Христианство о войне и мире
Даже беглый взгляд в прошлое убеждает, каким сложным, неоднозначным было отношение христианских идеологов к войнам. Безжалостные крестовые походы для освобождения «гроба господня», зловещие полчища крестоносцев, все сметавших на своем пути, религиозные войны, Варфоломеевская ночь, костры и застенки инквизиции.
Через всю историю проходят призывы духовенства «ради Христа» быть готовыми убить или оказаться убитыми. Подобных фактов бессчетное множество. Но не забудем и о другом. B европейской мысли именно Новый завет впервые недвусмысленно осудил насилия и войны как несовместимые с учением Христа и этот взгляд разделяли ведущие богословы I-IV веков.
Впоследствии, правда, церковные идеологи выдвинули понятие «священной» войны и охотно применяли его, оправдывая разбойничьи агрессии и массовые убийства. В эпоху Возрождения-Реформации, однако, выступила целая плеяда выдающихся христиан-гуманистов (Эразм Роттердамский, C.Франк, М.Монтень и др.), осудивших войны как проявление варварства и жестокости.
Более того, именно русле протестантизма возникли «секты», с порога отвергавшие любые войны и собственное участие в них. Позже эта доктрина получила наименование и пацифистской». Те же процессы совершались и в России. Если православная церковь послушно освящала захватническую политику царизма, то многие «еретические», «сектантские» группы (молокане, духоборы, толстовцы и др.) отстаивали пацифистские позиции.
Таким образом, обнаруживается удивительная картина: последователи «богооткровенной» религии, апеллирующие к непререкаемому авторитету Библии, упорно отстаивали различные, а порой и взаимонсключающие взгляды на войну. Подобное положение сохранилось и поныне.
Можно ли выявить какие-то устойчивые закономерности возникновения столь разноречивых интерпретаций войны, объяснить сам механизм их формирования! Лишь в этом случае мы вправе говорить не просто об описательном, но о теоретическом, философском подходе к данной проблеме.
Немаловажен и другой момент, Наша тема представляет не чисто академический интерес. Предотвращение ядерной катастрофы ныне выступает (и все более осознается) как первоочередная глобальная задача, Ее успешное решение во многом зависит от активных действий миролюбивых сил. И здесь роль религии никак нельзя приуменьшать.
В самом деле, большинство населения земли - верующие, на мироощущение которых несомненное влияние оказывают религиозные идеологи. Так что сила, эффективность массового антиядерного протеста во многом зависит от того, что проповедуется как «божественная» истина: политика мира и добрососедства или культ «священной» войны и гонка вооружений.
Попытаемся поэтому рассмотреть тему «Христианство о войне и мире» в общей форме, учитывая всю специфику реальностей нашего времени. Порой рассуждают так. Поскольку христианство (как, впрочем, и всякая религия) по своей сути антигуманно, то оно, естественно, поддерживает реакционные политические силы и, в частности, одобряет захватнические войны.
Если же его отдельные представители ныне выступают в защиту мира,- то это нетипичные исключения, свидетельствующие об отходе от самой природы религии. При всей внешней «принципиальности» данный подход представляется нам поверхностным, он воспроизводит ограниченность домарксова атеизма, не понимавшего социальную суть христианства и историческую обусловленность его отдельных форм.
Во всяком случае, мы не сможем разобраться в современной обстановка, если ограничимся общим противопоставлением «божественного» и «человеческого». Главное объяснить «небесное» (в том числе и теологические интерпретации войны) как специфическую форму воплощения «земного», посюстороннего мироощущения, выявить характерные взаимоотношения религии другими сферами общественной деятельности - с экономикой, моралью, политикой.
Особенно важно последнее: война - это продолжение именно политики. Оценка любой войны требует совершенно конкретного подхода «Надо разобраться, говори Ленин,- из каких исторических условий данная война вытекла, какие классы ее ведут, во имя чего». Эта специфика вызывает особое отношение к войне различных классов и социальных слоев, характерную расстановку и конфронтацию идиологических сил.
Если же вера в сверхъественное составляет существенный компонент господствующей идеологии (как это было, например, в средние века), то подобный процесс неизбежно охватывает и сферу религиозного сознания. При этом обнаруживаются довольно запутанные взоимозависимости.
