На пепле души своей я пожарю сосиску
Это очень смешно и страшно - не знать, как себе помочь.
Быть запертым в самом себе и своих внутренних процессах, не понимая, как сделать так, чтобы перестало болеть. (Внешнюю помощь здесь и сейчас не предлагать, пост пишется не для этого, а просто для того, чтобы зафиксировать. У всех у нас свои демоны, и время от времени с ними становится сложнее, чем обычно.)
К счастью, хотя бы знать, как сбросить, облегчить - в этом всегда помогает "дестрой", крайне популярный среди меня термин, означающий любое резкое и внезапное изменение: выкинуть кучу старого барахла, переклеить обои, сорваться куда-нибудь посреди ночи, искромсать в клочья надоевшие джинсы, сделав из них отличные шорты, сделать что-нибудь, чего очень боишься. Я расту и меняю мир вокруг себя рывками именно в порыве дестроя именно тогда, когда демоны мои подходят ко мне немилосердно близко и просят о ласке, и, гладя их по мощным загривкам, я вынуждена что-нибудь предпринимать, чтобы не сойти с ума.
Например, вытащить с полки стопку тетрадей, исписанных дневниковыми записями за последние четыре года. Я пишу много, это тоже способ справляться. Я знаю очень много разных способов хоть как-то справляться. Закинуть стопку в рюкзак, купить жидкость для розжига, взять друзей и уехать практически на край света, ближайший, демо-версию - всего-то метров пятнадцать от обрыва до озера и ещё метров тридцать под воду. Развести костёр (конечно, без всякой жидкости), подождать, пока все желающие искупаются, пожарят сосисок и хлеба, пока стемнеет, с озера разойдутся все, кроме нас, будет темно, тепло и благостно, так, что совсем край мира, спасительный, безусловный и единственно нужный. Достать пачку тетрадок, сесть у костра, положить их рядом с собой и начать методично отдирать страницы от "пружинок".
- Ого ты какую стопку притащила, - говорят мои светлые и любимые, счастливые и довольные тёплой бархатной ночью.
- А я выгребла всё, что было, даже за позавчера, - говорю я и продолжаю кидать выдранные листы в огонь. - Давно пора было. Вот, смотрите, как может гореть человечья душа.
Когда все листы отодраны и стопкой лежат в затухающем пламени, можно отойти на безопасное расстояние и смотреть, как по моей просьбе в огонь выливают четверть бутылки розжига, и огонь поднимается до небес. "Гори ясно, сгорай до конца", - думаю я, слушаю шутки про "рукописи не горят" и решаю подстраховаться: когда пламя успокаивается, достаю из запаса провизии сосиску, насаживаю на специально заточенную с этой целью палку и протягиваю её пламени:
- И на пепле души своей я пожарю сосиску.
Если превратить рукопись в угли для сосисочного шашлыка, глядишь, она и правда сгорит и отпустит тебя насовсем. Потом, конечно, напишется новая, куда она денется, я вряд ли когда-нибудь стану спокойным уравновешенным человеком. Поэтому я, радостно сожрав первую сосиску, иду жарить вторую, продолжая приговаривать про пепел души, а когда от пламени листы начинают приподниматься и перелистываться один за другим, как будто кто-то очень внимательно читает то, что теперь уже написано только в огне, решаю поддержать игру и помогаю неведомому кому-то листать страницы - прямо прутиком, на котором коптится сосиска, вся уже тремя слоями в этом самом душевном пепле. Маниакально улыбаться, сосредоточенно продолжая перелистывать пламя и пепел кончиком палки - уже без сосиски, краем сознания смеяться вместе с друзьями над своей странной рожей в копоти и рыжих отсветах, чувствовать, что всё и правда сгорает, чувствовать, что ничерта не поможет, чувствовать, что сделал хоть что-нибудь, чтобы помочь себе. Не помог - так хотя бы развлёкся и разгородил место для нового. Помог - узнаешь когда-нибудь, очень потом, очень не скоро, спасибо, что всё-таки был со мной. Кто был? С кем? Зачем? Где были мы оба? Не знаю, но знаю, что если в огне и пепле души своей пожарить хотя бы пару сосисок, лето однозначно не окажется прожитым зря.
