Германский гений. 1. Пейзажи Германии.
В этой рубрике начинаю помещать отрывки из переведенного мною двухтомного труда Герберта Хана «О гении Европы». Перевод депонирован в РАО. Использование текстов - в соответствии с законодательством об авторских правах.
Если посмотреть на области, традиционно отнесенные культурным миром к числу немецких, то в глаза бросится их географическое разнообразие. Здесь на сравнительно небольшом пространстве представлены почти все виды ландшафтов, за исключением тех, что встречаются в арктических и в субтропических районах Европы. Мы обнаружим равнины, низменности, плоскогорья, средние и высокие горы, болотистые местности с их своеобразной флорой и фауной, дельты рек, мелководья и простирающиеся вдаль дюны. Ни один из этих видов не способен в одиночку определить собой облик страны. Все они вместе как будто направляются огромной созидающей рукой в свободном творческом порыве и поддерживаются в тонком и гибком равновесии между собой.
В такой земле как Вюртемберг множество характерных географических мотивов скучено на еще меньшей территории. Вообразить только, сколько пришлось бы поездить по такой стране, как европейская Россия, чтобы поочередно увидеть столь разные виды, как область горных пастбищ, Шварцвальд, болотистый ландшафт Федерзее, высокогорье швабского Альгея и вид Боденского озера. К тому же эта небольшая область связывается через Некар и Рейн с Северным морем, а через Дунай имеет идеальную связь с Черным морем. Короче говоря, в противоположность важной и решающей в других местах тенденции к монотонной однообразности здесь на первый план и в большом, и в малом выходят индивидуальные особенности…
Мы говорим о среднеевропейском пейзаже, о весело вьющейся среди лугов и пашен речке. По берегам ее сопровождают всевозможные деревья и кусты, со склонов на ее зеркальные воды дружелюбно смотрят деревни, с холмов взирают несколько замков. В этом пейзаже нет ничего, что бы выделялось особенно, тем более подавляло бы собой, но он пронизан бодростью и очень мил.
Разорванность и раздробленность немецкого поля, соседство длинных узких полос с маленькими участками различного назначения, - это в конце двадцатого века должно, конечно, считаться отсталым и устаревшим с хозяйственной точки зрения. А с точки зрения эстетической в пейзаже этом была своя особая прелесть. Посмотришь с высокого места на такой ландшафт, и замечаешь, что цвета становятся еще и пестрыми. Здесь есть нечто от нидерландского геометрического поля, только линии прямоугольников тут образованы не водой, а непосредственно выкопаны в земле. Иногда под воздействием всей этой пестроты можно улыбнуться и подумать, что местность надела на себя шотландскую юбку.
Подобный пейзаж не расплывается, простираясь до бесконечно далеких горизонтов или даже выходя за них. Но, с другой стороны, он как бы заключен в не слишком малое пространство. Его ощущаешь благотворным, спокойным внутри и определенным снаружи. Общее впечатление от него бодрящее и здоровое.
За всем тем не забудем, что у нас перед глазами именно этот, а не другой немецкий пейзаж. Наши чувства были бы совсем другими, если бы мы были в высоких горах или в пустоши, плавно опускающейся далеко к северу и северо-востоку. Это как раз средний пейзаж в стране середины, такой успокаивающий и в то же время бодрящий, как уже сказано, без чего-то давящего. Последнего нет и по другой причине. Мы в этом круге всегда остаемся поблизости от человека, чья упорядочивающая прилежная рука чувствуется повсюду. Первичные природные стихии приглушены. Земля, используемая с очень большой пользой, может произвести впечатление большого сада, но, что характерно, не парка. Слишком уж она используется и направлена на общее благо для многих.
Совсем другие впечатления получим мы от немецкого леса. В нем нет ни лохматой дикости, дремучести многих восточных лесов, ни прореженности, проницаемости, устроенности по известным планам лесов западных. Хвойный, лиственный или смешанный, он в любом случае окружает нас таинственным и в то же время родным сумеречным светом, который многое говорит каждому немецкому сердцу. Можно сказать, что душа немца чувствует здесь, в центре своей родины, еще и нечто особенное, изначально родное. Без леса немыслимы большая часть народных сказок, собранных братьями Гримм. Некоторые лучшие народные песни связаны с его естеством и с его колыханием. Великие художники, поэты и музыканты получили от него, а зачастую и в нем самом, вдохновение для создания незабываемых произведений.
В наших путешествиях по странам мы однажды уже приходили в область, для которой лес был столь же характерным. Мы сопровождали шведские леса далеко до севера, особенно следя за милой березой. Но там, в мире скандинавских деревьев, царит иной элемент. Мы назвали его стихийностью. Сегодня мы редко найдем что-то стихийное в немецком лесу. Но каждому, кто открывает ему свои органы чувств, этот лес может подарить нечто другое. Что же это такое?
Мы нащупаем ответ, если вспомним, как захваченная современной техникой цивилизация когда-то упорно искала элемент тонкий и неуловимый. Как отмечалось в главе об Англии, мы страдаем от нарастающей урбанизации целых стран. Сами города растут и становятся гигантскими, но еще больше их самих поля исходящего от них излучения, а правильнее было бы сказать - поля загрязнения. Они простираются вокруг и даже вверх на многие десятки миль. Для таких областей, заполненных и ночью всегда недремлющим прозаическим освещением, особенно характерно одно: им не хватает таких вот таинственных теней. Вообще мало внимания уделяется тому, что наше процивилизовавшееся время последовало примеру известного Петера Шлемиля у Адальберта фон Шамиссо: оно продало свою тень. Тени, а с ней и души не хватает нам и в ограниченном пространстве, в котором мы живем, и в большом пространстве, сквозь которое мы проходим в спешке.
В противоположность такой среде немецкий лес, хоть и небогатый на силы стихий, воздействует своей все еще витающей сумрачностью, своими все еще живыми тенями так, словно это сохранившееся царство духов. Совершенно не случайно именно романтики по-настоящему открыли это царство для себя и для всего народа. Но они скорее одурманивали себя лесом или прятались в нем от окружения, ставшего невыносимым. Из сокрытых в нем духовных источников они за немногими исключениями не пили. Может быть, потому, что их собственное время было все еще богато тенями. В наше время бедности на живые тени отдельные люди и группы людей заново открывают лес, ухаживают за ним в соответствии с его естеством, даже расширяют его. Их стремления с романтикой не имеют ничего общего. Но раз они в целом стремятся к оздоровлению ландшафта, они помогают оживить кое-что от того лесного чуда, без которого душа немецкого народа не была бы вполне самой собой.
(Возможность комментирования записи временно отключалась в связи с атакой "спамеров" против данного Журнала. Режим отключения снят 15.03.)
Продолжение следует. 2. Духи мельницы.