3 марта 1943-го года
в дневниках
Иван Майский, дипломат, 59 лет, посол СССР в Англии, Лондон
3 марта.
Оригинально провели сегодняшний вечер:
Ещё давно Криппсы пригласили нас с Агнией поужинать с ними и затем послушать музыку Myra Hess. Договорились о сегодняшнем вечере. Встретились с Криппсами в одном французском ресторане на Charlotte Street <Шарлотт-стрит (англ.)>... С ними была также их дочка, которая сопровождала отца в Москву, потом работала в бритмиссии в Тегеране, а сейчас что-то делает в Министерстве информации.
Едва мы начали ужин, как вдруг завыли сирены. Такое необычное происшествие сейчас! Вот уже скоро два года, как прекратились налеты на Лондон. Но сегодня была особая оказия: в ночь с 1 на 2 марта 700 четырехмоторных английских бомбардировщиков громили Берлин и, видимо, серьёзно разгромили.
Геринг, конечно, не мог остаться равнодушным: сегодня вечером 40 немецких бомбардировщиков сделали «ответный» налёт на Лондон. Сорок! Только сорок!.. Вот до чего ослабели уже немцы (хотя, конечно, в случае крайности они могут ещё бросить на Лондон в одну ночь 100-150 машин). Из этих сорока «немцев» лишь единицы добрались до Лондона. Эффект их бомбардировки, разумеется, был незначителен. Зато орудийный барраж с земли был потрясающий. Совсем не то, что было в памятные дни «большого блица» 1940 г. Из-за этого барража нам пришлось просидеть в ресторане почти до 10 часов вечера.
Но потом мы всё-таки попали к Myra Hess. Очень понравилась мне её квартира: два больших рояля, шкафы с огромной музыкальной библиотекой, простая, но какая-то интеллигентная мебель, портреты великих артистов и композиторов, прекрасная статуэтка Бетховена на столе... Всё так полно высокой культуры, вершин человеческого духа...
Myra Hess сыграла нам «Аппассионату» Бетховена. Изумительное исполнение!..
Я сказал Myra Hess, что это была любимая вещь Ильича. На Миру, а ещё больше на Криппса мои слова произвели сильнейшее впечатление.
...
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
Солнечный великолепный день... Утром беседовал с молодым поэтом Фидровским, разбирал его книгу. Спорили, говорили о новой литературе... Зашел к В. Инбер, - она летит на месяц в Москву. Послал с ней письмо в ЦО - сжатый обзор ленинградских дел, настроений.
На военных заводах нарастают темпы производства. На радиозаводе 14-летняя девочка дает пятнадцать единиц, а до войны на этом же месте давали три. Огромный напор, конвейерная система. Девушки обучились работе за девять-десять месяцев. Знают две-три детали в совершенстве: свою и соседей справа и слева. Дают точную сборку. Одеты чисто, даже чуть кокетливо. Бегут пешком через весь город на концерт - послушать приехавшего к нам Яхонтова... Стойкое поколение!
Работал над пьесой... Продумываю центральную линию: образ командира-моряка нового поколения..
Дмитрий Жигунов, 37 лет, майор, после ранения - офицер Штаба Внутренней Обороны Ленинграда:
3 марта.
Вот уже 3 месяца, как наши войска успешно наступают, за этот период отвоевана территория, равное всей Германии и ещё осталось отвоевать три раза по столько, тяжёлая работа - сколько это выкорчевка фашистских выродков займет время, а сколько унесет жизни русских людей, а искалечить сколько! Трудно - да и невозможно, предусмотреть количество жертвы, потребующих - прожорливой войной, вот и сегодня радио сообщило очередную победу наших войск - взяты города Ржев, Льгов и Дмитриев-Льговский. Это немалая победа, если вспомнить что Ржев являлся угрозой Москвы и опорой оккупации Ленинградской и Смоленской областей, недаром, когда немцы, захватили Ржев, кричал - что это величайшая победа и трамплин для прыжка на Москву и что потеря этого города, города Ржева равносильно потере 50% всех завоеваний немецкой армиии вот теперь этот трамплин - взят нашими частями - хватит, посидел - угрожая прыжком Москве и хватит, а теперь ложись в гроб гад фашистский, города Льгов и Дмитриев-Льговский расположенные севернее Харькова, тоже являются крупными опорными пунктами немецкой армии, пока идёт дела неплохо, вот что-то на юге Украины - тихо это плохо, ходят какие-то тревожные слухи, что якобы немцы перешли в наступление и наши вынужден отступать, хотя это только слухи, но нет дыма без огня, какая-то доля правды есть в этих слухах - подождём - что дальше будет, всё же радио в ближайшее время что-либо сообщить о положении на Украине, да тяжело и обидно будет, если слухи имеют долю правды.
В Ленинграде всё по-старому, жизнь моя тоже всё по-старому, вот только болею не выхожу из комнаты третьего с утра и видимо провалялась дней 15, так врач говорит причины к тому - обострение язвы и старых ранений с контузией, вот еще напасть не вовремя, придётся терпеливо переносить все невзгоды болезни, не что перенёс, эту чепуху - конечно перенесу раз плюнуть, но по крайней мере отдохну.