C одной стороны, особенность данной войны вызывает определенные - порой этические» изменения в религиозных представлениях масс, и церковь может игнорировать эти идущие «снизу» сдвиги. С другой - она стремится как-то ассимилировать их в рамках социально-охранительных доктрин и навязать их «сверху» - чтобы, в конечном счете, идеологически обеспечить политику - в том числе и милитаристскую - правящих кругов.
По аналогичной схеме формируются и соответствующие теологические концепции. Здесь, правда, речь идет о более длительных периодах, и заметные богословские новации происходят лишь в случае существенных изменений в социальной природе войн, способах их ведения и, следовательно, возможных последствиях. Такова, повторим, общая модель.
Её приложимость к реальной истории станет очевиднее, если посмотреть на некоторые типические эпизоды в истории христианства. В философско-социальной мысли античности, отразившей мировосприятие рабовладельцев, войны рассматривались духе господствующих космологических представлений как события естественные и неизбежные.
Первоначальное же христианство, бескомпромиссно отвергнувшее казенные порядки и ценности, четко провозгласило принцип равенства всех людей перед богом. ненасилия и, естественно, расценила войны, как деяния, с «духом евангелий» несовместимые. Однако по мере того, как христианство привлекало представителей имущих слоев и в конце концов стало «имперской» религией, идея несовместимости войны с учением Христа всё настойчивее оспаривалась.
Уже в V веке Августин Аврелий обосновывает понятие «Священной войне» в защиту церкви и веры. Его воззрения надолго определили отношение католических теологов к данной проблеме. Чем объяснить столь решительный поворот. Ответ можно получить вишь путем реконструкции «земной», социальной основы подобных взглядов.
«Христианство, - подчеркивал Энгельс, - как и всякое крупное революционное движение, было создано массами», которые искали выход из мучительных противоречий практического существования. И «такой выход нашелся. Но не в этом мире». В первоначальном христианстве речь шла о ненависти к существующему строю, о вере в близкий сокрушительный слом имперского порядка, правда, не человеческой, но божественной силой.
Постепенно, однако, оно утрачивает свой «демократически-революционный дух и перерождается в морализаторскую доктрину, острием направленную в сердце человека, осознавшего себя грешником. На первое место выдвигается искупительная жертва Христа как гарантия «спасения» людей, которое обеспечивается верой в эту жертву, а не социальной активностью.
Надежда на «внешний», физически осязаемый катаклизм общества сменяется идеей «революции духа», незримо совершающейся в душе грешника. Таким образом, возвещенный Христом «мир» все более понимается как мир внутренний, «духовный», вполне совместимый с социальными противоречиями, с жестокостью, насилием и, конце концов, войнами.
Эта эволюция, несомненно, отразила крах прежних надежд, растущее чувство безысходности и отчаяния «низших слоев», равно как и логику формирования официальной религии. Христианские интерпретации войн теперь ориентируются не на миролюбивые упования масс, а на политические интересы правящей верхушки. Одной из форм их апологетики и стало понятие «священных» (то есть, санкционируемых Ватиканом) войн, детально разработанное католическими теологами (Фома Аквинский, Фр.Суарес и др.).
Конечно, говорили они, мир - это благо, это идеал, к которому нужно стремиться. Однако война как таковая - не обязательно зло и в определенной ситуации, а именно для защиты законной власти и интересов церкви, участие в ней - «высший» долг каждого верующего.
Если же учесть, что в средние века церковь представляла собой разветвленный социальный институт, непосредственно вовлеченный в политические конфликты, то нетрудно понять, почему концепция такого рода систематически применялась для оправдания захватнических, агрессивных, кровопролитных войн.
Зависимость теологических интерпретаций войны от политической реальности ясно выступает и в другой переломный этап в истории христианства - в эпоху формирования раннего капитализма. Буржуазный порядок утверждался в упорной, часто вооруженной борьбе с феодальными порядками.
Поэтому его идеологи настаивали на «справедливости» войн за утверждение ценностей капиталистического общества: свержение феодальных и тиранов» и средневековых политических режимов. В то же время развивавшиеся промышленность и торговля страдали от междоусобных войн.
