Василий Гроссман. Украина
В.Гроссман || «Красная звезда» №241, 12 октября 1943 года
Как передать чувство, охватившее нас, когда вновь увидели мы белые хаты, пруды, заросшие камышом и яркой ряской, высокие тополи, георгины, глядящие из-за плетней, когда с земли и неба дохнуло нам в лицо мягкое дыхание Украины и она встала перед нами в своей несказанной прелести, в печали, в гневе своем, в богатстве земли, в черных рубищах пепелищ, в миловидности щедрых садов, в огне и в слезах.
Да, не простое это чувство, и нелегко передать его. Но это чувство присуще всем - и генералам армии и великой, бессонной пехоте, обгоняющей в своем тяжком, святом движении танки и авиацию, ибо поступь народа, освобождающего себя и свою землю, идущего день и ночь вперед, в дождь, в грязь, по грудь в воде, раздвигая колючие ветви в дремучих лесах, перепахивая сапогами жирную землю мокрых полей, - самая быстрая, самая легкая, самая верная. За ней не угнаться и птицам небесным и самолетам.
Каково же оно, это чувство, заставляющее людей шагать, шатаясь от усталости, и петь песню, спать под дождем в канаве и улыбаться во сне, итти на смерть, славя в сердцах своих жизнь? Каково же оно, это чувство, если старики, заслышав русскую речь, бегут навстречу нашим войскам и молча плачут, не в силах произнести слова, и старые умные крестьянки с тихим удивлением говорят: «свои!» Каково же оно, это чувство? В нем радость встречи и мука безвозвратных потерь, и гордость, и счастье вновь обретенной свободы, и печаль воспоминаний о поражениях первых дней войны, в нем вся огромность народной жизни в тяготах, радостях, в воскрешении к новому, в надежде, в ужасе пережитого. Это чувство рождает сознание единства народа, это сознание загорается в муках, среди стонов гибнущих в огне детей и старух, и потому потрясает сердца встреча трудового украинского народа с братьями, идущими к ним из Сибири, с Волги, из казахских степей.
Мы все переживаем удивительное ощущение «воскрешения времени». Наши армии движутся на запад теми путями, которыми отступали они на восток осенью 1941 года. Мы освобождаем города, отданные немцам в страшные август, сентябрь, октябрь 1941 года. Мы идем на запад не только в пространстве, но и во времени. Вот освобождены нами Орел, Волхов, Мценск, Харьков, Белгород, Сталино, и мы вторглись в октябрь 1941 года. Освобождены Кременчуг, Глухов, Рославль, Полтава, Нежин, Чернигов, и этим наш народ выправил чугунное, тысячепудовое колесо времени еще на один месяц - мы шагаем по сентябрю 1941 г. Недалек день, когда Красная Армия, дойдя до границ, злодейски нарушенных фашистами, торжественно вернет нашему народу и человечеству рассветный час июня двадцать второго дня, тот час, когда моторы германских самолетов завыли в нашем небе и хрустнули пограничные столбы под ударами тяжелолобых танков. В этот день мы окончательно скажем, что фашизму не дано править колесом времен, мы поставим на место календарь и часы истории, мы скажем: украденное зверем время возвращено человеку, разуму, творчеству, труду, истории.
Новые города вырастут на месте сожженных, заросшие бурьяном поля вновь будут засеяны житом, пшеницей и ячменем, вырастет молодой лес, на деревенских пепелищах вырастут веселые белые хаты, оживет край угля и стали - Донбасс. Ибо нет еще силы на земле, способной оживить наших погибших матерей и сыновей, нет силы, которая могла бы разгладить морщины, вернуть зрение глазам, ослепшим от слез, вернуть молодость тем, чьи волосы поседели. И должно быть последний день войны будет не только днем торжества, радости и победы, но и днем слез и печали, когда вспомнят всех, павших в бою, всех замученных, заживо сожженных, затоптанных в землю, погибших в неволе, умерших с голода за колючей проволокой германских концентрационных лагерей. Жадно хотят знать наши люди, как жила Украина. Два года Черниговщина и Киевщина были немецким тылом, два года Приднепровье жило, отделенное от нас трехсотверстной стеной. То был глубокий тыл немецких войск, то были земли, где германский фашизм считал себя хозяином, прочным хозяином навеки веков, навсегда.