Быть запертым в самом себе и своих внутренних процессах, не понимая, как сделать так, чтобы перестало болеть. (Внешнюю помощь здесь и сейчас не предлагать, пост пишется не для этого, а просто для того, чтобы зафиксировать. У всех у нас свои демоны, и время от времени с ними становится сложнее, чем обычно.)
К счастью, хотя бы знать, как сбросить, облегчить - в этом всегда помогает "дестрой", крайне популярный среди меня термин, означающий любое резкое и внезапное изменение: выкинуть кучу старого барахла, переклеить обои, сорваться куда-нибудь посреди ночи, искромсать в клочья надоевшие джинсы, сделав из них отличные шорты, сделать что-нибудь, чего очень боишься. Я расту и меняю мир вокруг себя рывками именно в порыве дестроя именно тогда, когда демоны мои подходят ко мне немилосердно близко и просят о ласке, и, гладя их по мощным загривкам, я вынуждена что-нибудь предпринимать, чтобы не сойти с ума.
Например, вытащить с полки стопку тетрадей, исписанных дневниковыми записями за последние четыре года. Я пишу много, это тоже способ справляться. Я знаю очень много разных способов хоть как-то справляться. Закинуть стопку в рюкзак, купить жидкость для розжига, взять друзей и уехать практически на край света, ближайший, демо-версию - всего-то метров пятнадцать от обрыва до озера и ещё метров тридцать под воду. Развести костёр (конечно, без всякой жидкости), подождать, пока все желающие искупаются, пожарят сосисок и хлеба, пока стемнеет, с озера разойдутся все, кроме нас, будет темно, тепло и благостно, так, что совсем край мира, спасительный, безусловный и единственно нужный. Достать пачку тетрадок, сесть у костра, положить их рядом с собой и начать методично отдирать страницы от "пружинок".
- Ого ты какую стопку притащила, - говорят мои светлые и любимые, счастливые и довольные тёплой бархатной ночью.
- А я выгребла всё, что было, даже за позавчера, - говорю я и продолжаю кидать выдранные листы в огонь. - Давно пора было. Вот, смотрите, как может гореть человечья душа.
Когда все листы отодраны и стопкой лежат в затухающем пламени, можно отойти на безопасное расстояние и смотреть, как по моей просьбе в огонь выливают четверть бутылки розжига, и огонь поднимается до небес. "Гори ясно, сгорай до конца", - думаю я, слушаю шутки про "рукописи не горят" и решаю подстраховаться: когда пламя успокаивается, достаю из запаса провизии сосиску, насаживаю на специально заточенную с этой целью палку и протягиваю её пламени:
- И на пепле души своей я пожарю сосиску.
Если превратить рукопись в угли для сосисочного шашлыка, глядишь, она и правда сгорит и отпустит тебя насовсем. Потом, конечно, напишется новая, куда она денется, я вряд ли когда-нибудь стану спокойным уравновешенным человеком. Поэтому я, радостно сожрав первую сосиску, иду жарить вторую, продолжая приговаривать про пепел души, а когда от пламени листы начинают приподниматься и перелистываться один за другим, как будто кто-то очень внимательно читает то, что теперь уже написано только в огне, решаю поддержать игру и помогаю неведомому кому-то листать страницы - прямо прутиком, на котором коптится сосиска, вся уже тремя слоями в этом самом душевном пепле. Маниакально улыбаться, сосредоточенно продолжая перелистывать пламя и пепел кончиком палки - уже без сосиски, краем сознания смеяться вместе с друзьями над своей странной рожей в копоти и рыжих отсветах, чувствовать, что всё и правда сгорает, чувствовать, что ничерта не поможет, чувствовать, что сделал хоть что-нибудь, чтобы помочь себе. Не помог - так хотя бы развлёкся и разгородил место для нового. Помог - узнаешь когда-нибудь, очень потом, очень не скоро, спасибо, что всё-таки был со мной. Кто был? С кем? Зачем? Где были мы оба? Не знаю, но знаю, что если в огне и пепле души своей пожарить хотя бы пару сосисок, лето однозначно не окажется прожитым зря.