Интересно отметить следующее, с ведением погон, предъявленные требования такие же, как и в царской армии, а посмотреть на что эти погоны пришиваются, как пришивается и качество погон - то получается анекдоты, идёшь в погонах, топорных, неровных каких-то кривых и если нарочно их криво шить, так не сумел бы я, а вот нашлись такие «мастера», шинели и остальное обмундирование прежнее, погоны не пригнаны, у кого большие или маленькие кое-как пришитые, топорщится, а так как их выдали только по одной паре, то старые знаки различия на гимнастерке торчат как насмешка и конечно вид прямо скажем непривлекательный, смешно и стыдно и никто за этим не смотрит, безобразия - хуже не придумаешь, у нас всегда так - хорошее и красивое дело, всегда испортят и испоганят, руки бы поломал виновником нашего позорного вида, я ждал что это будет красивое внушительно, оно так и получилось бы, если бы ни но, да и но очень легко преодолеть, да некому этим заняться.
Видимо после войны этим серьезно займутся, я видел в полной так называемой «повседневной форме» в новом (по новому образцу) обмундировании - идёт подтянутый, весь в золотом шитье - очень красиво и внушительно, это командиры имеющие возможность за продукты заказать у частных лиц и говорят, если перевести на деньги, то получается, что-то до 10000руб - это ни на что не похоже, на кой черт, я-то подожду, когда это будет бесплатно или в крайнем случае не дороже сотни рублей, кстати сказать, только сейчас, здесь деньги начинают входить в силу, а то мера цены - был хлеб, 100 г хлеба от 150руб - понизился до 15 руб вот так скачек цен - это от того, что населению прибавили норму хлеба и они уже почти удовлетворены в нём, вот плохо ещё с крупами жирами, а по мне беда с табаком, курю его много, а он очень дорог меняю на хлеб и плачу бешеные деньги и всё таки плохо, да и табак «эрзац» - листья клена, дуба ещё какой-то дряни, хорошего табака я не вижу с госпиталя и вкус его забыл.
Я часто перечитываю все письма и записочки моей любимой Верусеньки и милого синишки Котика, вот милые каракули котика, невольно слёзы льются из глаз, да разве можно, без волнения читать письмо сына, который пишет «Милый папочка, скорее поправляйся и приезжай к нам, без тебя папочка очень скучно». Такие письма никакие события, испытание и время не сотрут из памяти, вот письмо и записочки моей Верусеньки, сколько нежности, глубокой любви и заботы читается в них, какие слова «Кисуличка, роднуля - Димуська любименький». Кто же может , если он любит безумно, как я люблю свою Верусенька, вечно не хранить на сердце? А забота и обо мне? Внимание? Да! Что там говорить, нет такого дела, которая бы остановила мою Верусеську когда задумала сделать приятное для меня, ее слова и печальные глаза, такие любимые они грустно, еле сдерживаюсь от слёз - смотрели на меня, как бы прощаясь на долгое время - в то время конечно - было трудно предположить, что произойдет такая катастрофа, а вот моя Веруся, как всегда - сердцем чуяла приближающийся беду и видимо так угодно было судьбе, что она оторвала нас друг от друга и дала великие испытания и как будто говорит, вот если выдержат и вновь встретиться по-прежнему любя друг друга, так как и прежде, значит это любовь - которой нет равной на Земле. Я могу сказать лишь одно судьбе, пославшей столь тяжелое и жестокие испытания - нет надобности в этой проверке прочности нашей любви, буду умирать и последний вздох будет принадлежать моей любимой Верусеньке. Судьба жестока, но она бывает милосердна, я надеюсь на это, хватит уже для нас всех испытаний, горя и разлуки, душа истомилась, нет силы, скорее, скорее бы увидеть моих дорогих, любимых, для кого и вся эта жизнь горит во мне, особенная за время войны осознал и остро понял, что они представляют для меня - все, и комментарии к этому не нужны - ясно предельно.
Особенно ярко запечатлелся в памяти последний день нашей встречи в госпитале, да и какая другая, стала весь день просиживать у койки больного, если он ей не дорог, а сколько ей стоило хлопот и трудов добиться ежедневного посещения меня и с утра до вечера, это не каждому доступно, только сила любви добьется всего того, что добилась моя любимая Верочка, целовал я ей милую ручонки и до сих пор не могу забыть их тепло,
Скоро ли я снова увижу тебя моя голубка, моя Верусенька, я и сейчас я сохраню подаренную тобой мне флакон одеколона, она цела, несмотря на все превратности войны, терял я много чего и личные вещи, деньги, особенно раненый и как бы мне было не тяжело но флакон, как и фотокарточку Верусеньки и Котика всегда и всюду со мной и если мне судьбой было суждено остаться лежать на поле брани сражений на смерть, то эти драгоценности конечно в первую очередь но и проверялись - на месте ли они.
