1 августа 1917-го
в дневниках
Василий Кравков, 58 лет, военврач, едущий после отставки с фронта домой (из Киева в Москву):
Чудная погода. «Происхождение древ Креста Господня». День мм. Маккавеев. Хохландия сегодня ходит с букетами цветов со сложенным в них маком; все это предварительно освещается в церкви.
В Киеве на станции - ни сахару, ни белого хлеба. Поместился временно до отхода поезда в приемном покое «эвакопункта»; ни на минуту нельзя оставить вещей без надзора - вмиг могут исчезнуть; грабеж - классический, русский. Загадочным остался для меня вопрос, почему в Житомире было так мало проклятых мух, к[ото]рые здесь, в Киеве, в таком изобилии. Прекрасно душой чувствую себя вне пределов досягаемости от немецкого огня и меча.
Ночью усадили меня очень удобно в поезд на Москву. Скороскоро поприоденусь и буду жить наконец по-человечески. Совсем мало на крышах вагонов русской дезертирствующей сволочи, «овеянной мощью революционного порыва», и в моем вагоне не так тесно, ч[то]б[ы] пассажиры помещались даже в сортирах.
Аркадий Столыпин, племянник премьер-министра П.А. Столыпина, журналист, поэт и художник, 23 года, ротмистр 17-го Нижегородского драгунского:
Д[еревня] Семково (Минской губ[ернии]).
Вечная русская неурядица. Вызвал нас ген[ерал] Брусилов. Ушел Брусилов, и его заменил ген[ерал] Корнилов, который, разумеется, для охраны Ставки выбрал несколько сотен своих любимых архаравцев. Вероятно, среди них Боря Нейгарт. А про нас же сказали: пусть стоят где-нибудь поблизости и не мозолят глаза. Мы еще раз оказались лишними, как это уже при мне было раз зимой 1915 года, только южнее, на Австрийском фронте!
В общем, загнали нас, куда Макар телят не гонял и куда ворон костей не заносил, и я понял, что такое «медвежий угол». Кругом леса и бесконечные пески - бич тяжелых фургонов и автомобилей. Жители какие-то угрюмые и туповатые. Оно и понятно - за три года у них систематически исчезали гуси, куры, свиньи, картошка и сено. До нас были казаки, так что комментарии излишни.
Впрочем, наш медвежий угол живописен. Недалеко пустующее имение, занятое Красным Крестом. За нами синеют леса, облегающие мягкими, бархатными складками, невысокие холмы. Имение запущено, кругом дома, парк с вековыми липами и вязами, подернутый тиной спящий пруд, немного дальше сонная речка, лениво омывающая старую плотину и полуразрушенную мельницу. Все это охвачено какой-то дремой и дышит неуловимой грустью. До поэта мне далеко, но что-то дернуло меня вечером написать эти строки, да простит мне тень Александра Сергеевича!
Когда зеленый вечер догорит
И в темном зеркале задумчивого пруда
Звезда небесная - земной слезы подруга,
Скатившись в воду, робко задрожит,
И тополей весенняя листва
Младую тень свою прозрачной паутиной
Набросит трепетно на ветхую плотину -
В ночном безмолвии к Незримому Порогу
Родной земли смиренный фимиам -
Туман клубится к тихим небесам
Немой молитвою неведомому Богу...
Тяжелые кованые ворота. Красно-желтый кирпич, заметный там, где отбита штукатурка высоких столбов. Все заросло крапивой и лопухом, и мелкий гравий хрустит под копытами, когда въезжаешь в парадный двор. Старый дом, древний дом с высокой крышей. Паркет трещит и щелкает, словно выстрелы из пистолета, зеркала немного страшны, в их мутно-зеленой глубине таится что-то недоброжелательное.
Но тень Пушкина может быть спокойна - другими стихами тревожить его покой не буду.
Довольно лирических описаний. Сегодня полк. Натиева экстренно вызвали в штаб фронта, в Минск. Мы находимся в резерве фронта и лишь в хозяйственном отношении зависим от 10-й армии генерала Валуева.
Я зарисовал старый дом панов Хохловских и, вернувшись, узнал, что Натиеву приказали завтра выступить в Минск, грузиться (эшелоны по два эскадрона) и двинуться в городок Лунинец около города Пинска. Оказывается, взбунтовался какой-то пехотный полк и на его усмирение назначены: 1) Казачья дивизия (оренбуржцы); 2) наш полк и 3) какой-то гренадерский пехотный полк. У мятежников, не желающих идти на фронт, есть и артиллерия, и, конечно, пулеметы. Часть лошадей и обоза остается в Семкове.
