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации, Казахстан, Боровое:
21 апреля.
Подснежники, нежные и хрупкие, на коротеньких ножках, стоят у нас в комнате на столе, на окне. Первые весенние цветы на чужбине! Какие-то птички прилетели в необыкновенно пестром, но приличном для хорошего вкуса одеянии. Хлопочут парами... И деревья, и ласковое солнце им улыбается. Нет еще почек на березах, но они еще белее стали, а побуревшие за зиму сосны зазеленелись, словно их вымыли и подкрасили. Чуть колышутся их иглистые ветви. Из нашего окна видны освещенные солнечными лучами темно-зеленые сосны, убегающие вверх по круче. Ведь наш дом стоит на склоне горы, и с западной и восточной стороны не горизонт открывается, а наклонная линия, словно берег с крутым спуском. Падают тени от сосен на чуть зеленеющую молодой порослью землю.
Только что вернулся с утренней прогулки. Любовался опять с ближайшей к нам вершины на открывающуюся на юго-западе цепь холмов со «спящим витязем» в середине. Лежит громадный великан со строгим профилем; так резко очерчены нос, рот, подбородок, что иллюзия полная - спит окаменевший витязь... Кругом по холмам - темно-зеленые сосны и еще бурая без травы земля. А ближе к северу голая скала - Кокше-Тау - Синюха. В синих складках ее видны белые пятна - еще не стаявший снег. Какая благодать! Не верится, что вот в такое радостное утро где-то рвутся снаряды и искалеченные люди ползут в предсмертных муках. Я не могу представить себе, что они должны испытывать. Мертвые не рассказывают. Жизнь, жизнь!.. Кто о ней расскажет?
И вот эти строчки. Для кого я их пишу? И будет ли кто-нибудь читать их, да и нужно ли, чтобы их читали? Вот эти дивные первые весенние цветы... Для кого они цветут? Так и мои цветы - записанные мысли..
Георгий Славгородский, школьный учитель, 28 лет, старший лейтенант, Воронежская область:
21 апреля.
Митяевка. Половину дороги шел с Пироговым, беседуя о Маяковском и Пушкине. Я декламировал Маяковского, он Пушкина. Откровенно разговаривали об особенностях своих характеров. У нас есть общее в характере - это непринципиальность, невнимание к мелочам. Я заговорил о Галке: «Как со стороны выглядит моя связь с Галкой». Он подтвердил мою мысль, что она хорошая женщина, но не будет соответствовать моим умственным, духовным требованиям. Он мне раскрыл, неотчетливо, видимо, мысль, что Галка может любить крепко, что ее грубость напускная. Этот разговор раздул в моем сердце огонь ярче.
Вот уже второй день в Митяевке, в шести километрах от станции Давыдовки, что севернее Лисок Воронежской области. Село бедно молоком и женщинами, это разочаровывает наших военных. Квартир хороших мало. Из 43 квартир нашего батальона только 3 квартиры подходящих: у комбата, комиссара и меня. Моя мне больше всех нравится. Светлая, относительно чистая, семейство маленькое, с койкой и картиной над койкой во всю стену - какой-то женский гарем. Шучу с командирами: вот я с ними сплю. Сплю, раздевшись, без рубашки, умываюсь в речке, заряжаюсь в недостроенной конюшне, там же и тир. Галка скрывает свою любовь ко мне, ведет себя гордо, выжидает. Я тоже жду удобного случая для постановки вопроса прямо, наблюдаю, обдумываю, изучаю.
Сегодня у меня большое счастье: письмо от мамы - Наташа пишет, что живы; здоровы, все цело, все есть. От Анания получили 2 письма.
[далее запись фиолетовыми чернилами]
Дни напряженной суеты
Не досыпаю, иногда некогда бывает поесть. Все совещания, инструктажи, вызовы, сборы... С другой стороны, списки, сведения, донесения, кручусь, верчусь, ругаюсь и каждый вечер хочется забежать к Галке. Один вечер она была глупа (в шутку или всерьез упреки ревности), другой вечер - двойственная (и в кино хочется, и со мной хочется, а в конечном счете - ничего не хочется), третий вечер родная и мила, а сегодня - безразличная (ушла в кино, и ей безразлично с кем, растаяла в массе и что ж: искать ее будешь). Один вечер объяснились, но опять остается что-то неясное между нами, неопределенность. Сегодня она мне показалась бабой, и я был разочарован, в кино шел не с охотой и ушел, не досмотрев.