Во уже на протяжении долгих месяцев, мои любимые неотступно со мной во сне и как бы я смертельно не уставал и спал как убитый, на утро, ярко всплывает сны ночные и вы мои любимые и как только не появляются мои роднульки, но всегда горе на их лицах и великая скорбь в глазах, говорят я часто плачу тяжело во сне, немудрено, я вижу моих любимых в горе, а помочь не могу - вижу рваных, голодных, страдающих от унижений и оскорблений от кровавых псов Гитлера, вот это-то и страшно для меня, они мои родные без всяких прав и защиты, и любой рыжий или белесый гад фашистский безнаказанно может надругаться, издеваться оскорблять и даже убить и кого? Моих любимых, мою жизнь, мою мечту, не слишком ли жестоко поступила с нами судьба, почему я вижу особенно у этих евреев - все семьи в безопасности? Сыты, одеты и в тепле, дай в числе погибших от голода, их в тоже не значится, Да! Несправедлива судьба, но сетовать делу не поможешь, нужно действовать а как? Что можно предпринять сейчас в моём положении? Ничего или почти ничего, есть один выход, но трудно доступный, с большим отбором, да еще через самого Жданова - это проситься в партизанский отряд - действующий в Ленинградской области, это уже надежда на получение хоть каких-нибудь известий у оставшихся жителей о судьбе моих дорогих, признаться я уже кое-что предпринял в этом направлении - подал Рапорт на имя командующего фронтом и теперь с трепетом жду ответа и гадаю, а если опять отказ? Как это было с моим рапортом о переводе меня на фронт - тогда еще в запасе один вариант - разыскать бывшего командира Кировского полка майора Шумилова, теперь конечно полковника или майора Сальникова, где они - не знаю, трудно искать и долго, но это если будет нужно, сделаю и добьюсь своего, сказывает мне что-то.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
3 марта. Среда.
Иду гулять. Поднимаясь из-за болота на мост, увидел город на фоне серого вороха неба. Вижу - боже ты мой, а ведь здание Библиотеки Ленина выше всех! Выше Университета, Кремля... И похоже оно на книгу, поставленную ребром и весьма запыленную и давно не читанную.
Не знаю, потому ли что смотрел на Библиотеку, словно бы запыленную, и странный клочковатый рисунок домов, я вспомнил свои юношеские стихи. Написаны они под Блока, напечатаны были в одном номере газеты, единожды в жизни моей мной редактируемой, номере, который я сам набрал, сам весь написал и сам продавал (очень плохо), номере, не уцелевшем совсем! Пожалуй запишу эти стихи из газеты «Согры», а то опять забуду:
«На улице пыль и ветер,
И треск колокольного звона.
Одно только я заметил -
Пронесли Чудотворную икону.
Две старушки, перекрестясь,
Оправили полушалки.
Город наш, - нищенский князь, -
Смотрит печально и жалко.
Мне ли в краю чужом,
Верить вчерашнему сну?
Я же давно пробужден.
Я же противлюсь ему!»
Перепечатывал рассказ «Честь знамени». В газете «Труд» напечатан мой очерк, искромсанный, конечно. Писатель я, должно быть, с ворсом, да не в ту сторону - и не блестит, и не греет.
Над чем смеялись великие сатирики мира? Во Франции, Рабле - над обжорами, пьяницами и щеголями. В Англии, Свифт - над людским тщеславием и самомнением. В Испании, Сервантес - над попытками перестроить мечом мир. А у нас в России? Салтыков-Щедрин - над бюрократией. И старик был прав. И поныне бюрократы, как прачки, стирают, чистят, катают и гладят нас, думая вымыть добела. - А Козьма Прутков? До войны выдержал 15 изданий.
Прибежал молодой человек, спросил Татьяну. Я говорю - ее нет. - «Мы с ней сговорились блины сделать. Можно у вас муку и масло оставить?» - «Оставляйте», - говорю. Пришла Татьяна. Я ей говорю о посылке. Она:
- Вот нахал! Я ему сказала - позвонить. Нет, я ему верну это, а то потом не отвяжешься.
Взят Ржев: пистолет, приставленный немцами к виску Москвы.
Варвара Малахиева-Мирович, литературовед, переводчик, 73 года, Москва (Алла - актриса МХАТа Алла Тарасова):
3 марта.
Глубокая ночь. Приехала с фронта Алла, переполненная героическими и трогательными впечатлениями. Говорила в Калуге в штабе после концерта приветствие Красной армии. Экспромтом. Ей устроили овацию. Младшие актрисы из ее бригады, отложив зависть, бросились ее целовать. Даже стоеросовый Ершов прослезился. Весело, молодо и лукаво мимоходом она проронила: «Один, с ромбами, до потери головы влюбился. Интересный, симпатичный. Вообще хорошо было, по-моему, весело. Этого я Ивану Михайловичу, конечно, не расскажу. Ужасно он ревнивый».
Непонятно для меня, как смеют одряхлевшие мужья ревновать исполненных жизни и красоты, не изживших своей молодости жен, какова Алла. Это все равно, что розу, цветущую на розовом кусте, сорвать и спрятать под подушку, чтобы не смели вдыхать ее аромат и любоваться ею.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
3 марта.