Нередкими в ту пору были и вооруженные восстания «низов», a также попытки реставрации прежней политической власти. Все эти многоплановые общественно-политические коллизии обусловили новые моменты в истолковании войн. Естественно, мы не будем останавливаться на всех появившихся в ту пору многочисленных доктринах, а упомянем лишь те, которые непосредственно связаны с нашей темой.
Идеология Возрождения, ориентировавшаяся прежде всего на проблематику философии и науки, на искусство и литературу, выдвигала идеал самоценной личности, культ свободного разума и «естественных» прав человека. Ее последователи, как правило, подчеркивали жестокость, бесчеловечность массовых организованных убийств.
По-иному эпоха заявила себя в рамках собственно теологии. Проникнутые фанатизмом доктрины официального протестантизма по своей жестокости никак не уступали католическим. Напомним о призыве Лютера убивать, травить и уничтожать восставших крестьян как бешеных собак, о терроризме женевского правления Кальвина.
Сомнения в правомерности вооруженного насилия «ради веры» у них не возникало. Иным стал лишь критерий его применения, в религиозной форме отражавший социально-политические интересы формирующейся буржуазии. В этом отношении наиболее характерен кальвинизм, в котором, как подчеркивал Энгельс, буржуазия нашла «готовую боевую теорию».
Сложнее складывалось отношение к войне представителей народной Реформации. Некоторые из них выдвигали требования немедленного установления «царства божьего» на земле, обличали имущественное неравенство, эксплуатацию и призывали к решительным вооруженным действиям.
Это была выраженная в религиозной форме идеология революционного протеста крестьянства и плебейских слоев, проявившаяся прежде всего во время Крестьянской войны в Германии. Наиболее ярким и талантливым выразителем таких взглядов был Томас Мюнцер.
Среди же мелкобуржуазных и плебейских слоев, смирившихся с гнетом и преследованиями, стали возникать пацифистские группировки, «секты», которые выступали против насилия, жестокости и, разумеется, против всяких войн. Примером могут служить «швейцарские братья», «мирные» анабаптисты (меннониты) и «Общество друзей» (квакеры).
Дирк Виллемс спасает своего преследователя. Этот акт милосердия привел к его возвращению в плен, после чего он был сожжен на костре близ Асперена (гравюра Яна Люйкена в издании "Зеркало мучеников", 1685)
Однако в ту эпоху революций, народных бунтов, национальных войн миролюбивые призывы не могли получить сколько-нибудь заметного отклика. В итоге религиозных миротворцев с одинаковым усердием преследовали и католики, и протестанты. Уже такой предельно схематический экскурс в историю позволяет сформулировать некоторые общие соображения.
Как мы видели, религиозные интерпретации войн утверждались как часть, фрагмент мироощущения отдельных классов и социальных групп. Поскольку, однако, в средние века религия была преимущественно массовой идеологией, то именно христианские проповеди служили эффективным средством манипуляции социальными представлениями людей, способом стимуляции их воинственной активности.
Итак, можно подвести некоторые итоги. Христианство в ложном, фантастическом виде объясняет причины войн, рассматривая их как проявление «греховности», «гнева господня», решение благочестивой задачи сокрушить «неверных» - и т.п. Поэтому господствующая церковь имела полную возможность освящать именем бога войны захватнические, несправедливые, приравнивая участие в них к проявлению высшего христианского долга.
Вместе с этим угнетенные классы нередко использовали религию для обоснования своих вооруженных выступлений против социальной несправедливости. Данные констатации, собственно говоря, дают ключ к пониманию современной ситуации. Проблемы войны и мира оказываются в центре общественного внимания прежде всего во время подготовки и в ходе ведения войн, особенно если они затрагивают судьбы многих стран и народов.
Таким событием, естественно, стала первая мировая война, когда произошло отчетливое размежевание милитаристского и антивоенного лагерей. При этом религиозные организации играли весьма активную роль как в воинственных призывах к «войне до победного конца», так и миролюбивых выступлениях.
Аналогичная ситуация сложилась в преддверье и в годы второй мировой войны, беспрецедентной по числу жертв и материальному ущербу. Казалось, ее уроки надолго останутся в памяти человечества. Вскоре, однако, началась «холодная война», сопровождавшаяся все ускоряющейся гонкой вооружений, стали вспыхивать локальные вооруженные конфликты.