Драгуны идут охотно, они не любят бездействия, когда остаются «вакантные места» в окопах, куда в случае чего могут их загнать. У нас опять новый начальник дивизии - фамилию забыл
Георгий Князев, историк-архивист, 30 лет, Петроград:
1 августа. Опять бренчит эта несносная балалайка. У сиделок (в квартире № 4 нашего дома) опять солдаты. Хихиканье, взвизги, топот ног по лестнице, возня... Сколько пройдет туда солдат за день. Когда дворник не пускал их как-то вечером, пригрозили, что убьют... Их воля. И во что они обратили эту волю.
Зинаида Гиппиус, поэт, 47 лет, Кисловодск:
1 августа. Вторник. В пятницу (тяжелый день) едем. Русские дела все те же. Как будто меньше удирание от немцев со времени восстановления смертной казни на фронте. Но только "меньше", ибо восстановили-то слепо, слабо, неуверенно, точно крадучись. Я считаю, что это преступно. Или не восстановляй, или так, чтобы каждый солдат знал с полной несомненностью: если идешь вперед - может быть умрешь, может быть нет, на войне не всех убивают; если идешь назад, самовольно, - умрешь наверно.
Только так.
Очень плохи дела. Мы все отдали назад, немцы грозят и югу, и северу. Большевики (из мелких, из завалящих) арестованы, как, например, Луначарский. Этот претенциозно-беспомощный шут хлестаковского типа достаточно известен по эмиграции. Савинков любил копировать его развязное малограмотство.
Чернова свергнуть не удалось (что случилось?) и он продолжает максимальничать. Зато наш Борис по всем видимостям ведет себя молодцом. Как я рада, что он у дел! и рада не столько за него, сколько за дело.
Учр. Собрание отложено. Что еще будет с этим Пр-вом - неизвестно.
Но надо же верить в хорошее. Ведь "хорошее" или "дурное" - не предопределено заранее, не написано; ведь это наши человеческие дела; ведь от нас (в громадной доле) зависит, куда мы пойдем: к хорошему, или дурному. Если не так, то жить напрасно
Иван Бунин, 46 лет, усадьба Глотово под Ельцом
Хорошая погода. ...Первые признаки осени - яркость голубого неба и белизна облаков, когда шел среди деревьев под Колонтаевкой, по той дороге, где всегда сыро.
Слух от Лиды Лозинской, - Ив. С. в лавке говорил, что на сходке толковали об «Архаломеевской ночи» - будто должна быть откуда-то телеграмма - перебить всех «буржуев» - и что надо начать с Барбашина. Идя в Колонтаевку, зашел на мельницу - то же сказал и Сергей Климов (не зная, что мы уже слышали, что говорил Ив. С.): на деревне говорили, что надо вырезать всех помещиков.
Позавчера были в Предтечеве - Лихарев сзывал земельных собственников, читал устав «Союза земельных собственников», приглашал записываться в члены. Заседание в школе. Жалкое! Несколько мальчишек, Ильина с дочерью (Лидой), Лихарев (Коле сказал - «риторатор»), Влад. Сем., Коля, я (только в качестве любопытного), что-то вроде сельского учителя в старой клеенчатой накидке и очках (черных), худой старик (вроде начетчика), строгий, в серой поддевке, богач мужик (Коля сказал - Саваоф), рыжий, босый, крепкий сторож училища. У всех последних страшное напряжение и тупость при слушании непонятных слов устава. Приехал Абакумов, привез бумаги на свои владения, все твердил, что его земля закреплена за ним, «остолблена его величеством». Думал, что членские взносы пойдут на «аблаката» (долженствующего защищать интересы земельных собственников).
Генерал Померанцев, гостящий у Влад. Сем., замечательная фигура.
Абакумов вернулся вместе с нами, возбужденный. «Ну, записались! Теперь чтой-то даст Бог!»
Феликс Ростковский, генерал от инфантерии в отставке, 76 лет, в имении в Могилёвской губернии:
1 августа. Вторник.