Когда наши войска входят в деревню и пушечная канонада сотрясает воздух, из леса, из бурьяна, из поросших высоким камышом болот выходят люди. Лишь у очень наивного человека могла возникнуть мысль, что фашизм в тыловых районах вел себя сдержанней, чем в фронтовой полосе, что людям, живущим под нацистским игом, в трехстах километрах от фронта, были предоставлены элементарные права и обеспечены минимальные условия существования.
Нет, тысячу раз нет!
Я видел десятки сёл, сожженных немцами на Десне, на берегу Днепра, в междуречье - прекрасной плодородной долине между Десной и Днепром, превращенной фашистами в ад человеческих страданий и мук. И видел село Козары, между Нежином и Козельцом, где на черных пепелищах стоят кресты. Здесь были загнаны и избы и сожжены тысячи стариков, женщин и детей. Кресты поставлены родственниками на пожарищах, где лежат обгоревшие кости погибших. Я видел убитую деревню Сувид на правом берегу Десны, принявшую мученическую судьбу Козар. Я видел соседние с ней деревни: Воропаево, Старое Воропаево, Жукан. Я видел казненную деревню Кувечичи западнее Чернигова, видел Бодянки, Томаровку.
Я видел десятки деревень Черниговщины и Киевщины, сожженных немцами при отходе за Днепр. Еще дымятся пожарища, тяжелый дух жженой глины стоит в воздухе, и десятки тысяч стариков и детей, оставшихся без крова, сидят под хмурым осенним небом, укрываясь от дождя и непогоды в шалашах, крытых ветвями деревьев, пучками случайно уцелевшей от огня соломы.
Click to viewФашизм расстреливает и казнит не только отдельных людей, а целые деревни и города. Команды факельщиков и автоматчиков, снабженных зажигательными пулями, поджигают и расстреливают десятки деревень, казнят улицы, кварталы, целые города.
Мы проехали через Глухов, Кролевец, Нежин, Козелец, Остер, Чернигов. Прекрасный Чернигов убит немцами, нет в городе ни одного живого дома. Остер и Глухов тяжело ранены. Козелец был оставлен немцами целым, наши войска выбили их стремительно, не дав уничтожить этот зеленый украинский городок.
Можно твердо сказать: человечество не знало за всю свою историю преступлений такой жестокости, таких масштабов. Речь идет об огромных землях, о десятках и сотнях городов, о тысячах сёл. Речь идет об организованной казни миллионов детей, стариков, женщин, пленных, раненых. Речь идет о рабстве великих народов.
Каждый красноармеец, каждый офицер и генерал Красной Армии, увидевший Украину в крови и в огне, услышавший правдивый рассказ народа о том, что делалось на Украине за два года немецкого владычества, понимает всей душой, всем сердцем своим, что на нашей земле теперь живут два святых слова. Одно из них - любовь. Второе - месть. Сущность фашизма именно в том, что он одинаково страшен для народов как в кровавом своем злодействе, так и в своих «мирных» социальных проявлениях.
Мне пришлось посетить отдельные районы и сёла, вышедшие живыми из рук фашистов. Города и сёла, как люди, - одни из них приняли мученическую смерть в огне или расстреляны зажигательными пулями. Другие - тяжело раненые, истекающие кровью, избежали смерти и теперь медленно возвращаются к жизни, залечивают раны. Есть и такие счастливцы сёла, где немцы не сожгли ни одного дома, не казнили никого, не успели никого угнать в каторгу. Но в этих уцелевших сёлах ненависть к немцам так же сильна. Нет, кажется, таких ругательных слов, которыми старики и старухи не обзывали бы немцев.
Своей чванливостью, своим хамством, своей фантастической жадностью фашисты глубоко оскорбляли чувство человеческого и национального достоинства украинских селян. Следы немецко-фашистского стиля видны во всем. Об'явления и указатели улиц и дорог написаны крупными немецкими буквами, а где-то снизу значатся крохотные надписи на украинском языке. В некоторых местах украинские надписи вовсе отсутствуют, очевидно, фашисты считали, что черниговские и киевские селяне должны были поголовно знать немецкий язык.