В эти годы движение за мир принимает все более массовый и решительный характер. К тому имелись глубокие причины. Атомный смерч над Хиросимой и Нагасаки засвидетельствовал, что человечество вступило в эру, когда война способна поставить под угрозу судьбы человеческой цивилизации.
Антиядерный митинг в Гаррисберге, Пенсильвания, 1979
Такая опасность стала особенно устрашающей после размещения ядерного оружия в странах Западной Европы и принятия программы НАТО по ее довооружению. В результате конец 70-х годов ознаменовался беспрецедентным взрывом антиядерного протеста, охватившего Европу, США, Канаду, Японию и другие страны.
Антиядерная акция протеста в Бонне 14 октября 1979 года после аварии на АЭС Три-Майл-Айленд
При этом движение за мир закономерно приобрело качественно новые характеристики. Одной (и для нас сейчас наиболее существенной) чертой стало изменение отношения к войне - как в массовом религиозном сознании, так и в позиции большинства христианских церквей. Естественно, мы не будем описывать отношение к войне различных религиозных организаций.
Тем более, что об этом немало говорилось в нашей печати". Выделим лишь некоторые принципиальные моменты. Самое главное, пожалуй, состоит том, что прежние весьма существенные различия в вероучениях и социальных программах между отдельными христианскими течениями все более стираются в единодушном протесте против развязывания новой мировой войны.
В западной (а иногда и в нашей) литературе эти выступления часто именуются «пацифистскими». Каков реальный смысл такой квалификации? Мы уже говорили о пацифистских доктринах, возникших в XVI-XVII веках. То был особый «религиозный», или «абсолютный» пацифизм, отвергавший любую войну.
Так, меннониты и квакеры категорически отказывались брать в руки оружие - даже для защиты собственной жизни. Подобные воззрения сохранились до сих пор, но не они являются преобладающими. Ныне антивоенные выступления прежде всего направлены против ядерной войны
Лишь с учетом этого можно понять смысл «пацифистских» призывов к одностороннему разоружению, замораживанию гонки вооружений, выступлений против размещения американских ракет в Европе и т.п. Словом, это особый («относительный», «ограниченный» или, как его обычно называют, «ядерный») пацифизм.
Но именно здесь голос христианских организаций часто звучит предельно бескомпромиссно". В качестве примера можно указать на протестантские церкви Нидерландов, Дании, ФРГ, которые нередко выступают инициаторами антивоенных демонстраци. То же самое можно сказать о протестантских церквах США, прежде всего о баптистах, методистах, пресвитерианах, не говоря уже о квакерах. Весьма показателен, скажем, тот факт, что известнейший евангелист Билли Грэм, едва ли не официальный пастор США, в последние годы активно включился в антивоенную пропаганду.
Антивоенные мотивы все отчетливее проявляются и в позиции англиканской церкви. Уместно предостеречь против упрощенного объяснения причин активизации антивоенных выступлений. Порой рассуждают так: встревоженные кризисом религии, сокращением паствы, церковники вынуждены «приспосабливаться» к настроениям рядовых верующих, так сказать, «поспешать за веком».
В этом, на наш взгляд, ощущается привкус домарксовой концепции «обмана», а термин «приспособление» мало пригоден при объяснении серьезных социальных первеориентаций позиции церкви. Напомним принципиальное положение Энгельса: «Религии создаются людьми, которые сами ощущают потребность в ней и понимают религиозные потребности масс…»
Сейчас же, когда миру угрожает ядерная катастрофа, нет серьезных оснований сомневаться в том, что и духовенство, как правило, искренне озабочено этой опасностью. Другое дело, что свои взгляды оно формулирует с учетом как собственного вероучения, так и многих «местных» факторов.
Например: имеет ли страна собственное ядерное оружие, входит ли она в НАТО, какова расстановка политических сил в стране и т.п. Так, английский «Комитет за ядерное разоружение» на первый план выдвигает требование одностороннего отказа от собственного ядерного потенциала.
«Пацифисты» Голландии и Дании выступают прежде всего против размещения американского оружия на своей территории. Представители скандинавских стран особо настаивают на создании безъядерной зоны, а Японии - на запрете присутствия кораблей, оснащенных ядерным оружием, и т.п.