В нашей обыденной жизни ничего особенного отметить не могу. Разве только такую мелочь, что жены двух моих рабочих, взятых на войну (они прослужили у меня каждый менее года), составляют для меня нежелательный элемент. При начале войны я оставил этих баб с детьми в занимаемых ими домах, при которых имеются помещения для скота и сена, кладовые. Избы их очень хорошие. Я им даю отопление, кусок луга (у одной), кусок огорода для посева овощей и картофеля. В случае порчи починяю все, что нужно. За все это ничего не получаю, даже спасибо не говорят. Все это было сделано в предвидении краткосрочной войны. Действительность оказалась иною. Вот уже 3 года тянется тяжелая ужасная война. Садовника моего тоже призвали и я остался без рабочих с 3-я семьями солдат. Имею пару лошадей для работ в саду. Сад большой (до 4000 дерев). Требует ухода, а рабочих нет и нанять в особенности этот (1917) год, невозможно. Цены возросли до 8 руб. за косца, до 4 р. за бабу. Моя семья на лето вынуждена приезжать в Бобоедово мое, потому что в Петрограде продуктов трудно достать и очень дорого, а в деревне все-таки хотя дорого, но свежее и к тому же воздух хороший и приволье, особенно для детей. Поэтому необходимо, чтобы было приготовлено что можно для продовольствия: посажены картофель, свекла, капуста и т.п.; чтобы посажены или осмотрены ягодные кусты и проч.
В прошлом году жены бывших у меня рабочих обязались за все, ими от меня получаемое, поработать в течение лета 20 дней женских работ (полоть гряды, сгрести сено) и приготовить и сдать мне наседку-курицу с цыплятами.
Теперь, вследствие полной разрухи и анархии они наотрез отказались и большого труда стоит уговорить их выполоть несколько гряд капусты. У одной печь оказалась прогоревшей. Я предложил ей перебраться в другую избу, такую же, чтобы поместилась она в одном доме с другой женщиной. Обе отказались: одна заявила, что она не уйдет, а другая - что она не пустит, хотя изба пустая. Между тем, мне нужен рабочий, а поместить его мне негде.
Подобное же и с арендаторами. Арендатор фольварка, уплачивая то же, что и в мирное время, выручает огромные, сравнительно, деньги за сено, масло, зерновой хлеб. По условию я имею право по установленной цене брать сколько мне нужно масла, молока и т.п. Ввиду поднявшихся цен на эти продукты он в сдаче масла отказывается или дает почти не сбитую сметану, молоко ограничил 3-4 квартами (бутылки). Было бы это справедливо, если бы я увеличил аренду, которая остается все той же, между тем подати сильно возросли: 3 года тому назад я платил около 100 р., а теперь назначено 421 р. земских, несколько десятков казенных и сословных, в общем, вероятно, не менее 500 р. С чего же взять их, если даже, будучи в деревне, я пропитаться не могу. Аренда фольварка (500 р.) уходит вся на подати; аренда особых участков почти не получается, потому что вся она покрывается кое-какою работою (косьба сада для лошадей, орка его и т.п.) Иначе говоря, я считаюсь владельцем Бобоедова, но проводя лето здесь, я все покупаю и в конце концов сводя за год счеты по имению, оказывается, что удовольствие считаться владельцем Бобоедова стоит мне от 1200-1500 р. до 2000 р. Я не считал в вышеприведенном ремонта строений, содержание садовника и т.п. Казалось бы, что лучше и расчетливее продать Бобоедово или переселиться сюда на весь год. Однако продать не хочу и духа не хватит - это память моих родителей, место моего детства; жаль трудов и расходов, понесенных за прежнее время. Переселиться тоже трудно - семья моей дочери требует жизни в Петрограде и мой возраст (мне 76 лет) требует спокойствия, которого я в настоящее время в деревне не обрету. В настоящее время все социалистические идеи, полное безначалие в деревне развратили население, ввели полную разруху и анархию, а это, конечно, вконец нервирует человека. Лучше сразу умереть, чем мучиться, да притом таить в себе все такие неудовольствия. Будь у меня моя незабвенная жена, я провел бы где угодно с нею остаток жизни, но Богу угодно было покарать меня, отозвать мою Милю к себе, тогда как я должен был быть первым - она была на 18 лет моложе. Без нее - я сам не свой, тем более, что виню себя в ее смерти - не надо было соглашаться на операцию (вырез матки вследствие, как говорят, рака; вырезали же все, даже яичники; операция длилась 3½ часа). Вот, если все это сообразить, так и приходим к выводу, что искреннее желание мое освободиться от Бобоедова и поселиться где-нибудь, хотя бы в келье, лишь бы было спокойно. Но где??