В воскресение утром был у П.Д. Были превосходнейшие блины, красная икра, топленое масло, колбаса, белая булка, café au lait, сахар… Лафа! - По случаю Масленицы. Давненько я не ел блинов. Необычайно приятная вещь! В тот же день был у Горского - товарища по бывшей школе 64й. И там мне повезло: уха, вкусная рисовая шауля... и опять блины! Блинный день, décidément. А вчера ночью я опять заболел, опять меня трясло как в лихорадке, опять рожистое воспаление, по-видимому, ничто иное. Опять придет доктор и пропишет стрептоцид, опять Мария Михайловна хлопочет, все то же самое: l’histoire se répète. Письмо от Али: у нее авитаминоз, она хворает, опухают десны, и, кажется, выпадают зубы. Она иронизирует: «После войны отрастут». Н-да... Но все время подчеркивает свою бодрость. Телеграмма от Мули: «Эренбург рекомендует обратиться Алексею Николаевичу Малая Никитская 2 рассчитывает он поможет вернуться Москву целую Муля». Как только смогу, телеграфирую Муле, что эти шаги давно уже предприняты; как бы он, по бестактности и желанию помочь, не стал беспокоить Толстых, а ведь это может мне повредить. У Лидии Григорьевны видел дьявольски интересные номера 10 и 12 «И.Л.». Страшно трудно, почти невозможно достать этот журнал, а между тем это, пожалуй, единственно «читабельный», единственно подлинно интересный журнал. Прочел «Подросток» Достоевского. Чад, бред, но читаешь, не отрываясь. Все это, конечно, страшно теперь отдалено от нас, все эти чувства и прочее, но Достоевский такой мастер, что проглатываешь эту устарелость темы, да еще с лихвой. Какой писатель! Но как он не выносит «вольнодумцев»! Нет-нет, да и кольнет! Теперь читаю «Эпилог» Дю Гара в «И.Л.» за 1940 г. Между прочим, Т. Пливье - очень талантливый писатель, его вещи мне нравятся. Говорят, новые два первоклассных романа: Pearl Buck «Драконово племя» - о борьбе китайцев (печатается в январском № «И.Л.») и «Луна зашла» Дж. Стейнбека - о войне. Недурно было бы позвонить П.Д., что я опять заболел, и она бы принесла что-нибудь поесть, но il ne faut pas abuser и рисковать тем, что надоешь, ради жратвы на один раз - нелепо.
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации в Казахстане (Боровое):
3 марта.
Поляки ничему не научились. Они, сидя в Лондоне, требуют восточных границ до Днепра и до Черного моря. Советского Союза они не признают, указывая, что существует одна мать-Россия... Геббельс, стремясь после поражений Германии внести раздор в среду союзников, говорит о «красной опасности», а своему народу указывает потерпеть еще немного, ибо недалек день, когда англосаксы и русские разойдутся.
Все чаще повторяют у нас, что англичане будут биться до последнего русского солдата. А сами? О Втором фронте только разговаривали! Поляки из Лондона даже проболтались, что это только одна пустая демагогия.
Американские войска в Африке потерпели серьезную неудачу, тяжелое поражение - и в людском составе, и в технике, и в территории. Они оправдываются тем, что остались одни. 8-я британская армия переформировывается; другая английская армия застряла в грязи... Мы боремся одни! Вчера по радио сообщили о нашем наступлении и захвате очень укрепленных позиций у оз. Селигер (Демянской крепости). Поражение было нанесено 16-й германской армии. Остатки ее ушли на запад. Операциями там руководит маршал Тимошенко.
С величайшей тревогой следим за событиями. Они развертываются неожиданно для всего мира после последних побед Красной Армии. В Германии руководители ее судьбами объявили, что теперь они будут вести войну всеми средствами. Что это значит? Значит то, что, вероятно, будут употреблены газы. Будут выпущены духи. О них с самого начала войны говорилось, что именно они закончат войну. Здесь, в оазисе Боровом, эти духи покуда не страшны. Оазис в глубоком тылу. Но Ленинград, но большая часть европейской части Союза в большой опасности! Одна надежда на партию, организовавшую народ, на Сталина, возглавившего этот народ.
Сталин! В этом имени великом
все вместилось, весь народ...
И пусть там себе польские паны говорят, что русские, как они называют, т. е., по-нашему, советские народы, не европейские, дескать, а евразийские! И покуда они не будут изгнаны из Европы, до тех пор мира в ней не будет! И это говорят паны, погубившие (в который раз!) свою многострадальную родину. Ничему не научившиеся, в несколько дней распыленные германским «молниеносным ударом» и порабощенные немцами... О немцах, своих теперешних господах, они даже и не говорят. Все они «свои», а вот «русские», т. е. советские, не свои.
Мир миру может принести лишь национальная политика Ленина-Сталина. Вряд ли я дождусь полного умиротворения, но устройства нового мира на началах, близких к нашим, вероятно, дождусь. На арену всемирной истории выступает Сталин-советский народ. Вот новое начало в истории. Дело Гитлера, в какие бы тоги он ни рядился, проиграно. Гитлер обнажен и в наготе своей омерзителен. Бутафорские костюмы «спасителя цивилизации Европы» с него стащены. Пред нами гнуснейший дегенерат, возомнивший о себе под влиянием болезненной мании величия. Но Гитлер не одинок, он тоже «концентрат», но не народа, а части народа, зараженного, как и он, нездоровыми идеями, гнилой идеологией. Гитлеровщина обречена на гибель. А там, впереди, [еще] много трудностей у нас и у наших союзников по установлению мира во всем мире!