Думаю: что я затеваю, разве она подходит к моим требованиям? Разве я мечтал о такой жене? Но мечты и жизнь две вещи разные. Жизнь идет, года текут, а семьи нет! Зачем же тогда жить! Зачем мечтать о другой жизни, когда ее нет. И я убеждаю себя, что я буду счастлив, если она меня полюбит в солдатской жизни, деля со мной горе и радость, обиды и тяжесть армейскую... Но надо ей прямо сказать: что не думай, что я тебя недостоин, что тебе совестно появляться на глаза людей со мной. Это чушь! Я такой дружбы не хочу. Даже больше!.. Но я буду любить тебя, как ребенка, если ты пренебрегаешь всеми своими знакомствами и высшими кругами, если ты захочешь стать мне другом и женой.
Я понимаю: трудно здесь организовать семью. Будут грызть, совать палки в колеса. И у меня вырабатывается злость, твердость.
И мне хочется преуспевать, дерзать, учить неученых, достойно вести себя с дурными начальниками.
Хозяйка ко мне добра. Отдала машину в мое распоряжение, угощает молоком и яйцами, сделала койку в чулане, а я бездействую...
Было занятие по тактике. Проводил Коцаренко. Вижу я их насквозь. Глупы, безграмотны, вульгарны с Гущиным. Гущин все придирался, я давал отпор и старался действовать. Добр стал Гущин. И я понял - что с ними нужно грызться, тогда они будут с тобой считаться и будут видеть в тебе силу.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
21 апреля.
...Поработал до 7.30 и пошел в Новую Деревню... Весенняя хорошая погода. Сегодня, в общем, тихо... По Большой Невке идет пограничный катер, ползет буксир - «первые корабли» кампании 1943 года...
Вечером гул канонады, дрожат стекла.
Сергей Вавилов, физик, академик, 52 года:
21 апреля.
Йошкар-Ола. Вчера вечером часов в десять сидел у окна, закрытого черной бумагой (маскировка). Через два стекла и бумагу проскочила пуля в полуметре от меня, между мною и Виктором. Стрелял пьяный или мальчишка? Ночью визиты по этой причине уголовного розыска, НКВД и т.д. Все нотабли Йошкар-Олы.
Георгий Князев, историк-архивист, 56 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации, Казахстан, Боровое:
21 апреля.
Подснежники, нежные и хрупкие, на коротеньких ножках, стоят у нас в комнате на столе, на окне. Первые весенние цветы на чужбине! Какие-то птички прилетели в необыкновенно пестром, но приличном для хорошего вкуса одеянии. Хлопочут парами... И деревья, и ласковое солнце им улыбается. Нет еще почек на березах, но они еще белее стали, а побуревшие за зиму сосны зазеленелись, словно их вымыли и подкрасили. Чуть колышутся их иглистые ветви. Из нашего окна видны освещенные солнечными лучами темно-зеленые сосны, убегающие вверх по круче. Ведь наш дом стоит на склоне горы, и с западной и восточной стороны не горизонт открывается, а наклонная линия, словно берег с крутым спуском. Падают тени от сосен на чуть зеленеющую молодой порослью землю.
Только что вернулся с утренней прогулки. Любовался опять с ближайшей к нам вершины на открывающуюся на юго-западе цепь холмов со «спящим витязем» в середине. Лежит громадный великан со строгим профилем; так резко очерчены нос, рот, подбородок, что иллюзия полная - спит окаменевший витязь... Кругом по холмам - темно-зеленые сосны и еще бурая без травы земля. А ближе к северу голая скала - Кокше-Тау - Синюха. В синих складках ее видны белые пятна - еще не стаявший снег. Какая благодать! Не верится, что вот в такое радостное утро где-то рвутся снаряды и искалеченные люди ползут в предсмертных муках. Я не могу представить себе, что они должны испытывать. Мертвые не рассказывают. Жизнь, жизнь!.. Кто о ней расскажет?
И вот эти строчки. Для кого я их пишу? И будет ли кто-нибудь читать их, да и нужно ли, чтобы их читали? Вот эти дивные первые весенние цветы... Для кого они цветут? Так и мои цветы - записанные мысли..