Василий Кравков, 58 лет, военврач, едущий после отставки с фронта домой (из Киева в Москву):
Чудная погода. «Происхождение древ Креста Господня». День мм. Маккавеев. Хохландия сегодня ходит с букетами цветов со сложенным в них маком; все это предварительно освещается в церкви.
В Киеве на станции - ни сахару, ни белого хлеба. Поместился временно до отхода поезда в приемном покое «эвакопункта»; ни на минуту нельзя оставить вещей без надзора - вмиг могут исчезнуть; грабеж - классический, русский. Загадочным остался для меня вопрос, почему в Житомире было так мало проклятых мух, к[ото]рые здесь, в Киеве, в таком изобилии. Прекрасно душой чувствую себя вне пределов досягаемости от немецкого огня и меча.
Ночью усадили меня очень удобно в поезд на Москву. Скороскоро поприоденусь и буду жить наконец по-человечески. Совсем мало на крышах вагонов русской дезертирствующей сволочи, «овеянной мощью революционного порыва», и в моем вагоне не так тесно, ч[то]б[ы] пассажиры помещались даже в сортирах.
Аркадий Столыпин, племянник премьер-министра П.А. Столыпина, журналист, поэт и художник, 23 года, ротмистр 17-го Нижегородского драгунского:
Д[еревня] Семково (Минской губ[ернии]).
Вечная русская неурядица. Вызвал нас ген[ерал] Брусилов. Ушел Брусилов, и его заменил ген[ерал] Корнилов, который, разумеется, для охраны Ставки выбрал несколько сотен своих любимых архаравцев. Вероятно, среди них Боря Нейгарт. А про нас же сказали: пусть стоят где-нибудь поблизости и не мозолят глаза. Мы еще раз оказались лишними, как это уже при мне было раз зимой 1915 года, только южнее, на Австрийском фронте!
В общем, загнали нас, куда Макар телят не гонял и куда ворон костей не заносил, и я понял, что такое «медвежий угол». Кругом леса и бесконечные пески - бич тяжелых фургонов и автомобилей. Жители какие-то угрюмые и туповатые. Оно и понятно - за три года у них систематически исчезали гуси, куры, свиньи, картошка и сено. До нас были казаки, так что комментарии излишни.
Впрочем, наш медвежий угол живописен. Недалеко пустующее имение, занятое Красным Крестом. За нами синеют леса, облегающие мягкими, бархатными складками, невысокие холмы. Имение запущено, кругом дома, парк с вековыми липами и вязами, подернутый тиной спящий пруд, немного дальше сонная речка, лениво омывающая старую плотину и полуразрушенную мельницу. Все это охвачено какой-то дремой и дышит неуловимой грустью. До поэта мне далеко, но что-то дернуло меня вечером написать эти строки, да простит мне тень Александра Сергеевича!
Когда зеленый вечер догорит
И в темном зеркале задумчивого пруда
Звезда небесная - земной слезы подруга,
Скатившись в воду, робко задрожит,
И тополей весенняя листва
Младую тень свою прозрачной паутиной
Набросит трепетно на ветхую плотину -
В ночном безмолвии к Незримому Порогу
Родной земли смиренный фимиам -
Туман клубится к тихим небесам
Немой молитвою неведомому Богу...
Тяжелые кованые ворота. Красно-желтый кирпич, заметный там, где отбита штукатурка высоких столбов. Все заросло крапивой и лопухом, и мелкий гравий хрустит под копытами, когда въезжаешь в парадный двор. Старый дом, древний дом с высокой крышей. Паркет трещит и щелкает, словно выстрелы из пистолета, зеркала немного страшны, в их мутно-зеленой глубине таится что-то недоброжелательное.
Но тень Пушкина может быть спокойна - другими стихами тревожить его покой не буду.
Довольно лирических описаний. Сегодня полк. Натиева экстренно вызвали в штаб фронта, в Минск. Мы находимся в резерве фронта и лишь в хозяйственном отношении зависим от 10-й армии генерала Валуева.
Я зарисовал старый дом панов Хохловских и, вернувшись, узнал, что Натиеву приказали завтра выступить в Минск, грузиться (эшелоны по два эскадрона) и двинуться в городок Лунинец около города Пинска. Оказывается, взбунтовался какой-то пехотный полк и на его усмирение назначены: 1) Казачья дивизия (оренбуржцы); 2) наш полк и 3) какой-то гренадерский пехотный полк. У мятежников, не желающих идти на фронт, есть и артиллерия, и, конечно, пулеметы. Часть лошадей и обоза остается в Семкове.