Иван Майский, дипломат, 59 лет, посол СССР в Англии, Лондон
3 марта.
Оригинально провели сегодняшний вечер:
Ещё давно Криппсы пригласили нас с Агнией поужинать с ними и затем послушать музыку Myra Hess. Договорились о сегодняшнем вечере. Встретились с Криппсами в одном французском ресторане на Charlotte Street <Шарлотт-стрит (англ.)>... С ними была также их дочка, которая сопровождала отца в Москву, потом работала в бритмиссии в Тегеране, а сейчас что-то делает в Министерстве информации.
Едва мы начали ужин, как вдруг завыли сирены. Такое необычное происшествие сейчас! Вот уже скоро два года, как прекратились налеты на Лондон. Но сегодня была особая оказия: в ночь с 1 на 2 марта 700 четырехмоторных английских бомбардировщиков громили Берлин и, видимо, серьёзно разгромили.
Геринг, конечно, не мог остаться равнодушным: сегодня вечером 40 немецких бомбардировщиков сделали «ответный» налёт на Лондон. Сорок! Только сорок!.. Вот до чего ослабели уже немцы (хотя, конечно, в случае крайности они могут ещё бросить на Лондон в одну ночь 100-150 машин). Из этих сорока «немцев» лишь единицы добрались до Лондона. Эффект их бомбардировки, разумеется, был незначителен. Зато орудийный барраж с земли был потрясающий. Совсем не то, что было в памятные дни «большого блица» 1940 г. Из-за этого барража нам пришлось просидеть в ресторане почти до 10 часов вечера.
Но потом мы всё-таки попали к Myra Hess. Очень понравилась мне её квартира: два больших рояля, шкафы с огромной музыкальной библиотекой, простая, но какая-то интеллигентная мебель, портреты великих артистов и композиторов, прекрасная статуэтка Бетховена на столе... Всё так полно высокой культуры, вершин человеческого духа...
Myra Hess сыграла нам «Аппассионату» Бетховена. Изумительное исполнение!..
Я сказал Myra Hess, что это была любимая вещь Ильича. На Миру, а ещё больше на Криппса мои слова произвели сильнейшее впечатление.
...
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
Солнечный великолепный день... Утром беседовал с молодым поэтом Фидровским, разбирал его книгу. Спорили, говорили о новой литературе... Зашел к В. Инбер, - она летит на месяц в Москву. Послал с ней письмо в ЦО - сжатый обзор ленинградских дел, настроений.
На военных заводах нарастают темпы производства. На радиозаводе 14-летняя девочка дает пятнадцать единиц, а до войны на этом же месте давали три. Огромный напор, конвейерная система. Девушки обучились работе за девять-десять месяцев. Знают две-три детали в совершенстве: свою и соседей справа и слева. Дают точную сборку. Одеты чисто, даже чуть кокетливо. Бегут пешком через весь город на концерт - послушать приехавшего к нам Яхонтова... Стойкое поколение!
Работал над пьесой... Продумываю центральную линию: образ командира-моряка нового поколения..
Дмитрий Жигунов, 37 лет, майор, после ранения - офицер Штаба Внутренней Обороны Ленинграда:
3 марта.
Вот уже 3 месяца, как наши войска успешно наступают, за этот период отвоевана территория, равное всей Германии и ещё осталось отвоевать три раза по столько, тяжёлая работа - сколько это выкорчевка фашистских выродков займет время, а сколько унесет жизни русских людей, а искалечить сколько! Трудно - да и невозможно, предусмотреть количество жертвы, потребующих - прожорливой войной, вот и сегодня радио сообщило очередную победу наших войск - взяты города Ржев, Льгов и Дмитриев-Льговский. Это немалая победа, если вспомнить что Ржев являлся угрозой Москвы и опорой оккупации Ленинградской и Смоленской областей, недаром, когда немцы, захватили Ржев, кричал - что это величайшая победа и трамплин для прыжка на Москву и что потеря этого города, города Ржева равносильно потере 50% всех завоеваний немецкой армиии вот теперь этот трамплин - взят нашими частями - хватит, посидел - угрожая прыжком Москве и хватит, а теперь ложись в гроб гад фашистский, города Льгов и Дмитриев-Льговский расположенные севернее Харькова, тоже являются крупными опорными пунктами немецкой армии, пока идёт дела неплохо, вот что-то на юге Украины - тихо это плохо, ходят какие-то тревожные слухи, что якобы немцы перешли в наступление и наши вынужден отступать, хотя это только слухи, но нет дыма без огня, какая-то доля правды есть в этих слухах - подождём - что дальше будет, всё же радио в ближайшее время что-либо сообщить о положении на Украине, да тяжело и обидно будет, если слухи имеют долю правды.
В Ленинграде всё по-старому, жизнь моя тоже всё по-старому, вот только болею не выхожу из комнаты третьего с утра и видимо провалялась дней 15, так врач говорит причины к тому - обострение язвы и старых ранений с контузией, вот еще напасть не вовремя, придётся терпеливо переносить все невзгоды болезни, не что перенёс, эту чепуху - конечно перенесу раз плюнуть, но по крайней мере отдохну.
