Слова
Однажды я проснулся и обнаружил, что позабыл значения всех слов. На мгновение в душе взметнулся страх, что я сошёл с ума, но он тут же прошёл, уступив место удивлению. Я просто не мог ничего помыслить: мой привычный внутренний монолог превратился в шелест непонятных мне звуков. Голос какое-то время ещё жужжал в голове, словно бьющееся о стекло насекомое или работающий по инерции механизм; потом он дёрнулся и замолк. В голове наступила полная тишина.
Словами не передать этого волшебного ощущения тишины и покоя. Я будто переключился с внутреннего на внешнее: все чувства обострились, и мир заиграл красками, звуками и ощущениями, приятно щекоча нервы. Словно раньше нас разделяла какая-то пелена, а теперь она вдруг спала.
Я выскочил на улицу и помчался в центр. Навстречу мне попадались люди, я жадно вглядывался в их лица и скоро начал различать мимику, подмечать жесты. Когда я улыбался, мне улыбались в ответ. Когда мне что-то говорили, я отвечал чередой звуков, не понимая, что я вообще несу, и не мог поначалу понять, отчего улыбнулся собеседник: сказал ли я что-то приятное, или же ляпнул какую-то нелепицу. Но я не был способен рефлексировать - ни на эту тему, ни на какую бы то ни было другую.
Ощущение свободы переполняло. Слова больше не имели надо мной никакой власти, и не было помыслов, заднего умысла, шёпота совести или жажды мести, или ещё какой-то подобной ерунды. Была только жизнь, концентрированное настоящее. Мысль есть ложь, и неважно, изречённая она, или не изречённая, - этот вывод тоже был интуитивным и образным, но вполне отчётливым. Я понял - даже не понял, а как бы почувствовал, - что Бог, если он есть, должно быть, не может обращаться к человеку на его языке. Даже Господь увяз бы в этой материи, пытаясь изъясняться скользкими и многозначными словами. Если только не использовать речь как трамплин для понимания чего-то, не выразимого словом.
Я чувствовал всё это, и не был способен удержать в себе. Каждый рождавшийся образ словно и не принадлежал мне одному - все они стремились волнами разойтись по телу и уйти в окружающий мир. Я пел - что-то светлое и грустное, не зная языка, чувствуя только мелодию. Мы были одно целое - я и эта музыка. Даже больше: я, музыка, и весь мир - вот что мы были такое.
Песня ещё звучала у меня в голове, когда я проснулся. Я хотел было записать её: неумело, просто чтобы сохранить ритмический рисунок и текст. Но внезапно услышал сам себя, свой внутренний голос. Я пытался проговорить про себя текст, о чём-то таком ещё думал - и быстро забыл и музыку, и текст. Воспоминания стали блекнуть и скомкались; память судорожно сохранила только общие неясные очертания. И ещё - тоску по чувству свободы. Свободы от слов.
Словами не передать этого волшебного ощущения тишины и покоя. Я будто переключился с внутреннего на внешнее: все чувства обострились, и мир заиграл красками, звуками и ощущениями, приятно щекоча нервы. Словно раньше нас разделяла какая-то пелена, а теперь она вдруг спала.
Я выскочил на улицу и помчался в центр. Навстречу мне попадались люди, я жадно вглядывался в их лица и скоро начал различать мимику, подмечать жесты. Когда я улыбался, мне улыбались в ответ. Когда мне что-то говорили, я отвечал чередой звуков, не понимая, что я вообще несу, и не мог поначалу понять, отчего улыбнулся собеседник: сказал ли я что-то приятное, или же ляпнул какую-то нелепицу. Но я не был способен рефлексировать - ни на эту тему, ни на какую бы то ни было другую.
Ощущение свободы переполняло. Слова больше не имели надо мной никакой власти, и не было помыслов, заднего умысла, шёпота совести или жажды мести, или ещё какой-то подобной ерунды. Была только жизнь, концентрированное настоящее. Мысль есть ложь, и неважно, изречённая она, или не изречённая, - этот вывод тоже был интуитивным и образным, но вполне отчётливым. Я понял - даже не понял, а как бы почувствовал, - что Бог, если он есть, должно быть, не может обращаться к человеку на его языке. Даже Господь увяз бы в этой материи, пытаясь изъясняться скользкими и многозначными словами. Если только не использовать речь как трамплин для понимания чего-то, не выразимого словом.
Я чувствовал всё это, и не был способен удержать в себе. Каждый рождавшийся образ словно и не принадлежал мне одному - все они стремились волнами разойтись по телу и уйти в окружающий мир. Я пел - что-то светлое и грустное, не зная языка, чувствуя только мелодию. Мы были одно целое - я и эта музыка. Даже больше: я, музыка, и весь мир - вот что мы были такое.
Песня ещё звучала у меня в голове, когда я проснулся. Я хотел было записать её: неумело, просто чтобы сохранить ритмический рисунок и текст. Но внезапно услышал сам себя, свой внутренний голос. Я пытался проговорить про себя текст, о чём-то таком ещё думал - и быстро забыл и музыку, и текст. Воспоминания стали блекнуть и скомкались; память судорожно сохранила только общие неясные очертания. И ещё - тоску по чувству свободы. Свободы от слов.