Драгуны идут охотно, они не любят бездействия, когда остаются «вакантные места» в окопах, куда в случае чего могут их загнать. У нас опять новый начальник дивизии - фамилию забыл
Георгий Князев, историк-архивист, 30 лет, Петроград:
1 августа. Опять бренчит эта несносная балалайка. У сиделок (в квартире № 4 нашего дома) опять солдаты. Хихиканье, взвизги, топот ног по лестнице, возня... Сколько пройдет туда солдат за день. Когда дворник не пускал их как-то вечером, пригрозили, что убьют... Их воля. И во что они обратили эту волю.
Зинаида Гиппиус, поэт, 47 лет, Кисловодск:
1 августа. Вторник. В пятницу (тяжелый день) едем. Русские дела все те же. Как будто меньше удирание от немцев со времени восстановления смертной казни на фронте. Но только "меньше", ибо восстановили-то слепо, слабо, неуверенно, точно крадучись. Я считаю, что это преступно. Или не восстановляй, или так, чтобы каждый солдат знал с полной несомненностью: если идешь вперед - может быть умрешь, может быть нет, на войне не всех убивают; если идешь назад, самовольно, - умрешь наверно.
Только так.
Очень плохи дела. Мы все отдали назад, немцы грозят и югу, и северу. Большевики (из мелких, из завалящих) арестованы, как, например, Луначарский. Этот претенциозно-беспомощный шут хлестаковского типа достаточно известен по эмиграции. Савинков любил копировать его развязное малограмотство.
Чернова свергнуть не удалось (что случилось?) и он продолжает максимальничать. Зато наш Борис по всем видимостям ведет себя молодцом. Как я рада, что он у дел! и рада не столько за него, сколько за дело.
Учр. Собрание отложено. Что еще будет с этим Пр-вом - неизвестно.
Но надо же верить в хорошее. Ведь "хорошее" или "дурное" - не предопределено заранее, не написано; ведь это наши человеческие дела; ведь от нас (в громадной доле) зависит, куда мы пойдем: к хорошему, или дурному. Если не так, то жить напрасно
Иван Бунин, 46 лет, усадьба Глотово под Ельцом
Хорошая погода. ...Первые признаки осени - яркость голубого неба и белизна облаков, когда шел среди деревьев под Колонтаевкой, по той дороге, где всегда сыро.
Слух от Лиды Лозинской, - Ив. С. в лавке говорил, что на сходке толковали об «Архаломеевской ночи» - будто должна быть откуда-то телеграмма - перебить всех «буржуев» - и что надо начать с Барбашина. Идя в Колонтаевку, зашел на мельницу - то же сказал и Сергей Климов (не зная, что мы уже слышали, что говорил Ив. С.): на деревне говорили, что надо вырезать всех помещиков.
Позавчера были в Предтечеве - Лихарев сзывал земельных собственников, читал устав «Союза земельных собственников», приглашал записываться в члены. Заседание в школе. Жалкое! Несколько мальчишек, Ильина с дочерью (Лидой), Лихарев (Коле сказал - «риторатор»), Влад. Сем., Коля, я (только в качестве любопытного), что-то вроде сельского учителя в старой клеенчатой накидке и очках (черных), худой старик (вроде начетчика), строгий, в серой поддевке, богач мужик (Коля сказал - Саваоф), рыжий, босый, крепкий сторож училища. У всех последних страшное напряжение и тупость при слушании непонятных слов устава. Приехал Абакумов, привез бумаги на свои владения, все твердил, что его земля закреплена за ним, «остолблена его величеством». Думал, что членские взносы пойдут на «аблаката» (долженствующего защищать интересы земельных собственников).
Генерал Померанцев, гостящий у Влад. Сем., замечательная фигура.
Абакумов вернулся вместе с нами, возбужденный. «Ну, записались! Теперь чтой-то даст Бог!»
Феликс Ростковский, генерал от инфантерии в отставке, 76 лет, в имении в Могилёвской губернии:
1 августа. Вторник.