Интересно отметить следующее, с ведением погон, предъявленные требования такие же, как и в царской армии, а посмотреть на что эти погоны пришиваются, как пришивается и качество погон - то получается анекдоты, идёшь в погонах, топорных, неровных каких-то кривых и если нарочно их криво шить, так не сумел бы я, а вот нашлись такие «мастера», шинели и остальное обмундирование прежнее, погоны не пригнаны, у кого большие или маленькие кое-как пришитые, топорщится, а так как их выдали только по одной паре, то старые знаки различия на гимнастерке торчат как насмешка и конечно вид прямо скажем непривлекательный, смешно и стыдно и никто за этим не смотрит, безобразия - хуже не придумаешь, у нас всегда так - хорошее и красивое дело, всегда испортят и испоганят, руки бы поломал виновником нашего позорного вида, я ждал что это будет красивое внушительно, оно так и получилось бы, если бы ни но, да и но очень легко преодолеть, да некому этим заняться.
Видимо после войны этим серьезно займутся, я видел в полной так называемой «повседневной форме» в новом (по новому образцу) обмундировании - идёт подтянутый, весь в золотом шитье - очень красиво и внушительно, это командиры имеющие возможность за продукты заказать у частных лиц и говорят, если перевести на деньги, то получается, что-то до 10000руб - это ни на что не похоже, на кой черт, я-то подожду, когда это будет бесплатно или в крайнем случае не дороже сотни рублей, кстати сказать, только сейчас, здесь деньги начинают входить в силу, а то мера цены - был хлеб, 100 г хлеба от 150руб - понизился до 15 руб вот так скачек цен - это от того, что населению прибавили норму хлеба и они уже почти удовлетворены в нём, вот плохо ещё с крупами жирами, а по мне беда с табаком, курю его много, а он очень дорог меняю на хлеб и плачу бешеные деньги и всё таки плохо, да и табак «эрзац» - листья клена, дуба ещё какой-то дряни, хорошего табака я не вижу с госпиталя и вкус его забыл.
Я часто перечитываю все письма и записочки моей любимой Верусеньки и милого синишки Котика, вот милые каракули котика, невольно слёзы льются из глаз, да разве можно, без волнения читать письмо сына, который пишет «Милый папочка, скорее поправляйся и приезжай к нам, без тебя папочка очень скучно». Такие письма никакие события, испытание и время не сотрут из памяти, вот письмо и записочки моей Верусеньки, сколько нежности, глубокой любви и заботы читается в них, какие слова «Кисуличка, роднуля - Димуська любименький». Кто же может , если он любит безумно, как я люблю свою Верусенька, вечно не хранить на сердце? А забота и обо мне? Внимание? Да! Что там говорить, нет такого дела, которая бы остановила мою Верусеську когда задумала сделать приятное для меня, ее слова и печальные глаза, такие любимые они грустно, еле сдерживаюсь от слёз - смотрели на меня, как бы прощаясь на долгое время - в то время конечно - было трудно предположить, что произойдет такая катастрофа, а вот моя Веруся, как всегда - сердцем чуяла приближающийся беду и видимо так угодно было судьбе, что она оторвала нас друг от друга и дала великие испытания и как будто говорит, вот если выдержат и вновь встретиться по-прежнему любя друг друга, так как и прежде, значит это любовь - которой нет равной на Земле. Я могу сказать лишь одно судьбе, пославшей столь тяжелое и жестокие испытания - нет надобности в этой проверке прочности нашей любви, буду умирать и последний вздох будет принадлежать моей любимой Верусеньке. Судьба жестока, но она бывает милосердна, я надеюсь на это, хватит уже для нас всех испытаний, горя и разлуки, душа истомилась, нет силы, скорее, скорее бы увидеть моих дорогих, любимых, для кого и вся эта жизнь горит во мне, особенная за время войны осознал и остро понял, что они представляют для меня - все, и комментарии к этому не нужны - ясно предельно.
Особенно ярко запечатлелся в памяти последний день нашей встречи в госпитале, да и какая другая, стала весь день просиживать у койки больного, если он ей не дорог, а сколько ей стоило хлопот и трудов добиться ежедневного посещения меня и с утра до вечера, это не каждому доступно, только сила любви добьется всего того, что добилась моя любимая Верочка, целовал я ей милую ручонки и до сих пор не могу забыть их тепло,
Скоро ли я снова увижу тебя моя голубка, моя Верусенька, я и сейчас я сохраню подаренную тобой мне флакон одеколона, она цела, несмотря на все превратности войны, терял я много чего и личные вещи, деньги, особенно раненый и как бы мне было не тяжело но флакон, как и фотокарточку Верусеньки и Котика всегда и всюду со мной и если мне судьбой было суждено остаться лежать на поле брани сражений на смерть, то эти драгоценности конечно в первую очередь но и проверялись - на месте ли они.