Все эти факты, как нам представляется, иллюстрируют основную идею статьи: конкретные политические позиции церкви определяются не религией как таковой или противоположностью христианской и светской морали. Они, пусть в весьма опосредованном, превращенном виде оформляют, санкционируют характерные для данного общества политические установки, приспосабливают традиционные христианские представления к определенным классовым интересам.
Такая зависимость наиболее рельефно, пожалуй, проявляется в деятельности современной католической церкви. В прошлом, как известно, она была тесно связана с наиболее реакционными, милитаристскими кругами. Сегодня положение изменилось. Многие католические священники участвуют в антивоенных движениях.
Энциклика Иоанна XXIII «Мир на земле», 1963
Для объединения и координации их действий создана международная организация «Пакс Кристи», куда вошли католики многих стран мира. Немалые перемены происходят и в Ватикане. Начиная с известной энциклики Иоанна XXIII «Пацем ин террис» («Мир на земле», 1963) официальные послания Ватикана обычно содержат призывы к прекращению гонки вооружений, запрещению атомного оружия, предотвращению ядерного конфликта
Особенно показательна позиция католической церкви США, которая в последние годы все решительнее выступает против агрессивной внешней политики администрации США. Своеобразным апофеозом этих тенденций стал обнародованный в 1982 году проект пастырского послания Национальной конференции епископов США.
«Мы считаем,- говорилось в нем, - что разумные политические цели не оправдывают моральной ответственности за развязывание ядерной войны». Проект выдвигает требование замораживания и последующего сокращения ядерного арсенала США, прекращения испытаний ядерного оружия и т.п.
Больше того, проект предписывает верующим стремиться избегать участия в деятельности, связанной с ядерным бизнесом. Известно, что в авторитарной структуре католицизма епископат играет весьма важную роль. Если же учесть, что в США насчитывается свыше 50 миллионов католиков, то понятно, почему администрация развила лихорадочную деятельность, стремясь дискредитировать этот документ, кроме всего прочего, поддержанный многими крупнейшими протестантскими церквами страны.
Показательнейший факт: сам президент США 8 марта 1983 года счел необходимым обратиться к Национальной евангелической ассоциации с речью, в которой всячески стремился дискредитировать антивоенное движение и прежде всего требование замораживания ядерных арсеналов, которое, по его уверению, «неминуемо ослабит США».
В своей речи, он настойчиво пытался связать веру в бога с враждебным отношением к социалистическим странам, возвести агрессивную политику США в ранг служения вечным истинам и нормам евангельской нравственности. Впрочем, не станем прослеживать все перипетии этой истории - она подробно описывалась в нашей печати.
Здесь, однако, выявляется другая, крайне важная сторона нашей темы Да, теологические интерпретации отражают реальные социально-политические позиции, ориентиры, программы. В классово-антагонистическом обществе они неизбежно противоречивы, вступают в отношения конфронтации, борьбы.
Так что главное здесь не в разделении духовенства и рядовых верующих, в общей несовместимости «религиозных» и «светских» ценностей, а в конкретной расстановке политических сил, которые охотно и небезуспешно используют веру в бога для обоснования своих позиций.
Механизм такого влияния понять несложно. В религиозных интерпретациях политические установки отрываются от породивших их «земных» причин и преподносятся как элементы «от века» существующих теологических доктрин. То, что раньше воспринималось как «живые», непосредственные суждения, теперь получает статус высшей божественной истины.
Подобные проповеди не могут не воздействовать на взгляды верующих и нередко воспринимаются как авторитетное и окончательное решение тревожных проблем. В этой связи поучительна карьера Джерри Фолуэлла, основателя «Морального большинства». По свидетельству «Вашингтон пост», он является одним из «духовных лидеров администрации Рейгана, другом президента».
По некоторым оценкам, не менее 18 миллионов человек регулярно слушают его радио- и телепроповеди. Восхождение Дж.Фолуэлла к славе объясняется просто глашатай ультраправых кругов, воинствующий антикоммунист, приверженец маккартизма, он всплыл на волне антисоветизма милитаризма, агрессивного внешнеполитического курса США.
Но нас сейчас интересует другое: каким образом он сумел обеспечить себе столь многочисленную паству рассуждениями о необходимости гонки вооружений. Отношение американцев к ней неизбежно противоречиво. Под влиянием постоянных запугиваний ядерным ударом со стороны «Советов» они нередко одобряют наращивание средств ответного «возмездия».