В нашей обыденной жизни ничего особенного отметить не могу. Разве только такую мелочь, что жены двух моих рабочих, взятых на войну (они прослужили у меня каждый менее года), составляют для меня нежелательный элемент. При начале войны я оставил этих баб с детьми в занимаемых ими домах, при которых имеются помещения для скота и сена, кладовые. Избы их очень хорошие. Я им даю отопление, кусок луга (у одной), кусок огорода для посева овощей и картофеля. В случае порчи починяю все, что нужно. За все это ничего не получаю, даже спасибо не говорят. Все это было сделано в предвидении краткосрочной войны. Действительность оказалась иною. Вот уже 3 года тянется тяжелая ужасная война. Садовника моего тоже призвали и я остался без рабочих с 3-я семьями солдат. Имею пару лошадей для работ в саду. Сад большой (до 4000 дерев). Требует ухода, а рабочих нет и нанять в особенности этот (1917) год, невозможно. Цены возросли до 8 руб. за косца, до 4 р. за бабу. Моя семья на лето вынуждена приезжать в Бобоедово мое, потому что в Петрограде продуктов трудно достать и очень дорого, а в деревне все-таки хотя дорого, но свежее и к тому же воздух хороший и приволье, особенно для детей. Поэтому необходимо, чтобы было приготовлено что можно для продовольствия: посажены картофель, свекла, капуста и т.п.; чтобы посажены или осмотрены ягодные кусты и проч.
В прошлом году жены бывших у меня рабочих обязались за все, ими от меня получаемое, поработать в течение лета 20 дней женских работ (полоть гряды, сгрести сено) и приготовить и сдать мне наседку-курицу с цыплятами.
Теперь, вследствие полной разрухи и анархии они наотрез отказались и большого труда стоит уговорить их выполоть несколько гряд капусты. У одной печь оказалась прогоревшей. Я предложил ей перебраться в другую избу, такую же, чтобы поместилась она в одном доме с другой женщиной. Обе отказались: одна заявила, что она не уйдет, а другая - что она не пустит, хотя изба пустая. Между тем, мне нужен рабочий, а поместить его мне негде.
Подобное же и с арендаторами. Арендатор фольварка, уплачивая то же, что и в мирное время, выручает огромные, сравнительно, деньги за сено, масло, зерновой хлеб. По условию я имею право по установленной цене брать сколько мне нужно масла, молока и т.п. Ввиду поднявшихся цен на эти продукты он в сдаче масла отказывается или дает почти не сбитую сметану, молоко ограничил 3-4 квартами (бутылки). Было бы это справедливо, если бы я увеличил аренду, которая остается все той же, между тем подати сильно возросли: 3 года тому назад я платил около 100 р., а теперь назначено 421 р. земских, несколько десятков казенных и сословных, в общем, вероятно, не менее 500 р. С чего же взять их, если даже, будучи в деревне, я пропитаться не могу. Аренда фольварка (500 р.) уходит вся на подати; аренда особых участков почти не получается, потому что вся она покрывается кое-какою работою (косьба сада для лошадей, орка его и т.п.) Иначе говоря, я считаюсь владельцем Бобоедова, но проводя лето здесь, я все покупаю и в конце концов сводя за год счеты по имению, оказывается, что удовольствие считаться владельцем Бобоедова стоит мне от 1200-1500 р. до 2000 р. Я не считал в вышеприведенном ремонта строений, содержание садовника и т.п. Казалось бы, что лучше и расчетливее продать Бобоедово или переселиться сюда на весь год. Однако продать не хочу и духа не хватит - это память моих родителей, место моего детства; жаль трудов и расходов, понесенных за прежнее время. Переселиться тоже трудно - семья моей дочери требует жизни в Петрограде и мой возраст (мне 76 лет) требует спокойствия, которого я в настоящее время в деревне не обрету. В настоящее время все социалистические идеи, полное безначалие в деревне развратили население, ввели полную разруху и анархию, а это, конечно, вконец нервирует человека. Лучше сразу умереть, чем мучиться, да притом таить в себе все такие неудовольствия. Будь у меня моя незабвенная жена, я провел бы где угодно с нею остаток жизни, но Богу угодно было покарать меня, отозвать мою Милю к себе, тогда как я должен был быть первым - она была на 18 лет моложе. Без нее - я сам не свой, тем более, что виню себя в ее смерти - не надо было соглашаться на операцию (вырез матки вследствие, как говорят, рака; вырезали же все, даже яичники; операция длилась 3½ часа). Вот, если все это сообразить, так и приходим к выводу, что искреннее желание мое освободиться от Бобоедова и поселиться где-нибудь, хотя бы в келье, лишь бы было спокойно. Но где??