Во уже на протяжении долгих месяцев, мои любимые неотступно со мной во сне и как бы я смертельно не уставал и спал как убитый, на утро, ярко всплывает сны ночные и вы мои любимые и как только не появляются мои роднульки, но всегда горе на их лицах и великая скорбь в глазах, говорят я часто плачу тяжело во сне, немудрено, я вижу моих любимых в горе, а помочь не могу - вижу рваных, голодных, страдающих от унижений и оскорблений от кровавых псов Гитлера, вот это-то и страшно для меня, они мои родные без всяких прав и защиты, и любой рыжий или белесый гад фашистский безнаказанно может надругаться, издеваться оскорблять и даже убить и кого? Моих любимых, мою жизнь, мою мечту, не слишком ли жестоко поступила с нами судьба, почему я вижу особенно у этих евреев - все семьи в безопасности? Сыты, одеты и в тепле, дай в числе погибших от голода, их в тоже не значится, Да! Несправедлива судьба, но сетовать делу не поможешь, нужно действовать а как? Что можно предпринять сейчас в моём положении? Ничего или почти ничего, есть один выход, но трудно доступный, с большим отбором, да еще через самого Жданова - это проситься в партизанский отряд - действующий в Ленинградской области, это уже надежда на получение хоть каких-нибудь известий у оставшихся жителей о судьбе моих дорогих, признаться я уже кое-что предпринял в этом направлении - подал Рапорт на имя командующего фронтом и теперь с трепетом жду ответа и гадаю, а если опять отказ? Как это было с моим рапортом о переводе меня на фронт - тогда еще в запасе один вариант - разыскать бывшего командира Кировского полка майора Шумилова, теперь конечно полковника или майора Сальникова, где они - не знаю, трудно искать и долго, но это если будет нужно, сделаю и добьюсь своего, сказывает мне что-то.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
3 марта. Среда.
Иду гулять. Поднимаясь из-за болота на мост, увидел город на фоне серого вороха неба. Вижу - боже ты мой, а ведь здание Библиотеки Ленина выше всех! Выше Университета, Кремля... И похоже оно на книгу, поставленную ребром и весьма запыленную и давно не читанную.
Не знаю, потому ли что смотрел на Библиотеку, словно бы запыленную, и странный клочковатый рисунок домов, я вспомнил свои юношеские стихи. Написаны они под Блока, напечатаны были в одном номере газеты, единожды в жизни моей мной редактируемой, номере, который я сам набрал, сам весь написал и сам продавал (очень плохо), номере, не уцелевшем совсем! Пожалуй запишу эти стихи из газеты «Согры», а то опять забуду:
«На улице пыль и ветер,
И треск колокольного звона.
Одно только я заметил -
Пронесли Чудотворную икону.
Две старушки, перекрестясь,
Оправили полушалки.
Город наш, - нищенский князь, -
Смотрит печально и жалко.
Мне ли в краю чужом,
Верить вчерашнему сну?
Я же давно пробужден.
Я же противлюсь ему!»
Перепечатывал рассказ «Честь знамени». В газете «Труд» напечатан мой очерк, искромсанный, конечно. Писатель я, должно быть, с ворсом, да не в ту сторону - и не блестит, и не греет.
Над чем смеялись великие сатирики мира? Во Франции, Рабле - над обжорами, пьяницами и щеголями. В Англии, Свифт - над людским тщеславием и самомнением. В Испании, Сервантес - над попытками перестроить мечом мир. А у нас в России? Салтыков-Щедрин - над бюрократией. И старик был прав. И поныне бюрократы, как прачки, стирают, чистят, катают и гладят нас, думая вымыть добела. - А Козьма Прутков? До войны выдержал 15 изданий.
Прибежал молодой человек, спросил Татьяну. Я говорю - ее нет. - «Мы с ней сговорились блины сделать. Можно у вас муку и масло оставить?» - «Оставляйте», - говорю. Пришла Татьяна. Я ей говорю о посылке. Она:
- Вот нахал! Я ему сказала - позвонить. Нет, я ему верну это, а то потом не отвяжешься.
Взят Ржев: пистолет, приставленный немцами к виску Москвы.
Варвара Малахиева-Мирович, литературовед, переводчик, 73 года, Москва (Алла - актриса МХАТа Алла Тарасова):
3 марта.
Глубокая ночь. Приехала с фронта Алла, переполненная героическими и трогательными впечатлениями. Говорила в Калуге в штабе после концерта приветствие Красной армии. Экспромтом. Ей устроили овацию. Младшие актрисы из ее бригады, отложив зависть, бросились ее целовать. Даже стоеросовый Ершов прослезился. Весело, молодо и лукаво мимоходом она проронила: «Один, с ромбами, до потери головы влюбился. Интересный, симпатичный. Вообще хорошо было, по-моему, весело. Этого я Ивану Михайловичу, конечно, не расскажу. Ужасно он ревнивый».
Непонятно для меня, как смеют одряхлевшие мужья ревновать исполненных жизни и красоты, не изживших своей молодости жен, какова Алла. Это все равно, что розу, цветущую на розовом кусте, сорвать и спрятать под подушку, чтобы не смели вдыхать ее аромат и любоваться ею.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
3 марта.