Одновременно они не могут не осознавать смертельную опасность такой политики. Фолуэлл же предлагает доктрину, декларирующую неизбежность и даже благотворность ядерного апокалипсиса. Эсхатологические сюжеты, вообще говоря, широко распространены в современной Америке.
Но обычно они преподносятся как проповедь «возмездия» за грехи, как способ интенсификации религиозных чувств. В проповедях Фолуэлла присутствует теологическая «новинка»: «конец света» совершится, говорит он, уже при жизни нынешнего поколения и будет не чем иным, как ядерной войной Выясняется, что подобные проповеди находят свою аудиторию.
Так, канадская газета «Глоб энд мейл» от 13 января 1985 года сообщает, что по меньшей мере 8 миллионов американцев верят в близкий «конец света». «Больше того,- говорится в ней,- они убеждены, что сами «вознесутся» на небо прежде, чем все начнется. Они почти уверены, что наше поколение, - последнее на земле; и у них нет ни малейшего сомнения, что Гог из пророчества Иезекииля - это Советский Союз».
Во время холодной войны идея, что СССР играет роль Гога, приобрела популярность, поскольку слова Иезекииля на иврите, описывающие его как принца Мешека "рош мешек" подозрительно похоже на Россию и Москву
Не стоит игнорировать реальную опасность таких интерпретаций Библии. Газета напоминает, что воззрения Дж.Фолуэлла оказывают влияние на виднейших американских политиков, в том числе и на президента, который не раз публично высказывал сходные соображения
В частности, газета приводит такое его заявление: «Я вновь обращаюсь к нашим древним пророкам из Ветхого завета и к знакам, предвещающим армагеддон, и я поневоле задаюсь вопросом, не мы ли то самое поколение, которое станет его свидетелем». В устах президента США подобные суждения звучат уже зловеще. Укажем и на другой излюбленный сюжет проповедей Фолуэлла:
"Сатана действует через атеистов, которые, разумеется, стремятся ввести в заблуждение истинных христиан. Поэтому последние должны сделать все, чтобы ликвидировать происки дьявола"
Тем самым освящается любая агрессивная внешняя политика, выступления против ядерного оружия отвергаются, как богопротивные. Таков предлагаемый проповедниками «Морального большинства» способ разрешения противоречий в отношении к гонке вооружений, о котором мы говорили выше.
Так что Эндрю Лэнг, директор по научным исследованиям Христианского института имел все основания сказать: «Вся доктрина армагеддона разрешает это протиноречие… Да, в конце концов ядерная война разразится, но явится Иисус Христос и остановит ее, прежде чем человечество будет уничтожено. В этом смысле теология армагеддона, на мой взгляд, религиозный аналог утверждению, будто ядерную войну можно пережить».
Подтверждая неизбежность ядерной войны библейскими пророчествами, продолжает он, фундаменталисты создали «безупречное оправдание для идеологии холодной войны и наращивания вооружений. Они объявляют русских дьявольским противником, с которым невозможно достичь никакой договоренностия.
В заключение невольно возникает вопрос: если христианство способно освящать различные - милитаристские и антивоенные - движения, не значит ли, что оно стоит «над схваткой» и «нейтрально» в отношении острых политических конфликтов? Какая, собственно говоря, разница, религиозная или научная основа определяет антивоенное движение и насколько важен здесь критически-атеистический подход!
Как мы видели, религиозная оболочка может интенсифицировать, стимулировать антивоенные выступления, придавать им дополнительную энергию. Однако объяснение, которое дает религия войнам, по-прежнему остается иллюзорным, ненаучным. И по мере того как такое движение обретает социальную содержательность и сталкивается с противодействием политических сил, по мере неизбежного углубления классового самосознания его участников эта ограниченность начинает чувствоваться все острее, все настоятельнее обнаруживается потребность в выработке программы действий, которая опиралась бы на достоверные представления о законах социального развития.
Именно эта особенность, вообще свойственная религиозно-общественным движениям, определяет и значение атеистической, научной критики так называемого религиозного фактора: она раскрывает действительные причины гонки вооружений, помогает выработке целей и методов, приближающих человечество к решению исторической задачи полной ликвидации ядерного оружия.
Лев Митрохин. Наука и религия