Немцы в деревнях отправляли естественные надобности в сенях и на крыльце, в палисадничках, перед окнами хат, не стесняясь девушек и старух. Во время еды они с хохотом громко портили воздух, лезли руками в общие блюда, рвали пальцами вареное мясо. Не стесняясь крестьян, они ходили в хате голыми и затевали между собой ссоры и драки из-за всевозможных пустяков. Их прожорливость, способность с'есть сразу два десятка яиц, кило меда, огромную миску сметаны вызывала насмешливое и презрительное отношение. Дух торгашества, делячества, мелкого жульничества поражал украинских селян.
Отдыхавшие в тыловых селах немцы с утра до вечера рыскали в поисках еды, жрали, пьянствовали и резались в карты. По высказываниям пленных и по письмам, взятым у убитых солдат, видно, что немцы на Украине считали себя представителями высшей расы, живущими в дикарских деревнях. И умный, насмешливый, опрятный и брезгливый украинский крестьянин с отвращением и презрением смотрел на фашистов.
- О це так культура, - слышал я от десятков людей, - а еще казалы, что нимцы культурни. Ну побачили мы гитлеровську культуру. Вони думали, шо мы не культурни. Наша людына николы цего не зробыть, не згадае зробыть, шо робыли у нас нимцы.
Особенно запомнился мне разговор со стариком-крестьянином Павлом Васильевичем. Старик - страстный садовод, с увлечением говорящий о яблонях, взращенных им. Всё отношение его к миру, к природе полно тонкого, подлинно артистического чувства. Он поклонник красоты, эстет в высоком смысле этого слова. Когда он складывал руки и, устало сощурив глаза, тихо произносил: «Молоденька яблоня, хиба е що на свиты краще?» - мне казалось, что вся нежная душа украинского народа выражена в этом старике-крестьянине. Немцы лично ему не причинили вреда, а его дочери избежали немецкой каторги. Но с каким презрением, с какой беспощадной насмешкой говорил он о немцах, о том, как они гадили в его саду, на крыльце его опрятной хаты, о том, как они крали у него яблоки, как отвратительно вели они себя во время еды. Но, конечно, бытовая сторона двухлетнего фашистского владычества в украинской деревне это лишь маленькая грань, незначительная сторона огромного торжествующего прусско-фашистского свинства, пытавшегося запустить корни в украинскую землю.
Немецкая экономика сельского хозяйства с предельной выпуклостью и простотой показала украинскому селянству, чего хотели получить немцы от Украины. Колхозы были превращены в «громады» и «общины». В 1943 году районные и участковые «кустовые» коменданты стали организовывать при посредстве старост и сельских бургомистров так называемые «десятихатники», т.е. обработку земли десятью дворами. Немецко-фашистская «громада» отбросила сельское хозяйство на 70-80 лет назад. Снова появились соха, серп, цеп, допотопная ручная мельница. Наше государство оказывало огромную помощь колхозам инвентарем, горючим, ссудами, фашисты за два года своего владычества ничего не дали крестьянам Киевщины и Черниговщины. Плуг и соху волокли на себе крестьяне или впрягали в них коров и полудохлых лошадей. Они обрушили на крестьянство такие тяготы, что богатейшие украинские колхозники за один год превратились в крепостных, «об'единенных» подневольным трудом и плетью полицейского. В 1942 году в большинстве сёл немцы забрали себе весь богатый урожай, оставив колхозникам голодную норму - 200 гр. на едока. Кроме того дворы были обложены подушным сбором. Мельницы брали за помол такой чудовищный налог, что крестьяне предпочитали молоть зерно на ручных мельницах, сделанных из снарядных гильз и деревяшек, обитых железом. Молоть зерно на этих ручных мельницах приходилось тайно, так как власти изымали их и преследовали крестьян за пользование ими. Помол зерна на этих ручных мельницах - мучительно тяжелая операция.
Крестьяне говорили о немецкой политике в сельском хозяйстве: «Земля наша, а жито нимецьке, коровы наши, а молоко нимецьке».
За два года фашисты вывезли, выкачали огромное количество ценностей, ограбили богатейший народ. За два года они не дали украинской деревне ни одной коробочки спичек, ни одного грамма керосина, ни одного сантиметра мануфактуры. Лавки были пусты. Лишь кое-где были организованы обменные пункты, где фашисты меняли соль на яйца и птицу по грабительскому эквиваленту. Экономическая политика немецкого фашизма в украинской деревне отличалась тупой, наглой откровенностью, то был голый грабеж.