В воскресение утром был у П.Д. Были превосходнейшие блины, красная икра, топленое масло, колбаса, белая булка, café au lait, сахар… Лафа! - По случаю Масленицы. Давненько я не ел блинов. Необычайно приятная вещь! В тот же день был у Горского - товарища по бывшей школе 64й. И там мне повезло: уха, вкусная рисовая шауля... и опять блины! Блинный день, décidément. А вчера ночью я опять заболел, опять меня трясло как в лихорадке, опять рожистое воспаление, по-видимому, ничто иное. Опять придет доктор и пропишет стрептоцид, опять Мария Михайловна хлопочет, все то же самое: l’histoire se répète. Письмо от Али: у нее авитаминоз, она хворает, опухают десны, и, кажется, выпадают зубы. Она иронизирует: «После войны отрастут». Н-да... Но все время подчеркивает свою бодрость. Телеграмма от Мули: «Эренбург рекомендует обратиться Алексею Николаевичу Малая Никитская 2 рассчитывает он поможет вернуться Москву целую Муля». Как только смогу, телеграфирую Муле, что эти шаги давно уже предприняты; как бы он, по бестактности и желанию помочь, не стал беспокоить Толстых, а ведь это может мне повредить. У Лидии Григорьевны видел дьявольски интересные номера 10 и 12 «И.Л.». Страшно трудно, почти невозможно достать этот журнал, а между тем это, пожалуй, единственно «читабельный», единственно подлинно интересный журнал. Прочел «Подросток» Достоевского. Чад, бред, но читаешь, не отрываясь. Все это, конечно, страшно теперь отдалено от нас, все эти чувства и прочее, но Достоевский такой мастер, что проглатываешь эту устарелость темы, да еще с лихвой. Какой писатель! Но как он не выносит «вольнодумцев»! Нет-нет, да и кольнет! Теперь читаю «Эпилог» Дю Гара в «И.Л.» за 1940 г. Между прочим, Т. Пливье - очень талантливый писатель, его вещи мне нравятся. Говорят, новые два первоклассных романа: Pearl Buck «Драконово племя» - о борьбе китайцев (печатается в январском № «И.Л.») и «Луна зашла» Дж. Стейнбека - о войне. Недурно было бы позвонить П.Д., что я опять заболел, и она бы принесла что-нибудь поесть, но il ne faut pas abuser и рисковать тем, что надоешь, ради жратвы на один раз - нелепо.
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации в Казахстане (Боровое):
3 марта.
Поляки ничему не научились. Они, сидя в Лондоне, требуют восточных границ до Днепра и до Черного моря. Советского Союза они не признают, указывая, что существует одна мать-Россия... Геббельс, стремясь после поражений Германии внести раздор в среду союзников, говорит о «красной опасности», а своему народу указывает потерпеть еще немного, ибо недалек день, когда англосаксы и русские разойдутся.
Все чаще повторяют у нас, что англичане будут биться до последнего русского солдата. А сами? О Втором фронте только разговаривали! Поляки из Лондона даже проболтались, что это только одна пустая демагогия.
Американские войска в Африке потерпели серьезную неудачу, тяжелое поражение - и в людском составе, и в технике, и в территории. Они оправдываются тем, что остались одни. 8-я британская армия переформировывается; другая английская армия застряла в грязи... Мы боремся одни! Вчера по радио сообщили о нашем наступлении и захвате очень укрепленных позиций у оз. Селигер (Демянской крепости). Поражение было нанесено 16-й германской армии. Остатки ее ушли на запад. Операциями там руководит маршал Тимошенко.
С величайшей тревогой следим за событиями. Они развертываются неожиданно для всего мира после последних побед Красной Армии. В Германии руководители ее судьбами объявили, что теперь они будут вести войну всеми средствами. Что это значит? Значит то, что, вероятно, будут употреблены газы. Будут выпущены духи. О них с самого начала войны говорилось, что именно они закончат войну. Здесь, в оазисе Боровом, эти духи покуда не страшны. Оазис в глубоком тылу. Но Ленинград, но большая часть европейской части Союза в большой опасности! Одна надежда на партию, организовавшую народ, на Сталина, возглавившего этот народ.
Сталин! В этом имени великом
все вместилось, весь народ...
И пусть там себе польские паны говорят, что русские, как они называют, т. е., по-нашему, советские народы, не европейские, дескать, а евразийские! И покуда они не будут изгнаны из Европы, до тех пор мира в ней не будет! И это говорят паны, погубившие (в который раз!) свою многострадальную родину. Ничему не научившиеся, в несколько дней распыленные германским «молниеносным ударом» и порабощенные немцами... О немцах, своих теперешних господах, они даже и не говорят. Все они «свои», а вот «русские», т. е. советские, не свои.
Мир миру может принести лишь национальная политика Ленина-Сталина. Вряд ли я дождусь полного умиротворения, но устройства нового мира на началах, близких к нашим, вероятно, дождусь. На арену всемирной истории выступает Сталин-советский народ. Вот новое начало в истории. Дело Гитлера, в какие бы тоги он ни рядился, проиграно. Гитлер обнажен и в наготе своей омерзителен. Бутафорские костюмы «спасителя цивилизации Европы» с него стащены. Пред нами гнуснейший дегенерат, возомнивший о себе под влиянием болезненной мании величия. Но Гитлер не одинок, он тоже «концентрат», но не народа, а части народа, зараженного, как и он, нездоровыми идеями, гнилой идеологией. Гитлеровщина обречена на гибель. А там, впереди, [еще] много трудностей у нас и у наших союзников по установлению мира во всем мире!