Хочется подчеркнуть общую черту, присущую приемам и методам немецкого хозяйничания на Украине: отношение к украинцам, как к низшей расе, полное пренебрежение к человеческому достоинству населения. Плеть, брань, порка, пощечины были обычным в практике немецких комендантов. Нам рассказывала учительница, несколько дней тому назад бежавшая из Киева, как зимой она и спутница ее, женщина-врач, зашли погреться в помещение столовой на вокзале. Немецкая девушка-официантка подошла к ним и знаками предложила уйти. Женщины медлили. Тогда эта девушка подошла к ним вплотную, к двум русским женщинам с высшим образованием, и замахала руками, как машут на кур, случайно зашедших в открытую дверь. «Киш, киш, киш», - говорила она. Женщина-врач сказала ей по-немецки: «Как вы можете так унижать наше человеческое достоинство?» Девушка удивленно взглянула на седую женщину, размахнулась и дала ей пощечину. Вот это тупое, ограниченное чувство превосходства, презрение к великому народу отличало всех как военных, так и гражданских немецких чиновников на Украине.
И украинский народ, народ казачьей вольности, народ Запорожской Сечи, народ создавший прекраснейшие песни, народ, превративший свою землю в цветущий сад и щедрое пшеничное поле, этот народ всей гордостью своей, всем достоинством своим восстал против фашистских захватчиков. Огромных размеров достигло партизанское движение в глубоком немецком тылу, на Украине. Целые районы были в руках партизан. Десятки важных дорог не использовались немцами, так как их контролировали партизаны. Партизаны диктовали во многих местах старостам и бургомистрам условия сбора урожая, и старосты выполняли эти условия, потому что партизаны были более реальной силой, чем немцы. Полицейские, покидали десятки сёл Черниговщины и спасались вместе со своими семьями в города. Картина величественной борьбы встала перед нашими глазами, когда мы приехали в район междуречья, в лесистый и болотистый клин между Десной и Днепром. На всем здесь лежат следы «немецкого ужаса», ужаса перед партизанами. Немцы на сотни метров вырубали леса по обе стороны дорог, чтобы отдалить от себя партизан. Во многих деревнях стоят мощные укрепления, построенные из толстых сосновых бревен, эти укрепления окружены окопами, обнесены колючей проволокой, к ним ведет целая паутина ходов сообщения.
На опушке лесов стоят дзоты, построены блиндажи, амбразуры направлены в сторону лесной чащи: немцы строили «внутренний вал», чтобы сдержать партизанскую волну, грозно поднявшуюся в сосновых лесах Приднепровья. В каждой деревне рассказывают о дерзких налетах партизан, о вырезанных немецких гарнизонах, о сожженных машинах, об отбитых у немцев обозах. И вот оно выходит из лесов, славное воинство украинского народа. Нельзя без слез волнения и радости смотреть на этих бородатых дядьков, на парней с лихо заломленными папахами, с молодецкими чубами, на молодых и пожилых женщин, по-деревенски повязанных платками, - вот идут они рядами, с винтовками, с немецкими автоматами, с гранатами за поясом. Скрипят колеса партизанских обозов, тихонько пофыркивают лошади. Пушкари сидят на немецких пушках, поставленных на передки деревенских телег, ездовые понукают лошадей, увязающих в белом прибрежном песке. Кто они, эти люди, одетые в пиджаки, в шинели, в немецкие мундиры, деревенские свиты, с картузами, папахами, кепками, старыми мятыми фуражками на головах?
Кто они, эти старики, юноши, бородатые сорокалетние мужи? Кто они, идущие лесными дорогами, скачущие верхом вдоль днепровского берега, разводящие костры меж огромных меднотелых сосен? Это великая, вечно живая душа народа, его гордость, его смелость, его свобода, его достоинство. Это душа Украины. Ее не смогли убить фашисты. А ведь фашисты всё сделали для этого. Мир не знал такого террора, такой кровавой жестокости. Немцы об'явили, что если крестьянин уходит в партизаны, то семья его - жена, мать, дети сжигаются заживо, запертыми в избе. И вот они идут, десятки тысяч партизан, вечная украинская вольница, люди, которым свобода народа дороже всего на свете. Они идут, и пепел стучит в их сердцах. Вместе с наступающей Красной Армией они очищают украинскую землю от немецко-фашистской нечисти. // Василий Гроссман . ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. (По телеграфу),